Трегубов понимал — неприятности еще впереди. Закроется навигация, соберутся речники, начальник пароходства выступит с докладом, подводя итоги года, и, конечно, назовет фамилию Трегубова среди нарушителей трудовой дисциплины. Неприятно. Начнут на всех собраниях склонять…

Расстроенный Трегубов повернулся к рулевому:

— Так и держи, не рыскай, тут все прямо. — Вышел из рубки и, стуча сапогами по лестнице, спустился к себе в каюту.

— Голованов, зайди-ка, — послышался его хрипловатый голос.

Хлопнула дверь каюты.

— Вызывали? — Штурман, чуть пригибаясь, вошел к капитану.

— Да, хотелось бы поговорить, а то как сычи. — Выставил на стол бутылку водки.

— Сергей Михайлович, я не буду. — Штурман взглянул в глаза чуть смутившегося капитана.

— Мне-то что, предложить, а там как хочешь. — Он убрал водку. — Я хотел по-человечески.

— Давайте поговорим. — Штурман сел на стул.

— Не-е, так откровенного разговора не получится. Не душой думать будешь, головой, а я хочу, чтоб от сердца все шло.

— Так и будет от сердца, Сергей Михайлович.

Капитан резко взглянул на штурмана, и Голованов понял: душевного разговора у них не получится.

— Отказываешься? — спросил капитан.

— Отказываюсь, вы уж извините.

— Смотри, Голованов, не дашь себе разрядиться, сердцу будет больно.

…Размолвка между штурманом и капитаном от экипажа в тайне не осталась. Взволновала она и Василия Бойко. Он вспомнил, как когда-то, воображая себя бывалым речником, мог опоздать на вахту, отстать от рейса. А все потому, что капитан, к которому он попал, сам не был дисциплинированным и дисциплины ни от кого не требовал. И пошло-покатилось. Теперь его считают неисправимым, а иные подшучивают: дескать, ты, Бойко, кандидат на скамью подсудимых. И стало на душе у Бойко обидно. Неисправимый. Никогда он не хотел быть таким…

Впервые он увидел парня в форме речника в школе на вечере. Как он попал в далекий поселок нефтяников, понять было трудно. Видимо, приехал к кому-то, а девчонки пригласили. Матрос острил, громко смеялся. Смеялась и Людка, в которую был тайно влюблен Вася Бойко. Она даже не смотрела на него, а потом… Потом, взяв под ручку морячка, вышла из школы. Васек выбежал из школы. А как-то раз в газете прочел объявление о приеме в мореходку. Послал документы, пришел вызов. Дома, конечно, ахи, охи. Куда? Зачем? Все рядом. Хочешь быть нефтяником — пожалуйста, хочешь быть спортсменом — стадион рядом. Море, реки — они так далеко! Но у Васька на руках вызов.

Родители успокоились, стали собирать сына в дорогу. Отец, склонившись над картой железных дорог, высчитывал километры.

— Выходит так, до Красноводска поездом, там самолетом до Астрахани.

— Вот тебе три банки варенья, — сказала мама, — айвовое, вишневое и смородиновое. Ешь!

— Деньги в узле, — шепнула бабушка.

— В крупных городах крупные жулики, — подняв высохший палец, подметил, кашляя, дед. — Держи все при себе. Засмотришься — вмиг сопрут.

Васек кивал в знак согласия головой, хотя совсем не помнил, где какое варенье, где в узле деньги. Главное — вызов был в кармане.

Через несколько дней Бойко оказался в Астрахани, городе, пахнущем арбузами и рыбой. Запах рыбы доносился с Волги, запах арбузов — откуда-то с песчаников.

Кондуктор трамвая подсказал, как найти мореходку. Вышел Василий, заметив якоря. Достал вызов, протянул стоявшему вахтенному.

— Э, да тебе не сюда. Тебе в речное.

— Куда? — удивился Бойко.

— В речное училище, а здесь школа. Чувствуешь разницу? То-то. Так что топай, тебе еще далеко. — Но неожиданно вахтенный заметил, что Бойко в кедах. — Спортсмен?

— Левый нападающий.

— Честно?

— О чем спрашиваешь?

— А еще чем занимаешься?

— Боксом.

— Честно?

— Да что ты все — честно да честно! — обиделся Бойко. — Подскажи, куда мне ехать?

— Знаешь, давай к нам, а? Я тебе помогу. Зачем тебе быть лягушатником? Представь себе — мореходка, а?

— Да я как-то не знаю, — замялся Васек.

— Не дрейфь, пойдем вместе, — предложил вахтенный, подозвав проходившего рядом курсанта. — Постой пока, я сейчас. — И, обняв Васька, он повел его по длинному коридору.

Новый знакомый, назвавшийся Федей, быстро уладил все: взял документы, горячо заверяя какого-то парня в том, что Вася давно мечтает о море и что жить без него не может.

Вася только пожимал плечами и удивлялся.

— Всё, дело в шляпе, — радовался Федя, выходя с пакетом на улицу. — Теперь ты будешь курсантом мореходной школы и членом нашего спортивного общества «Чайка». — И он непонятно кому подмигнул.

И новая жизнь завертела Васю Бойко. Занятия сменялись спортзалом, стадионом. На него с уважением поглядывали преподаватели, а когда Вася в ответственнейшем матче с командой речного училища в прыжке забил левой ногой гол под самую перекладину, сам начальник училища стал пожимать ему при встрече руку.

Год пролетел быстро. Он с отличием закончил училище и был назначен сначала практикантом, а потом переведен матросом в штат на судно река-море.

Но, привыкший к вольности, он вдруг почувствовал себя скованным и во всем ограниченным. И нарушения посыпались, как кнопки со стола. Ему понавешали таких нелестных ярлыков, что капитаны, куда он приходил по направлению, тут же от него отказывались. Никому не нужным стал матрос Бойко. Сидеть бы ему в пароходстве, загорать, если бы не оказался тогда в кадрах штурман Голованов. Кадровик заметил Бойко, что-то шепнул идущему рядом штурману, тот посмотрел на матроса и спросил:

— Пойдешь на плотовод?

Бойко был в таком положении, что согласен идти хоть на край света. Так он оказался на «Крылове».

Радостно было на душе у Бойко. Рассеялся туман. Кругом тихая вода с молчаливыми берегами, на которых сползали к реке деревья, как на водопой. Река никогда не бывает бездушной, она может быть и другом и недругом.

— А древо наше есть жизнь, — поглаживая начинающую пробиваться бородку, произнес штурман Голованов.

— Что? — растерянно переспросил Бойко; ветер отнес слова штурмана.

Штурман повернулся к вахтенному:

— Да вот, Вася, вспомнил, что древние говорили про лес: это жизнь наша.

— Верно говорили, — тут же поддержал Бойко. — А от себя добавлю, что древо есть и денежки хорошие.

— Почему же?

— Посудите сами — за каждый сплавленный плот нам дают рекордные премии.

— Так-то так, — согласился Голованов, — но разве все дело в деньгах?

— Вы что, это серьезно?

— Вполне, потому вся наша жизнь не ради них.

— Это вы уж хватили, товарищ штурман! — усмехнулся Бойко. — Я нутром чувствую, что нам солидный куш перепадет за эту навигацию, оттого и стал таким спокойным и покладистым.

— А не скучно, Вася?

— Какая тут скукота? Самый разгар веселья. Кипучая жизнь ждет меня впереди. Вот пришли мы в порт с плотом, я тогда на вахте был, как ко мне подлетает журналист, да не из какой-нибудь многотиражки, хотя я эту газету очень люблю. За ручку здоровается, называет себя. Вы думаете, откуда он? Э, из центральной прессы. По имени-отчеству называет, здоровьем моим интересуется. Я так и оторопел. Кому раньше мое здоровье было нужно? До фонаря всему экипажу. А тут лично: «Как здоровье, товарищ Бойко?» Откуда меня он знает, ума не приложу. Я ему, о чем знаю, рассказываю, он слушает. Да ради такого момента я согласен не одну навигацию вкалывать. За человека стали считать. По душам поговорил и все плохое забыл. — Бойко, только что разгоряченно вспоминавший прошлое, утих. — А вот вы, товарищ штурман, не наших кровей.

— Отчего же?

— Не пойму я вас, ведете себя как-то странно. За всех нас заступаетесь, меня взяли в пароходство. Нет, я вас не подведу, но меня же никто не брал, капитаны только мою фамилию услышат — так стороной обходят, а вы… — Матрос словно споткнулся, замолчал на секунду. — А зашел я к вам в каюту, а у вас книг там тысяча… Но живете вы, как я думаю, без мечты, как святой.