Однако я убеждена в том, что, если документ голосования в комиссии (оно, как рассказали мне те же жены, было поименное) и сохранен для истории, он сохранен лишь в том виде, как того пожелал Сталин.

Именно поэтому документ о составе комиссии и ходе обсуждения, на котором основываются Г. Бордюгов и В. Козлов в статье «Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии»[113] и Д. Волкогонов в работе «Триумф и трагедия» (политический портрет Сталина)[114], не вызывает у меня доверия. На основе оставленного для истории документа можно заключить, что комиссия была куда многочисленней, чем об этом рассказывал мне Бухарин. Возможно, Н. И. упомянул лишь главных членов комиссии, не исключено, что в комиссию были введены дополнительно не члены Политбюро уже после ухода Бухарина и Рыкова с пленума.

Подозрение вызывают противоречия между данными о поведении на комиссии Якира, полученными мною, и тем, как оно отражено в документе.

На комиссии якобы обсуждались три варианта решения:

1. Ежова — самый суровый: исключить Бухарина и Рыкова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и предать их суду Военного трибунала с применением высшей меры наказания — расстрела.

2. Постышева — предать суду без применения расстрела.

3. Сталина — суду не предавать, направить дело Бухарина и Рыкова в НКВД для дополнительного расследования.

В конце концов все присоединились к предложению Сталина.

Так вот, судя по этому документу, Якир придерживался варианта Ежова — расстрелять. По сведениям, взятым, очевидно, из того же документа, Д. Волкогонов сообщает, что даже после на первый взгляд более гуманного предложения Сталина Якир и Косарев продолжали настаивать на расстреле. Не потому ли, учитывая «кровожадность» Якира, проявленную на комиссии, один из ответственных сотрудников следственного отдела НКВД Я. Н. Матусов во внутренней тюрьме на Лубянке сказал мне: «Вы думали, что Якир и Тухачевский спасут вашего Бухарина, а мы работаем хорошо, и сделать это им не удалось».

Многим членам комиссии, в том числе и А. Косареву, оставалось жить недолго, Якиру и вовсе чуть больше двух месяцев, и оставить свидетельство для истории, какое было угодно диктатору, ничего не стоило. Кстати, Нина Владимировна Уборевич рассказала мне о поведении Якира на комиссии по собственной инициативе — «он был единственным, кто воздержался от голосования».

Рой Медведев в своей работе «О Сталине и сталинизме»[115]основывается, очевидно, на другом документе (хотя в данном случае документ может быть только один), когда сообщает, что голосование было поименное (что совпадает с рассказами репрессированных жен), но в алфавитном порядке. Поэтому все, кто голосовал до Сталина, голосовали за расстрел, все, кто после, — так же, как Сталин. Но в этом случае Фортуна Якиру улыбнулась…

Где же правда? Я свое мнение достаточно четко выразила. Предоставляю возможность подумать об этом своему читателю.

Решение комиссии — в действительности решение Сталина, приравненное к решению пленума (за которое пленум даже не проголосовал), — не соответствует тому, что сообщено было в печати:

«Пленум рассмотрел также (в числе других вопросов. — A.Л.) вопрос об антипартийной деятельности Бухарина и Рыкова и постановил исключить их из рядов ВКП(б)»[116].

Это сообщение не согласуется с обвинениями, ранее предъявленными Бухарину и Рыкову в связи с показаниями на двух прошедших процессах; наконец, формулировка «антипартийная деятельность» не отражает той чудовищной клеветы, с которой обрушился на них Сталин:

«Два слова о вредителях, диверсантах, шпионах и т. д. Теперь, я думаю, ясно для всех, что нынешние вредители и диверсанты, каким бы флагом они ни маскировались, троцкистским или бухаринским, давно уже перестали быть политическим течением в рабочем движении, что они превратились в беспринципную и безыдейную банду профессиональных вредителей, диверсантов, шпионов, убийц. Понятно, что этих господ придется громить и корчевать беспощадно как врагов рабочего класса, как изменников нашей Родины. Это ясно и не требует дальнейших разъяснений»[117].

Так, в «двух словах», как бы между прочим, Сталин разгромил и выкорчевал большевистскую ленинскую гвардию.

Полагаю, что приведенные выше «два слова» из речи Сталина были произнесены на Февральско-мартовском пленуме 1937 года уже после ареста Бухарина, чтобы не потерять возможность дальнейшего воздействия на него.

Долгие годы хранила я в памяти письмо-завещание Н. И. Будучи в ссылке, я несколько раз записывала письмо, но, опасаясь, что оно будет обнаружено, вновь уничтожала. Лишь в 1956 году после XX съезда КПСС в очередной раз записанный текст уничтожен не был. Он хранится у меня до сих пор на уже пожелтевших от времени листах.

Привожу полный текст письма Н. И. Бухарина.

БУДУЩЕМУ ПОКОЛЕНИЮ

РУКОВОДИТЕЛЕЙ ПАРТИИ

Ухожу из жизни. Опускаю голову не перед пролетарской секирой, должной быть беспощадной, но и целомудренной. Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая, пользуясь, вероятно, методами средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно.

Нет Дзержинского, постепенно ушли в прошлое замечательные традиции ЧК, когда революционная идея руководила всеми ее действиями, оправдывала жестокость к врагам, охраняла государство от всяческой контрреволюции. Поэтому органы ЧК заслужили особое доверие, особый почет, авторитет и уважение. В настоящее время в своем большинстве так называемые органы НКВД — это переродившаяся организация безыдейных, разложившихся, хорошо обеспеченных чиновников, которые, пользуясь былым авторитетом ЧК, в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше, в погоне за орденами и славой творят свои гнусные дела, кстати, не понимая, что одновременно уничтожают самих себя — история не терпит свидетелей грязных дел!

Любого члена ЦК, любого члена партии эти «чудодейственные» органы могут стереть в порошок, превратить в предателя-террориста, диверсанта, шпиона. Если бы Сталин усомнился в самом себе, подтверждение последовало бы мгновенно.

Грозовые тучи нависли над партией. Одна моя ни в чем не повинная голова потянет еще тысячи невиновных. Ведь нужно же создать организацию, «бухаринскую организацию», в действительности не существующую не только теперь, когда вот уже седьмой год у меня нет и тени разногласий с партией, но и не существовавшую тогда, в годы «правой» оппозиции. О тайных организациях Рютина и Угланова мне ничего известно не было. Я свои взгляды излагал вместе с Рыковым и Томским открыто.

С восемнадцатилетнего возраста я в партии, и всегда целью моей жизни была борьба за интересы рабочего класса, за победу социализма. В эти дни газета со святым названием «Правда» печатает гнуснейшую ложь, что якобы я, Николай Бухарин, хотел уничтожить завоевания Октября, реставрировать капитализм. Это неслыханная наглость. Это — ложь, адекватна которой по наглости, по безответственности перед народом была бы только такая: обнаружилось, что Николай Романов всю свою жизнь посвятил борьбе с капитализмом и монархией, борьбе за осуществление пролетарской революции.

Если в методах построения социализма я не раз ошибался, пусть потомки не судят меня строже, чем это делал Владимир Ильич. Мы шли к единой цели впервые, еще не проторенным путем. Другое было время, другие нравы. В «Правде» печатался дискуссионный листок, все спорили, искали пути, ссорились и мирились и шли дальше вперед вместе.

Обращаюсь к вам, будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений, который в эти страшные дни становится все грандиознее, разгорается как пламя и душит партию.

Ко всем членам партии обращаюсь!

В эти, быть может, последние дни моей жизни я уверен, что фильтр истории рано или поздно неизбежно смоет грязь с моей головы.

Никогда я не был предателем, за жизнь Ленина без колебания заплатил бы собственной. Любил Кирова, ничего не затевал против Сталина[118].