Стремление общин к самоизоляции, равно как и низкий уровень производства материальных ценностей не благоприятствуют развитию обмена между сегментами интересующих нас обществ. Поскольку в большинстве случаев отсутствует и единый эквивалент ценности обмениваемых предметов (каковым в более продвинутых обществах служат деньги), обмен не может перерасти в торговлю. Формы осуществления обмена в большинстве случаев чрезвычайно примитивны, как мы видели это, в частности, на примере намбиквара. Однако порой в этой сфере деятельности складываются упорядоченные, освященные длительной традицией взаимоотношения.
Так, на островах к востоку от Новой Гвинеи, разбросанных в океанских просторах на площади порядка 800 кв. км, на основе многовекового опыта была разработана своеобразная система «пропусков», позволяющая посланцам каждого данного острова обменивать произведенные ими материальные ценности (глиняные горшки, каноэ, резные изделия из дерева и т. д.) без боязни быть убитыми и съеденными «чужаками». Такими пропусками служат особые ценные предметы, именуемые здесь кула, а именно ожерелья из редко встречающихся алых раковин и браслеты, искусно выточенные из отполированных до блеска, крупных конусовидных раковин. На каждом острове лишь несколько человек имеют доступ к этим предметам и занимаются тем, что доставляют тот или иной из них на другой остров, получая взамен подходящий к случаю «сувенир»-кула. Дело в том, что ожерелье может быть обменено только на браслет, а браслет — только на ожерелье. Эти предметы не используются никогда и никем в утилитарных целях (например, как украшения), а раз за разом продолжают свое движение между островами в соответствии с уже описанным принципом. При этом перевозчики-«дипломаты» всегда организуют перемещение ожерелий по эстафете по часовой стрелке (с запада на восток, затем на юг и т. д.), а браслетов — в обратном направлении. Таким образом, сами предметы кула не выполняют функции товара либо денег. Их значение в том, что после ритуального обмена этими сувенирами люди, прибывшие с проводником-«дипломатом», могут без дальнейших опасений выложить продукты своего производства для обмена их с жителями данного острова.
В заключение полезно будет в двух словах коснуться общих принципов взаимоотношений между людьми в сегментарных обществах, где, пожалуй, наиболее полно воплощается известный девиз «Анархия — мать порядка». Все мы убеждены в том, что правила человеческого общежития зиждятся не только на законе, на принуждении и на страхе перед наказанием за антисоциальные проступки, но и на неких фундаментальных нормах морали и нравственности, нарушение которых карается не юридическими санкциями, а всего лишь неприятием и осуждением со стороны ваших близких и коллектива в целом. Казалось бы, в обществе, где социальные институты поддержания законопорядка находятся в зародышевой стадии своего развития, нормы поведения, основанные на велениях морали, должны играть главенствующую роль в регулировании жизни общины. Между тем вопреки мнению ученых, полагающих, что такие, скажем, категории человеческого поведения, как альтруизм, чувство справедливости, благородство по отношению к слабому представляют собой непременные свойства Человека Разумного, наш экскурс в мир первобытных, по существу, культур позволяет усомниться в этом.
Этнографы, отдавшие годы изучению обществ с примитивной экономикой, неоднократно подчеркивали, что людям здесь далеко не чужда романтическая любовь. Вместе с тем трудно представить себе, что идеалы любви и верности могут играть сколько-нибудь существенную роль в организации семейной жизни, если женщина рассматривается как вещь, которую всегда можно похитить в соседней общине силой. При такой системе каждая вновь приобретенная мужчиной жена становится еще одной рабыней в составе полигамной ячейки, устойчивое существование которой абсолютно не гарантировано в условиях перманентной межобщинной вражды, когда выживает лишь тот, кто хорошо усвоил «право дубины и копья». В подобной ситуации ревность для женщины — непозволительная роскошь, а ведь именно это чувство считается одним из существенных устоев моногамного брака в современном обществе европейского типа. При многоженстве, которое почти неизменно оказывается вполне узаконенной, а местами — всячески поощряемой обществом формой семьи в сегментарном обществе, женщина озабочена совсем другим. А именно, насколько полезной помощницей станет для нее очередная жена, приобретенная ее мужем. Когда индеец яномамо из общины саматари приводит к своему очагу юную пленницу, захваченную во время набега на общину караветари, старшая из двух его других жен сетует, что девушка слишком хрупка и миниатюрна. «Лучше бы взял себе женщину покрупнее, — говорит расстроенная индианка, — чтобы она могла носить мне хворост».
Разумеется, далеко не во всех сегментарных обществах неприкрытое насилие занимает столь видное место в сфере брачных отношений, как у индейцев яномамо. Что же касается экономического значения полигинии как способа приумножения числа работников в семейной ячейке и соответственно ее материального благополучия, то этот принцип сохраняется практически во всех обществах с примитивной экономикой. Полигинии способствует и то обстоятельство, что в архаических культурах супругам предписывается воздерживаться от половых связей длительный период до родов и на протяжении по крайней мере двух лет после рождения ребенка. Впрочем, каждый мужчина вправе решать, взвесив все «за» и «против», стоит ли ему иметь одну жену или обременить себя несколькими. Например, в одной из папуасских деревень Миклухо-Маклай насчитал 20 моногамных семей и только 10 полигамных, причем в 9 из них мужчины имели по 2 жены и лишь в одной — 3.
Бывает и так, что женщины замужнего возраста оказываются в дефиците. В таких случаях порой практикуется многомужество, или полиандрия. Леви-Стросс, преодолев однажды нелегкий трехдевный путь по лесным рекам амазонской сельвы, оказался в малолюдной изолированной деревне индейцев тупи-кавахиб. Среди членов общины насчитывалось всего лишь шесть взрослых женщин, и четыре из них принадлежали вожаку группы, не претендовавшему лишь на свою сестру и на древнюю старуху. В то же время три юноши, два родных брата и их кузен, вынуждены были делить между собой одну жену — девушку, едва достигшую совершеннолетия и бывшую к тому же племянницей одного из них. Кстати сказать, вождь согласно местным законам гостеприимства сразу же отдал одну из своих жен (парализованную и беременную) во временное пользование индейцу — проводнику экспедиции.
В то время как основные принципы семейного устройства не регламентированы сколько-нибудь жесткими правилами и допускают широкую свободу выбора, сравнительно малозначимые, на наш взгляд, детали поведения женщины находятся под строжайшим контролем традиций и обычаев. В основном речь здесь идет о предписаниях негативного характера. Например, у папуасов Новой Гвинеи женщина не имеет права входить в мужской дом, играющий роль деревенского клуба, участвовать в праздничных трапезах, прикасаться к возбуждающему напитку кеу. Ей не только не разрешено присутствовать при игре мужчин на музыкальных инструментах, но и настоятельно рекомендуется стремглав убегать прочь при одних только звуках музыки. Жена не может есть из той же посуды, что и ее муж, а во время еды ей, как и детям, обычно достается то, что похуже. В обязанности женщины входит доставлять овощи и плоды с огорода, чистить их, приносить дрова и воду, разводить огонь. Что касается мужа, то он готовит пищу и делит ее между присутствующими, забирая лучшие куски себе и предлагая их гостям.
Неравенство партнеров по семейной жизни не должно слишком удивлять нас, коль скоро его отголоски и по сей день не дают покоя борцам за равноправие женщины. Но что действительно плохо укладывается в голове, когда знакомишься с жизнью сегментарных обществ, — это отсутствие каких-либо элементарных моральных запретов во взаимоотношениях с себе подобными, принадлежащими к общинам «чужаков». Когда читаешь воспоминания Елены Валеро (в записи известного итальянского этнографа Этторе Биокка) о ее жизни среди яномамо, просто диву даешься, какой гремучий сплав непредсказуемости, наивного коварства и бессмысленной жестокости представляет собой поведение этих индейцев. Одна община приглашает на пиршество другую и ничтоже сумняшеся истребляет мужчин-гостей по одному подозрению в каком-то их злом умысле. Или же мужская часть общины внезапно решает настичь гостей, только что покинувших их деревню, и уводит к себе всех женщин своих недавних друзей. Женщине, пытающейся спастись бегством, посылают вслед отравленную стрелу, а в момент нападения на соседей расстреливают из луков детей, попавших под горячую руку.