Даже в материалах хранившегося в архиве ФСБ шеститомного дела, в котором вместе с другими священнослужителями и учеными Никифор Петрович Антонов обвинялся в заговоре против Советской власти, об этой командировке не было сказано ни слова. Перечислялись все места его службы, а Нью-Йорк отсутствовал!

Сначала Леонид решил, что отец Никифор, боясь усугубить свое положение, скрыл заграничную поездку.

Но в одном из протоколов допроса на вопрос следователя: «Ваше отношение к Советской власти?» — Никифор Петрович ответил: «Советской власти сторонюсь, как безбожный. Не мы ее ставили и не нам ее свергать — без нас свергнут. Куда уж нам, служителям Господа. Нам ли противоборствовать с сатанинской властью?! Со стороны Соввласти гонение лютое на нас, что и говорить, но Богу угодно будет — он ее сметет с земли Святой, а не угодно — так и будет до второго пришествия нашего Господа Иисуса Христа».

Неужели после такого признания он побоялся бы сказать следователю о своей полуторагодичной отлучке в Америку? Как говорится, семь бед — один ответ.

Банкир, после того, как Павлов поделился своими сомнениями — а был ли, дескать, мальчик? — открыл перед ним красивый кованый сундук, стоявший в кабинете. Сундук был набит церковной утварью — епитрахилями, орарями, камилавками, ризами. Виктор Сергеевич достал с самого дна две коробки из черного дерева, разделенные на десятки крохотных ячеек. В каждой ячейке покоились монеты. Никелевые, бронзовые, серебряные. Павлову даже показалось, и золотые. Но спросить он постеснялся.

В одной коробке лежали американские, канадские, латиноамериканские монеты. В другой — европейские.

Виктор Сергеевич показал Леониду товарный знак на коробке. Это был лейбл магазина на Пятой авеню в Нью-Йорке. Там был проставлен и год продажи — 1913.

— Коллекция монет принадлежала деду, — сказал банкир. — И привез он ее из Америки.

— Дед мог купить монеты и в России, — возразил Павлов, Он никогда не принимал на веру ни одно предположение, не попробовав его на прочность.

— Все могло быть. Ищите. Вам и карты в руки! Найдите документальное подтверждение наших семейных легенд. — Банкир грустно улыбнулся. — Да. Теперь уже легенд. Никого из участников тех событий не осталось в живых. Одна надежда на архивы. Знаете, Леня, я и сам с удовольствием порылся бы в них. Если бы не банк. Его не оставишь и на час. Хотелось бы мне отыскать хоть намек на то, как сложилась судьба старшего брата отца — Михаила. Дед увез его с собой в Америку, а когда в июле четырнадцатого года приехал за бабушкой и остальными детьми, оставил Михаила в Нью-Йорке. Думал, месяца на два. Оказалось, на всю жизнь. Началась война. Потом революция, арест.

— И вы ничего не знаете о дяде?

Известно, что в восемнадцатом он поступил добровольцем в Экспедиционный корпус. В составе отряда пехоты прибыл на американском крейсере «Олимпия» в Мурманск. И, наверное, погиб.

— Родители послали запрос в Америку?

— Какой запрос, Леня? И без такого запроса отец и тетки, как дети священника, были «лишенцами». Знаете, что это такое?

Леонид не знал.

— Это были граждане без гражданских прав. Даже без права учиться в институте!

Впервые за время их знакомства Павлов подумал о банкире с раздражением: «Пока вы, господин Антонов, были товарищем Антоновым и занимали комсомольские и партийные посты, наверное, боялись и поминать про своего деда священника. И не рассуждали о том, как плохо приходилось лишенцам!»

Но эта маленькая тучка, возникшая на безоблачном горизонте их отношений, не убавила стараний в поисках.

И вот наконец мелькнул маленький знак на пути к успеху! Словно единственная, нетронутая бурей вешка, указывающая на потерянный фарватер.

Павлов счастливо улыбнулся и откинулся на спинку неудобного стула. Он радовался так, словно искал в дебрях истории этот фарватер лично для себя.

Такой обнадеживающей вешкой оказалось упоминание о священнике Никифоре Антонове в Описи документов Святейшего Синода за 1912 год.

Среди тысяч названий грамот и документов, попавших в Опись, Леонид отыскал запись, состоявшую всего из одной фразы:

«О выдаче путевого пособия определенному к службе в Америке священнику Никифору Антонову».

Семейная легенда Антоновых о том, что дед служил в православном храме русской общины в Нью-Йорке, нашла подтверждение. Теперь оставалось по номеру, проставленному в Описи, отыскать папку с документами

Но сделать это оказалось непросто.

Рядом с записью о выдаче путевого пособия красовался выцветший от времени лиловый штамп: «Выбыло». И приписка мелким бисерным почерком: «Присоединено к делу № 144 за 1914 год».

Павлов заполнил бланк-заказ, а через два дня Таисия Игнатьевна, заведующая читальным залом, вернула его с пометкой архивариуса: «Дело отсутствует».

— Что сие означает?

— Что дело отсутствует, Ленечка. Ни больше ни меньше.

— Находится у другого исследователя?

— Думаю, что нет. Иначе так бы и написали: «Выдано».

— Что же делать?

— Не знаю. Может быть, его заложили куда подальше?! В архиве тоже работают люди.

— Не-е-т! — Леня начал сердиться. — Я столько папок перелопатил впустую. А когда приблизился к цели — вы говорите, папка пропала! Пропала, так ищите!

Таиска, так между собой величали заведующую завсегдатаи зала, рассмеялась.

— Ленечка, почаще сердитесь! У вас лицо становится таким одухотворенным.

— Спасибо. А в обычное время оно тупое?

— Ладно, схожу сама в хранилище, поговорю с архивариусом.

Через день ему принесли из хранилища новую папку. Дело № 144.

И здесь Леонида поджидал сюрприз.

Павлов представил себе изумленное лицо банкира, после того, как он преподнесет ему сногсшибательную новость: «От вашей хваленой сдержанности, господин Антонов, не останется и следа!»

В общем-то Леня симпатизировал банкиру. Но иногда Павлова раздражала его манера разговаривать — слишком уж спокойная, даже безмятежная. Как будто Антонов знал все, что может произойти. И готов справиться с любой неожиданностью.

Сейчас Лене было приятно думать о том, как крепко он сумеет озадачить шефа.

— Да! Находка клевая! — не удержался он от восторженного комментария.

И поймал на себе внимательный взгляд заведующей читальным залом.

Ни одно событие в подведомственном помещении не проходило мимо ее внимания.

Павлов показал заведующей большой палец. Таиска ответила ободряющей улыбкой и приложила указательный палец к губам. Призвала к спокойствию. Она считала, что никакие сенсационные открытия исследователей — так официально именовались посетители архива — не должны нарушать тишину.

— Леня, вы сделали открытие? Нашли упоминание о кладе?

Павлов уловил тонкий аромат «Мажи» и обернулся.

Перед ним стояла высокая красивая блондинка. Он знал, что ее зовут Зинаидой. Несколько раз они даже пили вместе кофе за одним столом в буфете, но Леонид не решался познакомиться поближе. Зинаида ему нравилась, и Леня не хотел показаться ей ловеласом.

— Да! Похоже, я преподнесу большой сюрприз работодателю.

— А для русской истории это тоже сюрприз? — Зинаида улыбнулась. — Когда устроите пресс-конференцию?

— Завтра.

— В буфете за кофе?

— На архивной забегаловке свет клином не сошелся.

— Буду ждать завтрашнего дня. С нетерпением!

Она помахала Леониду длинными пальчиками с ярко накрашенными ногтями и вышла из зала.

— «Кофейку захотелось», — с завистью подумал Павлов. На то, чтобы покайфовать в буфете, времени у него сегодня не было.

Соседка слева, тоже молодая исследовательница, только жгучая брюнетка, кивнула Павлову, как бы спрашивая: «Ну, что там у тебя, дружочек?»

Брюнетку звали Генриеттой. Она была очень коммуникабельной и веселой. А главное, с первых дней взяла над Леонидом опеку. Помогала ему освоиться со всеми тонкостями, которые необходимо знать человеку, взявшемуся листать пыльные страницы из архивных хранилищ.

С ней Леониду было легко и просто.