— Нет, — произнес Паллас, поднимая правую руку, заключенную в перчатку нартециума, содержащую де­сятки крошечных игл и хирургических инструментов, необходимых для полевых операций. Из нее выдвинул­ся единственный серебряный шип.

— «Милость Императора».

Лигрис поперхнулся от неожиданности. «Милость Императора» оказывалась тем космодесантникам и их союзникам, кто получил слишком серьезные раны, от которых уже нельзя было оправиться. Острый шип, вы­стреливаемый мощной пружиной, вонзался в основание черепа, обеспечивая быструю и безболезненную смерть.

— Паллас, ты не можешь…

— Я не знаю, что они с тобой сделают, — торопливо прервал его апотекарий. — Мне известно, что в либрариуме Нисрий тренировался открывать сознание плен­ников и проводить дознание. Они как минимум поста­раются заставить тебя говорить. Им необходимо полу­чить как можно больше информации о «Сломанном хребте», и ты единственный, кто ею владеет. Я не могу вернуться к Сарпедону, во всяком случае не сейчас, но могу предотвратить страдания друга. В моих силах все это закончить.

— Нет, Паллас, — покачал головой Лигрис, — я не сдамся и не предам свой орден.

— Тогда дерись со мной! — рявкнул апотекарий, но в голосе его было больше печали, нежели злости. — Если умрешь ты, то я буду считать, что избавил тебя от стра­даний. Если я…

— То избавлен от страданий будешь ты, — закончил технодесантник. — И тебе больше не придется нести от­ветственность за сделанный выбор. Не придется смот­реть в глаза своим друзьям, зная, что ты их предал. Я бы с тобой так не поступил.

— Будь ты проклят, Лигрис! Это единственный вы­ход! Евмен не допустит, чтобы все это прошло безбо­лезненно для нас обоих!

— Паллас, ты сам привел себя в эту ловушку. И толь­ко ты можешь найти свой выход из нее.

Апотекарий взревел в отчаянии и гневе, и Лигрис был уверен, что увидел слезы в его глазах, когда Паллас отвел назад перчатку нартециума и бросился в атаку. Техно десантник успел упасть на палубу буквально за долю секунды до того, как стальной шип «Милости Им­ператора» мог бы вонзиться в его череп; в результате клинок глубоко вошел в борт «Громового ястреба».

Серворука, вмонтированная в ранец Лигриса, вытя­нулась, сжалась на голове Палласа и рывком разверну­ла того спиной к технодесантнику. В ответ апотекарий ударил локтем назад, и оба воина повалились на пол, борясь за свои жизни в тени «Громового ястреба».

— Ну же! — крикнул Паллас. — Закончи все сей­час!

Лигрис опрокинул апотекария на спину и взгромоз­дился сверху. Боевые инстинкты заставили его приста­вить ствол болтерного пистолета к лицу противника.

Палец технодесантника опасно напрягся на спуско­вом крючке. Паллас был врагом. Но ведь и братом то­же. Прежние методы отличия одного от другого здесь не действовали. И, поскольку апотекарий был уже по­вержен и ждал смерти, Лигрис просто не знал, что ему делать.

Паллас же почувствовал эту неуверенность. Он ух­мыльнулся и сбросил технодесантника с себя, полоснув клинками, выброшенными пружиной из нартециума. Лигрис откатился в сторону и едва успел подняться, пошатываясь и опираясь на борт челнока, когда вновь пришлось уворачиваться от удара. Пытаясь сохранить равновесие, технодесантник вцепился в выступ турби­ны, и перчатка нартециума заскрежетала по керамиту брони, высекая искры.

Не останавливаясь, Паллас провел подсечку и сбил соперника с ног; выпавший из рук Лигриса болтер по­катился по палубе.

— Никому из нас не суждено спастись, — произнес апотекарий. — Все кончено. Если ты не готов избавить меня от мучений, то я избавлю тебя, брат.

«Милость Императора» уже была взведена и готова к удару, и Лигрис, распростертый на полу и обезоружен­ный, практически не имел возможности защищаться.

Прогремел взрыв — это практически в паре санти­метров от головы Палласа сработал заряд, взведенный технодесантником буквально секунду назад. Апотека­рий рухнул на палубу, на мгновение скрывшись в об­лаке искр и осколков; из разрушенного двигателя вы­рвались клубы дыма. «Громовой ястреб» накренился, нависая над лежащим под ним Палласом.

Лигрис поднялся на ноги и подобрал болтерный пис­толет. Он видел металлические осколки, глубоко вон­зившиеся в лицо и шею апотекария, пробившие броню на груди и наплечнике. Лицо старого десантника почер­нело от копоти, из многочисленных порезов сочилась кровь. Паллас едва заметно подергивался — он был без сознания, но еще не мертв. Как и рассчитывал техноде­сантник, взрыв обезвредил его противника, но был не настолько мощным, чтобы покончить с космическим де­сантником.

По палубе загрохотали тяжелые сапоги — Нисрий и прочие мятежники прибыли, чтобы окружить и убить Лигриса. Но тот слишком хорошо знал летную палубу «Сломанного хребта»… знал так, как никто другой.

Оставив Палласа лежать на полу, чтобы его могли найти остальные, Лигрис отбежал и, наклонившись над решеткой водостока, выдернул ее серворукой. В сле­дующее мгновение он уже спрыгнул в трубу и оказался в темноте складских помещений, некогда использовав­шихся в качестве камер для гладиаторов, или рабов, или хищных ксеносов, содержавшихся здесь перед тем, как выставить их на потеху толпы. Технодесантник еще помнил те дни, когда помогал очищать эти клети, вы­нося из них ветхие черепа, сложенные в доходившие до самого потолка пирамиды, — память о тех временах, когда этот корабль еще не слился со «скитальцем». Лигрис немного помедлил, прежде чем опустить за со­бой решетку.

Рядом открывался широкий мрачный коридор, веду­щий к уже давно опустевшей топливной барже в глу­бине «Сломанного хребта». Лигрис с легкостью смог бы по памяти нарисовать карту туннелей и труб и потому знал, что, если потребуется, будет скрываться здесь дни, недели и даже годы.

— Конца не будет, — заявил он себе, прежде чем снова раствориться во мраке.

Глава одиннадцатая

В холмах над Змеящейся лощиной бурлила ожив­ленная деятельность. Кланы собирали своих бой­цов, и орочьи крики далеко разносились над джун­глями — каждый из родов гордился своими славными традициями, особенными боевыми кличами и песнями, собственными жестокими воинскими церемониями — от причинения самим себе ритуальных увечий до кро­вавых жертвоприношений. На одной вершине тысячи орков дружно распевали, наблюдая за тем, как древний, умудренный годами шаман гадает на внутренностях за­резанного раба. На поляне, превратившейся в бойцов­ский ринг, сражались два могучих воина, решая дав­но назревший конфликт и пытаясь порвать друг другу глотки одними только руками и зубами.

Над высотами развевались знамена десятков разных племен: сжатый кулак; меч, пронзающий череп; стили­зованное изображение ружья — с деревьев свисали все­возможные стяги, разрисованные красками и кровью. В естественных для себя условиях кланы давно бы сце­пились, воюя друг с другом, поскольку именно для это­го и были рождены орки. Но на Неверморне они действовали заодно. Былая вражда выражалась лишь в от­дельных потасовках да единичных убийствах, но пол­номасштабные стычки пресекались. Сейчас ненависть зеленокожих была направлена вовне, на людей, подоб­но тараканам размножившихся на планете.

Вожак знал, что без него орда давно бы распалась на множество враждующих фракций и люди опять одержали бы победу. Человечество стало действитель­но опасным врагом, что, впрочем, делало их также и замечательным противником, поскольку орки не разли­чали эти два понятия. Не имело значения, сколько сол­дат ты убьешь, Империум всегда был готов прислать корабли, набитые еще большим числом людишек, жаж­дущих мести. Человечество распространялось подобно сорной траве, подобно моровому поветрию, и казалось, что мир невозможно очистить от него. Для зеленоко­жих эти создания были уже не простыми, но самыми любимыми врагами, каждая стычка с которыми неиз­менно доставляла подлинное удовольствие. Оркам нра­вилось воевать с людьми, потому что победой и в са­мом деле можно было гордиться.