— Тихо! — шикнула Катерина. — Нас могут услышать солдаты.

Я развернулась к ней лицом. Глаза привыкли к темноте, я видела ее силуэт, но не различала черт лица. Мы оказались в щели между стенами крепости, стояли на голой земле, и нос подсказывал мне, что сточная канава где-то поблизости.

— Теперь поверни налево и сделай два шага вперед.

Я так и поступила и едва не споткнулась о крышку люка. Катерина взяла меня за руку и положила мою ладонь на веревку, которая использовалась вместо обычного кольца. Люк распахнулся в кромешную тьму.

— Там подземный ход, — прошептала она мне на ухо. — Вчера ночью я сама по нему ходила, пока ты спала, хотела убедиться, что проход ничем не завален. Он тянется вдоль городских стен и выводит в оливковую рощу. Дея, ты должна бежать. Еще день-два, и по улицам Форли промарширует армия Борджа. Но я договорюсь, утром в роще тебя будет ждать лошадь. Я хочу, чтобы ты поехала во Флоренцию и воспитала моего маленького Джованни.

Я представила Флоренцию и подумала, что Лука вполне может оказаться там. Но внутри меня поднялась какая-то волна, нечто упрямое и безрассудное, то самое, что не позволило Катерине сдать Равальдино Борджа.

— Нет! — отрезала я.

— Ты обязана! Моего сына должен воспитать тот, кому я доверяю.

— Ты сама его вырастишь, — твердо сказала я.

Наступила тишина. Я не видела лица Катерины, но прекрасно представляла, как оно искажено яростью.

— Сколько еще повторять, что я не сдамся! — прошипела она. — Я Сфорца, как и мой отец. Я погибну с честью, если придется, от своей собственной руки, но Борджа не сдамся!

— А вдруг есть третий путь? — прошептала я.

Она пропустила мой вопрос мимо ушей.

— Дея, я приказываю тебе идти.

— Катерина, я уже сказала, что не пойду, — решительно произнесла я. — Можешь наказать меня за непослушание, но я тоже обязана повиноваться голосу своего сердца.

С этими словами я развернулась, сделала два шага, нащупала перекладины в стене и начала подниматься.

Катерина больше не разговаривала со мной в ту ночь и вообще не замечала меня следующие два дня. Она каждый вечер приглашала к себе секретаря Джованни ди Казале, вынуждая меня ночевать внизу, в своей комнате, или вовсе в чулане. Разумеется, у нее были все причины гневаться. Наши лазутчики выяснили, что отцы города подписали бумаги и передали Форли Чезаре Борджа.

Девятнадцатого декабря 1499 года жители города открыли ворота герцогу Валентино, главнокомандующему папской армии, и он проскакал по улицам в сопровождении батальона, состоявшего из пятисот швейцарцев.

Катерина, ее командиры и я угрюмо наблюдали за происходящим с крепостной стены, стараясь разглядеть того, кого называли герцогом Валентино. Из-за большого расстояния и моросящего ледяного дождя было невозможно рассмотреть лицо, однако мы узнали Борджа по золотому чепраку его угольно-черного коня и величественным стражникам, ехавшим по бокам. Из-за отвратительной погоды жители Форли не вышли встречать нового хозяина, улицы были почти пусты. Вместо того чтобы гарцевать по городу под дождем, Борджа поскакал прямо к дворцу Луффо Нумаи. Увидев это, Катерина принялась ругаться не хуже своих солдат. Армия Борджа разбила лагерь в поле, к востоку от Равальдино.

К закату солнца дождь прекратился, и весь город оказался скован льдом. Но это нисколько не обескуражило солдат Борджа, которые не стали медлить и накинулись на беззащитных обитателей Форли. Крики и стоны раздавались над городом всю ночь.

В отличие от своих солдат Чезаре решил потянуть время, изображая цивилизованного христианского завоевателя, и ничего не предпринимал, пока не закончились праздники. Без всяких сомнений, он провел их в роскошном дворце Луффо Нумаи.

Накануне Рождества воины Борджа выставили пушки на другой стороне рва, зато Катерина забыла о моем отказе бежать из крепости. Она как будто примирилась с судьбой, ожидавшей ее, и встретила праздники в действительно хорошем настроении.

Я не могла сказать так о себе. Тот факт, что теперь я оказалась по-настоящему заперта в крепости, наполнял меня беспокойством, ощущением, что сперва надо что-то сделать и лишь потом умереть.

Вечером Катерина и все ее командиры уселись за большой обеденный стол в Парадизе. В камине горел огонь, такой яркий и жаркий, что я начала обливаться потом, как только вошла. Катерина не смогла достать рождественское полено, чтобы соблюсти миланскую традицию, зато доверху набила камин дровами, которых должно было хватить на всю ночь. Но этот огонь был единственным символом праздника. Я вспомнила о нашем последнем Рождестве в Милане, перед самым убийством герцога, и неожиданно ощутила тоску.

Это Рождество будет не таким, как предыдущие. За массивным обеденным столом Парадиза, способным вместить добрую сотню гостей, сидела лишь дюжина, все расположились у самого камина на жестких деревянных стульях. Эти люди, за исключением Катерины, были мне почти незнакомы. Здесь находились ее любовник, рыжеволосый Джованни ди Казале, сводные братья госпожи Алессандро и Франческо Ландриани, военный советник сер Антонио. Я видела любимого кондотьера Катерины Бернардино да Кремона и внебрачного сына Джироламо, огромного мускулистого Скипио. Сидел за столом и воин-поэт с задумчивым взглядом, которого все называли просто Марулло. Я сидела между сером Антонио и Скипио и улыбалась всем, хотя голова была занята воспоминаниями о чудесном хоре герцога Галеаццо, о том, как мы слушали певцов в комнате Боны в тот день, когда из очага выпал кирпич, опрокинувший в огонь кедровые орешки.

Первый тост предложила Катерина. Она жизнерадостно сообщила гостям, что герцог Лодовико уже собирает армию, чтобы отбить Милан. Он пришлет несколько батальонов в Форли, как только благополучно вернется. Это известие вызвало волну радостных возгласов.

На столе стояли три жареных гуся, обязательная тарелка с лесными орехами и засахаренный миндаль. Когда все было съедено, позвали музыкантов из числа солдат. Двое флейтистов и трое барабанщиков играли так, что пол под ногами дрожал.

Катерина, разумеется, схватила за руку ди Казале, вытащила его из-за стола в центр голого мраморного пола и тут же принялась зажигательно отплясывать сальтареллу. Скоро ее лицо уже пылало от жара камина.

Не успел Скипио обернуться ко мне, чтобы пригласить на танец, как я окликнула Катерину:

— Ваша светлость, мне нужно на свежий воздух.

Я не стала дожидаться ее ответа, а сразу проскользнула через приемную к входной двери, воздух за которой был морозным и сладостным. Не раздумывая, я взбежала на стену крепости, прислонилась к каменному зубцу и поглядела на раскинувшийся внизу Форли.

На другой стороне крепостного рва лунный свет играл на длинных стволах пушек Борджа. Позади них горели огоньки в окнах самых богатых домов города. Со стороны армии завоевателей до меня доносились слабые, нестройные голоса, поющие рождественские гимны, и пьяные выкрики на французском, немецком, итальянском. Но эти звуки почти полностью заглушались смехом и пением сотен нетрезвых наемников, расположившихся этажом ниже, и зажигательной музыкой, доносившейся из Парадиза.

Я стояла, пока не начала дрожать от холода, и лишь тогда с неохотой направилась в покои госпожи. Спускаясь с последней лестницы, я наткнулась на поднимавшуюся Катерину. Она, как и я, была без плаща. Госпожа Форли слабо улыбалась, но в ее глазах застыли боль и готовность принять поражение.

— Идем со мной, — произнесла она мягко. — Я хочу сделать тебе подарок наедине.

— Но у меня для тебя ничего нет, мадонна, — ответила я.

— Ты уже отдала мне все, — сказала она.

Мы пришли в промерзшую спальню. Катерина подошла к шкафу, достала простую деревянную коробочку размером в пол-ладони, поставила ее на край кровати и жестом предложила мне сесть рядом. Катерина не стала дожидаться, пока я сама ее открою. Она сразу вынула содержимое: тонкую, ничем не примечательную золотую цепочку с простым медальоном в форме сердечка.