Терентьев с помощью друзей кое-что подкоротил, подрезал, Кипелыч вместо «я тебя подпущу очень близко» вставил «от заката до рассвета». Мои возражения и стенания по поводу уничтожения элискуперовского духа «Зноя» в расчет не принимались…
К сожалению, песню отнесли в разряд проходных, на концертах она ни разу не прозвучала…
Окончательный вариант текста:
Ты сменишь лицо, как наряд, Ты войдешь в чье-то тело неслышно, как змея, Ты кольцами сдавишь меня, Дав понять, кто из нас в жизни лишний.
Твой вирус любви ядовит, Он разрушит меня, но напрасны все слова — Сгорю, как сухая трава.
Может, это мне послано свыше?
Любовь не может быть тихой игрой, Достаточно искры одной, Между нами — лишь дьявольский зной.
Шепот молитвы в каменных стенах, Лезвие бритвы на тонких венах, Счастье наутро, горе под вечер, Все так странно и вечно… Пусть это будет зваться любовью – Самой нелепой, самой земною, Пусть это будет дьявольским зноем, Зноем, сжигающим все.
Мне нравится эта война Между светом и тенью, нечистым и святым, Захочешь — мы все повторим От заката и до рассвета.
Я буду с тобой до конца, Проклиная, бледнея от страха и любя, Ты хочешь все больше огня, Но ты станешь щепоткою пепла…
ЗАМКНУТЫЙ КРУГ (музыка В. Холстинина)
Всего, что было, не расскажешь, У слов всегда есть тайный смысл, Q-o-o, придуман он людьми, Но нам привиделись однажды Арийцы на гнедых конях (надо думать — арии), Высоко в горах…
И мы ушли в эти странные сны.
«Ученые» люди, начитавшиеся всяких книг по медицине, утверждают, что, если сны начинают менять свою окраску — были, например, яркими и сочными, а теперь их бросает в коричневатые тона — значит с вашей кровью что-то не в порядке. Ее необходимо чистить! Ешьте больше помидоров или тертой моркови. А чтобы поедание катастрофического количества моркови не сопровождалось неизбежным расстройством желудка, попутно забросьте в топку организма сваренное вкрутую яйцо. Процесс написания текстов можно сравнить именно с постепенным засорением жизненно важной красной жидкости, текущей по жилам и венам. Или со снами — сначала радостными, а потом минорными. Первые варианты стихов — это всегда ваши сны за час до скукоживания организма.
Версия с «арийцами» на конях родилась спонтанно. «Почему бы, – подумала я, наивная, — если уж группа называется АРИЯ, не спеть им о племенах истинных древних ариев?». Тем более что Брюс Дикинсон, давая автограф Холсту во время пребывания МЭЙДЕН в Москве, написал поперек статьи об АРИИ, напечатанной когда-то в журнале «Рокада»: «Up To The Aries»…
Во втором куплете, который не сохранился, как и многое другое, шла речь уже о древних арийских символах и жрецах. Случился легкий перенос темы из одного из вариантов текста для песни «Следуй за мной!»
– На фиг арии, – грубо отрубил Петрович, – надо что-нибудь общедоступное. И чтобы по ходу дела попадались названия старых песен или уже знакомые по прошлым альбомам образы. Так поступают все…
Прощай, невоплощенная в песне символика 4 цветов! Прощай, светлая вера в жизнеутверждающую силу благодетельных богов!
В самый критический момент случилась мощная эпидемия гриппа, и на ум не приходило ничего, кроме:
Унылой ящерицей осень По лужам тащит серый хвост, Такой нелепый хвост, И снова грипп знакомых косит, Все боятся частых встреч, И, чтоб себя развлечь, Вспоминаю я улицу Роз.
В гриппозном бреду явился мне и Пилат, с которым мы с момента написания эпического полотна «Кровь за Кровь» были практически неразлучны. Явился в перчатках. Кожаных, байкеровских.
– Понтий, — говорю я, засовывая градусник под мышку и понимая, что нехорошо так запанибрата разговаривать с Прокуратором, — вот так все время и ходишь? И в жару?
– Приходится так ходить, — отвечает разжалованный надзиратель над Иудеей, внимательно рассматривая уже открытую банку собачьих консервов, неожиданно оказавшихся у ножки письменного стола, – словно взяточник какой-то, я же меченые купюры не брал, а вот наградили…
– Мыло у меня есть, Safeguard называется, не пробовал?
– Да перепробовал все — и голубое, и розовое, и зеленое… Бородавки исчезли, мигрень прошла, а это вот никак…
– Понтий, это ж собачья еда!
– Собачья жизнь, собачья жратва, – уныло отвечает узник вечного позора, бросая пустую банку в открытую форточку. — Хорошо, что хоть гору моим именем назвали… А так, отмыл бы я ручонки, и что? Кому бы нужен был? Красиво звучит: «Когда вершина Пилата укрыта шапкой облаков, погода отличная…». Точно. 40 градусов. Аспирин. Малина. Покой.
Когда Пилат отмоет руки, Я подниму бокал вина, И осушу до дна. Начну звонить своей подруге На другой конец Земли, Всем друзьям своим: Суть истории изменена!
Потом скажу, что каждый в жизни Чуть-чуть и Понтий, и Пилат, У каждого свой ад!
И за стеной — какой-то лишний И уставший человек Отойдет в Древний Рим навсегда…
Когда Пилат отмоет руки, Взовьется пламенем вода, Исчезнут города, И лопнут старые подпруги (не подруги!) У грехов, как у коней, Скучно станет мне,
Я уйду по воде… в никуда… (привет «Пытке тишиной»!)
Наш отечественный аспирин превратил курившего косяк Пилата в висевшие на спинке стула кожаные штаны. Собачьи консервы оказались нетронутыми, но мой пес Пинч подозрительно принюхивался к банке, презрительно чихнул, отверг подношение и окопался на коврике под креслом, словно говоря: «За прокураторами не подъедаем-с!».
Грипп отступил, и мы с Холстом принялись яростно перебрасываться вариантами запевов, как пинг-понговыми шариками. Он вгрызался в текст, опытной рукой вычленял из него одно-два слова и требовал продолжения оформления мысли…
Мы колесили по дорогам, Меняя струны и подруг, Неправильных подруг, Совсем не думали о Боге, Звали в гости Сатану, Выпив не одну — Но пугались, услышав в дверь Стук…
или
Мы колесили по дорогам, Меняя струны и подруг, Нам не хватало рук. Хозяин был не слишком строгий, Но деньгам вел хитрый счет, Он потом умрет (не счет, естественно, а хозяин) В час любви,
А не творческих мук…
Под многоплановым псевдонимом «Хозяин» на этот раз выступал не Дьявол, а Виктор Яковлевич Векштейн, собравший в свое время АРИЮ. Интересный был дядька — о мертвых либо хорошо, либо ничего… Привозил и ставил просто так, бесплатно, аппарат в кафе «Молоко», что в Олимпийской деревне, для выступления всяких рок-босяков, пригрел у себя на базе и бесхозный НОВЫЙ ЗАВЕТ и ЭВМ (экс-КРУИЗ с вокалистом Мониным и гитаристом Безуглым)… А как ловко он АРИЮ засвечивал на многодневных фестивалях студенческого творчества в Университете Патриса Лумумбы! Танцуют себе чернокожие нигерийцы, хором поют, боливийцы в дудочки свои дуют и по струнам ударяют. А потом, в конце, как выскочит Грановский с хаером, как выпрыгнет… Такое случалось в доледниковый период, еще до официального и всенародного признания «арийцев». Виктор Якоачевич любил собирать всяческие грамоты и призы: начинаются какие-нибудь маразматические претензии от парткомов и горкомов, а тут — пожалуйста! — красивая грамота, выданная коллективу Москонцерта за поддержку интернационализма и участие в международном студенческом движении.
или
Кто умер в двадцать или тридцать, Того любили небеса, Забрали небеса, А жизнь, как хитрая волчица, За флажки уводит нас, Чтоб в последний раз
Пылью славы обжечь нам глаза…
Нескромно как-то, но пророчески. После выступления АРИИ на фестивале «Нашествие» 4 августа 2001 года с оркестром, с дирижером, который почувствовал себя рокером и решил по этому случаю раздеться, оголив довольно кисельное тело, вокруг группы забурлил очередной водоворот страстей и выгодных предложений… Демоны, демоны испытывают АРИЮ на прочность/ Устоят ли «арийцы», в пределах очерченного разумом и совестью круга или нет?
Есть неземное состоянье, Когда ты с Богом наравне, И Бог — в твоей струне… Дар это или наказанье? Кто все понял, тот исчез В глубине небес, Как солдат на священной войне.