— Да нет, — никак не мог угомониться Вася. — Это они мне ее устроили. Меня к себе Дашка, сучара, позвала. Как же я по ней убивался-то одно время, просто на улице оприходовал бы, если бы дала, веришь?

— Верю, тебе это видно, не впервой — на людях сношаться, — мне аж противно стало при одной мысли об этом. Васька мог ведь это и вправду. После его беспардонных любовных утех на соседней кровати, в моем присутствии, сомнений не возникало. И я, отнюдь, не единственный, подобный зритель. В этом плане Сороковой был легендой. Мечтой онаниста. Ну да ладно. Васька тем временем потерся носом о мое бедро, делая вид, что укладывается поудобней.

— Сань, ты знаешь, что Дашка — блядь и садистка? — голос звучал доверительно и грустно, лицо мой друг спрятал у меня в коленях.

Приятное ощущение от его манипуляций пробежало по всему телу.

— Тоже мне, скажешь! Не дала — значит сразу блядь и садистка. Васька, может и правда, ты угомонишься, а? Может, хватит? Я тебе серьезно говорю. Посмотри, какая у тебя замечательная девушка, чего тебе, блять, еще в жизни не хватает? Острых ощущений? Завязывай с этим!

— Считай, что после пятницы с субботой я завязал.

И снова тишина. Видно, было ему и правда, сложно говорить: накатили воспоминания. Он только свернулся калачиком и мелко задрожал, словно вот-вот расплачется, как ребенок. Тиранить расспросами не хотелось, хотя язык так и чесался: как эти его любовницы с его пидорасизмом связаны?

Через минуту Вася таки набрался храбрости и продолжил:

— Меня к себе Дашка позвала. Ну, я и поперся к ней на крыльях мечты.

— Ага, с окрыленным членом наголо, — не сдержался. — Извини, вырвалось.

— За что «извини»? Ты же в точку попал. Я даже слетал быстро на квартиру и помылся, цветочки купил, и пошел к ней. Ты знаешь, какие у нее хоромы? Едрить его в качелю! Я, как вошел, чуть не обосрался от восхищения! Бля буду! Бабло появится — и себе такие хочу! — Васька оживился, поднял голову и посмотрел на меня сияющими глазенками.

Японский городовой! И сколько для счастья человеку надо?! Еле живой, а на такую херню разменивается.

— У нее там все в коже, и на полу шкуры лежат, прикинь. Я такой захожу, веник ей свой вручаю, а у самого, реально, челюсть на полу. Нет, ну я знал, что она на содержании вроде у какого-то босса, но… Саня, я охуел на месте. Даже про то, что завалить ее мечтал сразу, на входе, забыл, прикидываешь?

— Видно, и правда охуел, — эхом отзываюсь на его слова. До меня до сих пор не доходило, как так вообще можно к жизни относиться? Потрепал его по голове. — Что дальше?

— Ну, мы выпили, а потом мне херовастенько стало, тело, как свинцом налитое: не пошевельнуться, и перед глазами, как туманчик такой. А потом Дашка пошла в соседнюю комнату и оттуда вышла с Таньками, Наташкой и Машкой.

— Опа! И они устроили тебе незабываемый секс, о котором ты мечтал всю жизнь, фантазер херов. И еще на камеру сняли, да? — съязвил я, глядя в окно. Прокручивая в уме, что, в принципе, мне и хоромы сейчас не нужны, а только остаться сейчас самому в этой комнате и дождаться Серегу.

В животе заурчало. Скорее бы Леля с хавчиком пришла. И Сорокового забрала заодно.

— Нихуя. Не снимали, — глухо отозвался Васька у меня на коленях и по-новой задрожал. — Там не только они были, — и снова долгая пауза, и его начинает реально колотить. — Там еще мужики были. Сначала двое… они меня в ту комнату, откуда делегация вышла, перенесли и на стол такой… раздели… — Васька всхлипнул. — А я… я и пошевелиться не могу, но все соображаю. А они мне… меня… и эти с хуями резиновыми…

Вот теперь, у меня челюсть поравнялась с плинтусом. Скепсис, как рукой сняло. Я уставился на комок, устроившийся рядом. Сижу, и только, ртом воздух хватаю.

— Они, что?.. С чем?

— Жопу… ну, эту… клизму… а потом девки меня… больно и стыдно, а они меня: «Василиса»… и били, не сильно, мухобойками…

— Пиздец… — даже не понимая и половины сказанного, я был в шоке.

— Потом я потерял сознание… Сучкам меня, наверное, надоело трахать, когда я как труп там был, — и снова эта дрожь по телу. На этот раз, Ваську трясло так конкретно, что он и слова вымолвить не мог. Он заплакал.

Я погладил его по голове, убирая пряди со лба.

— Все хорошо, все хорошо. Ты дома, успокойся, теперь все закончилось, — на меня накатила безмерная нежность.

Вот собрал бы этот комочек, как голодного щеночка, привлек бы к себе. Уже собирался это сделать, потом поспешно отдернул руку. Вчера, я что-то похожее сделал с Серегой. Я изнасиловал его. До меня только сейчас дошло, каково ему. Меня, как перемкнуло. Противный комок подступил к горлу. Пиздец, я урод. Только о себе и думал. Хоть срывайся и несись к Сереге, на коленях умолять, прощения просить.

Вася все еще, что-то нечленораздельное бубнил под нос, дрожал, подхныкивал. А через время начал успокаиваться, потом и членораздельно говорить.

— А когда я очнулся, было впечатление, что меня качает что-то. Знаешь, уже не больно было совсем. И поцелуи, такие глубокие. Я и глаза открыть боялся, но на поцелуи отвечал. А когда глаза открыл, то с трудом осознал, что меня в жопу жарит здоровый такой мужик, и еще с десяток вокруг. Все в таких масках из кожи, страшно… Саш… мне страшно. Я глаза закрываю и вижу это.

— Успокойся. Тут только я. Хорошо? Все уже прошло. Они не вернутся, обещаю.

Он молча засопел у меня на колене. Дрожь начала отпускать.

— Не потому страшно, — вдруг отозвался его дрожащий голос. — Мне с ними… понимаешь… нет, наверное, ты не поймешь… Я тогда… они такие внимательные, так было хорошо… как ни с одной… я…

Он еще что-то сказать хотел, только я его уже окончательно не понимал, а только поглаживал и что-то шептал успокаивающее. Себе шептал, или Васе, или Сереге — не знаю. Надо было сейчас это говорить, что-то ласковое.

— … несколько раз такой накрывал… до потери сознания… не было такого раньше…

— Хватит, успокойся, поспи, — я начал было вставать.

— Нет! — Вася резко впился мне пальцами в ногу. — Нет! Не оставляй меня! Санька… Санечка… я люблю тебя. Я всегда любил тебя!

Я опешил. Девчонка бы сказала — понял бы. А тут — мой дружбан. Буйный трахоеб и любитель женщин… и такое! Бред!

— Саня, я с тобой хочу, понимаешь, всегда с тобой быть хочу.

За тонкой гардиной, что-то шелохнулось. Я обернулся и охренел. Там, в маленьком предбаннике, отделенным от основной комнаты, тонкой и довольно заерзанной, полупрозрачной тряпкой, стояли Серега и Леля. Дыхание перехватило. Они все слышали.

— Скотина! Урода кусок! Пидар недоебаный! Ненавижу! — завопила Леля и бросив пакет со жрачкой, выскочила в коридор. За ней, незамедлительно, вылетел Просковин.

Недолго думая, я вырвался из цепких рук Васьки и помчал за ними. Когда выскакивал в коридор, замешкался лишь, одевая тапки. Этой форы во времени им хватило, чтобы разбежаться в разные стороны, словно тараканы от света. Только хлопнула дверь в комнату Сереги с Лешкой, и застучали Лелины каблуки по ступенькам лестницы.

Пиздец! Убью я тебя когда-нибудь, Василий Сороковой! Уебу, точно, уебу, но не выебу!

Давай просто поиграем (от имени Сергея)

Жизнь — это череда мгновений, переплетенных в пестрый ковер. Чем спокойнее жизнь, тем однотоннее этот ковер. А вот мой, по ходу дела, вообще — пестрит всеми красками спектра. Особенно в последнее время.

Ночь началась неожиданно, продолжилась феерически и закончилась полным финишем. Во всех смыслах. Мало того, еще и позаниматься успели… Сейчас крышак сорвет!

Короткое время, проведенное с Сашей днем, наполняло счастьем. Настоящим счастьем и спокойствием. Боже! Как же я переживал с утра, когда проснулся в его объятиях, что он в отказники пойдет. Потому и сбежал. А днем все изменилось. Неимоверное счастье, когда он прижимал и целовал.

Готов был простить всю ту физическую боль, которая неустанно напоминала о себе, с которой даже мазь и свечи не справляются. Черт! С этим надо что-то делать!