— В вашем саду я натяну для вас навес, — с готовностью подхватила Изис. — Я буду наливать вам вино и укладывать подушки в вашей лодке. Я буду делать вам массаж и наносить косметику. Я буду старательной и незаметной. Я не боюсь вас, госпожа Ту. Я боюсь другого — умереть, так и не узнав, что такое жизнь.
Словно что-то кольнуло меня в сердце — я услышала голос Гунро, умолкнувший теперь навеки, и, глядя в это юное лицо и умоляющие глаза, я вдруг почувствовала себя старухой.
— Ну хорошо, — со вздохом сказала я. — Только потом не ходи за мной и не хнычь, когда поймешь, что я не собираюсь вращаться среди богатых и знатных персон, или когда обнаружишь, что тебе очень скучно. Иди поговори с хранителем, и если он тебя отпустит, то пусть заверит это в письменной форме. А теперь принеси же мне поесть!
Просияв, Изис поклонилась и бросилась вон из комнаты, а я направилась к банному домику, любуясь чудесным утром.
Вымытая и умащенная, я вернулась в свою комнату и принялась за еду, смакуя каждый кусочек. Я уже полоскала пальцы в подставленной Изис чаше с теплой водой, когда за дверью послышался шум, и на пороге моей комнаты появился управляющий. Он протянул мне свиток.
— Это список вещей, которые вы отобрали в кладовой храма, — сказал он. — Ящики уже доставили. Хранитель просит вас быть готовой к отъезду на закате. Он также напоминает, что царский подарок, а именно пять дебенов серебра, находится в отдельной шкатулке, которая лежит в одном из сундуков вместе с двумя папирусами, продиктованными самим Единственным специально для вас. Вы не должны их читать, пока не прибудете к месту назначения.
— Но у меня нет никакого места назначения! — крикнула я, но было уже поздно. Управляющий и его слуги ушли. Я повернулась к Изис.
— Открой сундуки, — сказала я. — Там лежат платья, сандалии и косметика. Выбери, что хочешь, и помоги мне одеться. Я выйду отсюда, облаченная в свои собственные вещи. Потом найди хранителя, скажи ему, что хочешь остаться моей служанкой, и уговори отпустить.
Я уселась на стул, а Изис, что-то возбужденно выкрикивая, понеслась исполнять поручения. «У меня нет места назначения, — с восторгом думала я. — Я свободна! Сегодня вечером в последний раз вдали мелькнут огни гарема и дворца. Куда же мне ехать? Не важно, да меня это и не слишком заботит».
К отъезду я приготовилась задолго до назначенного часа. Я чинно сидела у двери на одном из своих огромных сундуков, пока моя добросовестная Изис тщательно прибиралась в комнате. Я, конечно, могла бы сидеть и в комнате, но с того момента, когда Изис захлопнула крышку хорошенького ларчика с косметикой и положила его в сундук, все в комнате сделалось мне чужим. Я больше не принадлежала к мирку, где поселилась совсем недавно, и теперь он сам начал отторгать меня. Его размеры, обстановка, даже запахи, все сделалось для меня чужим, и я сбрасывала его, как кокон, чтобы ступить на новый путь, который не только выведет меня из гарема, но и поведет к новой жизни.
На мне были одежда и украшения, которыми я раньше не пользовалась: прозрачное платье особого темно-малинового оттенка, прошитое золотыми нитями, золотой пояс в виде скрепленных между собой лотосов, золотые браслеты в виде листьев с прожилками из сердолика и золотой обруч на голове, с которого на лоб и шею спускались тонкие золотые нити. На пальце у меня был перстень с костяным скарабеем, оправленным в золото, на веках поблескивала золотая пудра.
Итак, я сидела, словно приготовившись к торжественному пиру во дворце: чинно сложив на коленях выкрашенные хной руки и благоухая драгоценным маслом, которое Изис старательно втирала мне между грудями. Мне некому было сказать «прощай». С Амоннахтом я уже попрощалась, а фараон был слишком слаб, чтобы вынести еще одну встречу. Впрочем, я тоже. Ну а если бы меня захотел увидеть царевич, он бы за мной послал. Можно было позвать писца и продиктовать письмо брату, но мне не хотелось нарушать атмосферу торжественности и ликования, в которую я погрузилась.
Я так и сидела, пока Изис не закончила уборку и не встала позади меня. Я велела ей собрать свои вещи и попрощаться со знакомыми или подругами, но она очень быстро вернулась, видимо опасаясь, что я уеду без нее, с большим кожаным мешком на плече и драгоценным папирусом в руке, подтверждающим ее освобождение от службы в гареме. Осторожно поставив мешок рядом с сундуками, она присела на траву, не выпуская из рук папируса. Я не стала ей ничего говорить, а она не смотрела на меня. Каждая из нас погрузилась в свои мысли.
Наконец, когда небо из темно-синего сделалось нежно-розовым, что предвещало алый закат, а на траву упала тень от фонтана, я встрепенулась, заслышав долгожданный звук шагов. Я смотрела, как он подходит к нам. Улыбнувшись, он раскинул руки, и я с криком бросилась в его объятия.
— Путешествуешь налегке, мама? — насмешливо спросил он, приказав слугам вытаскивать мои сундуки. — А этот мешок тоже брать?
— Это вещи Изис, — ответила я, беря его под руку. — Ее отпустили из гарема, теперь она моя служанка. О Камен, как я рада, что вижу тебя, слышу твой голос! Как ты? Как Тахуру? Ты повезешь меня в дом Мена?
Мы пошли к выходу, Изис следовала сзади.
— У меня все хорошо, — ответил Камен. — Царевич приказал зачислить меня в свою дивизию и отдал под мою команду Банемуса. Мудрое решение, хотя мы оба пришли в смущение. Банемус — великий полководец, вернее, был им, и мне предстоит многому у него научиться. Думаю, что он быстро заслужит себе прощение. Тахуру…
Я остановилась.
— Я мечтала о том, как мы будем жить все вместе — ты, я и Тахуру! — воскликнула я, чувствуя горечь и разочарование. — Эти мечты помогли мне пережить ужасы, выпавшие на мою долю, Камен, но если ты принес клятву верности царевичу, то должен остаться в Пи-Рамзесе! Ты нужен мне! У меня есть список усадеб, на которые ты мог бы взглянуть! Что я буду делать без тебя?
— Я не собираюсь исчезать из твоей жизни, — мягко сказал он, беря мою руку и целуя ее. — Но мне нужно строить карьеру и заводить свою семью. Я не могу жить с тобой, мама. Это ничего не даст ни тебе, ни мне. Я знаю, что тебе пришлось пережить, и поверь мне, я больше никогда не допущу, чтобы ты страдала. Дом для тебя уже готов. Думаю, он тебе понравится. Если же нет, мы подыщем тебе другой.
— Дом? Но где? Я хотела, чтобы мы выбирали дом вместе, Камен! Пожалуйста!
Вместо ответа он показал на сундуки.
— Фараон прислал тебе два папируса?
— Да, но какое…
— Ничего не говори. Ладья ожидает тебя у причала, давай поторопимся, скоро совсем стемнеет.
Камен пошел вперед, а я на минуту задержалась, чтобы оглянуться назад. Струи фонтана, журча, стекали в широкий бассейн. В них отражался красный свет вечерней зари, и этот вечный звук, эта музыка, которая неумолчно сопровождала все дни моего пребывания в гареме, наполненные то страстью, то тоской, продолжала звучать и сейчас, словно мелодия самой вечности, неясная и загадочная.
Вокруг фонтана сидели женщины, тихонько разговаривая, возле них суетились слуги, убирая навесы и разнося блюда с вечерней трапезой, распространяющей дивные ароматы. Кто-то пощипывал струны лютни, кто-то обменивался впечатлениями прошедшего дня, кто-то обсуждал светильники и постели. Скоро в гареме наступит тишина, потом придет новый рассвет, и все начнется сначала.
Но без меня. Слава богам. Без меня. Другая наложница будет с трепетом и надеждой заглядывать в мою комнату, пока ее служанка распаковывает сундуки и вынимает оттуда всякие хорошенькие вещички. Будет ли она лежать на моей постели и думать, кто спал на ней раньше? Станет ли мечтать о любви и царской короне? Мне казалось, я слышу голос Гунро. «Я еще не жила», — шептал он мне. Не жила. Последний раз почувствовав прилив жалости к ней, к себе, к ним всем, я повернулась и последовала за сыном.
Камен уже успел поговорить со стражниками у ворот, и, когда мы с Изис подошли, ворота распахнулись. Справа виднелась черная и неподвижная поверхность бассейна, где когда-то купались мы с Гунро, уже впитавшая в себя цвет ночи, и деревья, которые днем закрывали бассейн от солнца, а сейчас нависали над ним, словно задавая какой-то зловещий вопрос. Бросив на бассейн беглый взгляд, я ускорила шаг, чтобы не отстать от Камена. Он быстро шагал по дорожке между двумя лужайками, которая переходила в широкую дорогу, ведущую к выходу из дворца. Царские слуги уже зажигали факелы на громадных колоннах, под которыми начали появляться придворные.