К вечеру они добрались до места, где след разделялся надвое: один шел на север, другой – на запад, в обширную пустынную область песчаных холмов. Как раз там, где след разделялся, они увидели признаки недавней стоянки.

Торнбург посмотрел на Мюррея; тот решительно заявил:

– Я пойду на север, майор, если вы ничего не имеете против.

Торнбург пожал плечами и, хотя он был старше Мюррея по чину, все же не пожелал вступать в пререкания с этим сумасшедшим. Уинт вздохнул, но ничего не сказал. Ночью два эскадрона из форта Рено разбили лагерь отдельно от остальных, и утром Торнбург с удовольствием увидел, что они двинулись в путь.

Сам он направился по следу, идущему в песчаные холмы.

Марш был трудным, продвижение медленным. Лошадиные копыта глубоко уходили в мелкий, сыпучий песок. Когда же поднимался ветер, облака мелких, острых песчинок набивались людям в легкие. Солдаты ехали в угрюмом молчании, тщетно пытаясь защитить лицо и рот. Когда под вечер отряд наконец остановился на отдых, то оказалось, что он сделал не более двадцати миль. Кавалеристы разбили лагерь в неглубокой лощине. Пухлые валы низких холмов кое-как укрывали их от все усиливавшегося ветра.

Глядя в молчании, как кроваво-красное солнце опускается за покрытые скудной травой холмы, люди испытывали странную тревогу. Местность была безлюдная, угрюмая – не пустыня и не прерия, – без всяких признаков жизни, даже птицы не летали, даже не трещали кузнечики. Более всего она походила на дикий, заброшенный морской берег с бесконечными песчаными дюнами.

Ночью ветер вздымал пески, и они текли, точно воды, и даже утром все еще продолжали крутиться небольшими водоворотами. Люди кашляли, отплевывались и пытались вытряхнуть песок из сапог и одежды, но он был повсюду – в пище, в каждой маленькой трещинке, в складках кожи. Лошади тоже беспокоились; их то и дело пришпоривали, заставляя силой идти по почти засыпанному следу.

– Не считаете ли вы, сэр, что надо бы позаботиться о воде? – обратился к майору лейтенант Брейди. – У нас ее осталось очень мало.

– Так же как и у них, – коротко ответил майор, кивком указывая на след.

К полудню след исчез, занесенный песками.

До конца дня они шли в направлении, взятом индейцами. Когда они молча разбили лагерь, офицеры обошли всех и отобрали фляги. Драгоценной воды оставалось совсем мало. Каждому было выдано по одной кружке. Остальные фляги были сложены в кучу; охрана их была поручена сержантам Рейну и Морисею.

Когда утром заиграл горн, солдаты увидели, что солнце встает в какой-то тусклой дымке. Песок и туман смешались, образовав низко нависшую над землей пелену. Люди угрюмо получали свою порцию воды, поглядывая, как их пустые фляги гремящими связками нагружают на вьючных лошадей. Майор Торнбург подошел к капитану Алекстону; остальные офицеры, собравшись небольшими группами, следили за своими начальниками, склонившимися над картой. Алекстон немного знал эту песчаную область. Всего месяц назад он находился на севере, в форте Робинсон. Торнбург спросил его:

– Вы знаете, капитан, где мы находимся?

– Двигаясь в этом направлении, мы должны были бы добраться до Северного Притока, – ответил Алекстон.

– По карте выходит, что так. Это к западу от нас?

– Кажется, да. Затем путь отклоняется к северу. Если мы пойдем на юг, то должны выйти к реке.

– Шайены не пойдут на юг.

– Вы правы.

Майор Торнбург думал о том, что его отделяют от форта Робинсон сто пятьдесят миль. В пустыне люди гибнут и при более коротких переходах. – Если поблизости находится какой-нибудь водоем, то индейцы направятся к нему, – сказал он.

– Тут есть один такой водоем, так называемый Ключ Безумного Всадника, но не знаю, смогу ли я найти его.

– А вы все-таки попытайтесь, – сказал майор Торнбург.

Они повернули на северо-запад. Майор ехал, сгорбившись, сжав губы, и с горечью вспоминал о полученном от Крука выговоре. Солдаты продолжали пришпоривать лошадей, чтобы заставить их идти не шагом, а рысью. Они продолжали свой путь в песках, а поднявшаяся мгла постепенно закрывала солнце. Мелкие песчинки лежали корой на их губах и ресницах. Лошади шли скользящим шагом, и всадникам казалось, что все покачивается у них перед глазами, а зыбкие дюны принимают фантастические очертания.

В полдень роздали всем по пол кружке воды; этого не хватило даже на то, чтобы смочить пересохшие глотки. Солдаты хрипло ворчали, а сержанты шепотом бранились.

Наступила ночь, а водоема все не было, быть может его и вовсе не существовало. Песок сек лицо, точно ледяная крупа. Нечем было разжечь костры, не было даже бизоньего помета, обычно лежащего в прериях повсюду. Они поели всё холодным – сушеную солонину, морские сухари, которые застревали в горле и вызывали мучительную жажду.

На следующее утро лошади, тяжело страдавшие от голода и жажды, главным образом от жажды, настолько ослабели, что даже не делали попыток пощипать высохшую траву, росшую на дюнах. В полдень Торнбург почти в отчаянии отдал приказ спешиться и вести лошадей на поводу.

Спотыкаясь, брели покрытые корой грязи кавалеристы, и им казалось, что они видят какой-то страшный сон. Их поиски не приводили ни к чему: за каждой дюной вставали новые дюны, за каждым холмом – пески и пески. Когда они нашли наконец водоем – просто лужу с горькой белесой жидкостью, то они пили, пили и не могли оторваться. Ночью пало восемь лошадей.

А индейцев все не было.

На следующий день Торнбург отказался от дальнейших поисков в этом направлении и повернул на юг. Теперь песок бил им в спину, а не в лицо, но ветер стал ледяным. Ночью, без огня, люди мучительно страдали, и многие из них заболели. Пало еще несколько лошадей, а оставшиеся едва шли, волоча израненные ноги.

Все мысли людей можно было выразить несколькими словами, которые Алекстон хриплым голосом бросил майору Торнбургу:

– Если только мы наткнемся на этих индейцев – ну, уж тогда побереги их бог!..

Они делали привал и брели дальше, отдыхали и опять брели, руководствуясь компасом, таща живых лошадей и оставляя за собой трупы павших. Они съели все продовольствие, и некоторые солдаты что-то лепетали, как бы впав в детство. Трое солдат умерло, прежде чем они добрались до Северного Притока; там были вода, трава, и на горизонте даже виднелся дом, из трубы которого поднималась струйка дыма.

Мюррей двигался вперед по следу и все глубже и глубже проникал в великие, выметенные ветрами, бесплодные равнины Дакоты, неизменно получая сообщения о том, что индейцы впереди.

Но после того как след раздвоился, половина индейского племени, свернувшая в песчаную холмистую область, исчезла бесследно, точно ее никогда и не существовало. Доказательств, что шайены разделились на две группы, было немало. Канадский француз, охотник за пушниной, направлявшийся в Черные Холмы для установки капканов, сообщил, что он видел шайенов – мужчин, женщин и детей, – изнуренных долгим путешествием, но их было не триста, а не более ста пятидесяти человек.

Два следопыта из племени сиу, прикрепленных к форту Мид, также сообщили о том, что видели шайенов, и указывали это же число.

Но о тех, кто ушел за песчаные холмы, не было никаких слухов, не осталось ни знака, ни следа. Дюны приняли их в свои просторы, скрыли в своих суровых недрах, поглотили без остатка.

Даже Крук, истребитель индейцев, жестоко и неумолимо вытравлявший их из прерий, не мог обнаружить исчезнувших шайенов. Пять эскадронов третьего кавалерийского полка, направившись к югу от форта Робинсон на поиски индейцев, вдоль и поперек обследовали прилегающую к форту местность. Они гнали своих лошадей, покрытых пылью, то по дюнам, то в тени высоких, иссеченных солнцем холмов, они кружили по стране, возвращались в форт Робинсон и опять прочесывали песчаные холмы.

Из Сидни колонна за колонной уходили на север от реки Платт и испытывали всю тяжесть похода по солончаковой пустыне.

«Никаких следов шайенов», – вновь и вновь сообщали точки и тире, проносясь по телеграфным проводам. «Никаких следов шайенов» – это однообразное повторение не могло не охладить в населении кровожадный пыл, и страна понемногу стала забывать о шайенах. Индейцы сами по себе не представляли особого интереса – конечно, если за ними не гнались или они сами никого не преследовали. Самый же факт их существования не имел никакого значения. И то, что они находились среди песчаных холмов Небраски, значило не больше, чем сами эти песчаные холмы. Пусть там и остаются.