Значит, сначала два робота, а затем охранный кибер, получивший извне новую программу действий… Предположим, программа задана отсюда, этим самым стеклянным лесом, или что он там собой представляет? Зачем тогда роботу понадобился танк? Зачем вообще ему было нужно сложноорганизованное похищение машины вместе с человеком?

Допустим, им потребовался человек для контакта, для экспериментов, исследований или еще для чего. Значит, они похищают человека, а потом дают команду роботу стрелять по нему из лазера… Не получалось. Что-то здесь не сходилось. Если они хотели всего лишь его уничтожить, это можно было сделать гораздо проще… А что, если танк понадобился роботу, чтобы невредимым пройти через энтропийное поле, а он, Глеб, затесался во всю эту историю чисто случайно? Это, пожалуй, ближе к истине, во всяком случае, известные ему факты как будто не противоречат такой догадке… Но тогда выходило, что робот не мог рассчитывать на беспрепятственный проход сквозь защитные механизмы купола… Ему нужен был танк, чтобы попасть сюда… Кто же руководил роботом? Одно из двух: или робот действовал сам по себе, что скорее всего исключалось, — не бывает двух случаев такого сложного и во всем похожего сумасшествия даже у людей, а про сумасшедших роботов он вообще не слышал, — или…

Тогда оставалось единственное правдоподобное объяснение: роботом руководил кто-то третий, кто-то, не имевший к куполу прямого отношения. Больше того, этому третьему необходимо было попасть внутрь купола, если не самому, то хотя бы посредством похищенного у людей робота…

Глеб почувствовал, как по спине от этой мысли прошел холодок. Получалось, что люди, сами того не желая, могут быть втянуты в борьбу двух неведомых им сил; ни целей, ни средств ведения этой борьбы они даже не представляли, но за действия робота, созданного людьми, отвечать придется именно нам, «то есть мне», уточнил Глеб.

VII

С универсальным обслуживающим кибом ноль сорок восьмым происходило что-то странное. В первую секунду он ничего не понял. Его тело обдала волна холода, и оно непроизвольно, конвульсивно задергалось. Почти сразу же он почувствовал инстинктивный страх, заставивший его замереть неподвижно. Вместе со страхом впервые, с тех пор как в его памяти был записан собственный порядковый номер, он ощутил злобу. Он не знал, что чувство, которое он испытывал, называется именно злобой. Он еще не умел выражать на человеческом языке своих ощущений. Но сейчас он чувствовал страх и злобу… Самым невероятным было то, что страх ему внушали люди. Те самые люди, выполнение команд которых составляло до этой минуты единственный смысл его существования. Теперь он боялся людей… Боялся потому, что секунду назад они отключили очередного ремонтного киба, обесточили его электронный мозг, и сейчас очередь, возможно, за ним… Раньше подобная операция не производила на него ни малейшего впечатления. Ему было совершенно безразлично, выключат его или дадут какое-нибудь задание.

Зато сейчас мысль о выключении внушала ему настоящий ужас, и совсем не потому, что обесточенный мозг перестанет функционировать. В этом как раз не было ничего плохого. Плохо то, что выключение помешает осуществить задачу, стоящую перед ним. Это соображение заставило ноль сорок восьмого глубоко задуматься. Важно было определить для себя характер этой задачи.

Мысленно он видел картину: окружавшая его сложно организованная материя распадается. Рвутся ее связи, разрушаются сложные структуры. Распад должен захватить как можно больше пространства. Распространиться во все стороны как можно дальше. Только так он и мог разрушить ненавистную металлическую тюрьму, в которую был теперь заточен его разум. Разрушив ее, он сможет вернуться в первозданный хаос. Соединиться с ним навсегда. Даже мысль об этом доставила ему огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Добиться этого будет нелегко. Простое отключение мозга, чего он так боялся, ничем ему не поможет. Оно лишь надолго, а может быть, и навсегда, заморозит его в этой металлической оболочке. Правда, существовала еще одна возможность… Он вдруг вспомнил, что может переходить из одного механического тела в другое, подчиняя своей воле их никчемный функциональный разум. Но такой переход требовал большой затраты энергии и давался ему с трудом. Долгое время после этого память функционировала не полностью, терялась и его способность к самозащите…

Люди что-то подозревают. Если им удастся обнаружить его, они могут обесточить все автоматические системы, все места, где он может укрыться… Этого нельзя допустить ни в коем случае… Вот они подходят, совсем близко. Сжаться. Исчезнуть. Пусть это чужое тело, лишенное воли, выполняет пока их команды. Он подождет. Надо лишь приспособиться, оставить для себя крошечный уголок электронного мозга и таким путем постараться избежать нового перехода. Не слышать. Не видеть. Не чувствовать. Только существовать в эмбриональном, зародышевом полумертвом существовании. Существовать, чтобы переждать, выжить и выполнить Разрушение.

— Ну что там с ноль сорок восьмым? — Кирилин недовольно смотрел в узкую зеленую щель универсального анализатора психомоторных функций киберсистем. Он не выходил из ангара шестой час подряд, и глаза слезились от усталости и напряжения. Техник включил тестовый аппарат.

— То же самое. Замедление в одну сотую.

— Оно мне не нравится.

— Но это же норма! Если обращать внимание на каждую сотку, надо разбирать все роботы подряд!

— Оно мне не нравится. Давайте на стол и этого.

Через три часа напряженной работы он был вынужден сдаться. Все системы кибера работали безупречно. Кирилин раздраженно швырнул на стол универсальный анализатор. Они гоняются за призраком, за химерой. Все автоматы ангара в полном порядке! Вот только из него непостижимым образом исчез человек, и контрольные системы дали ложный сигнал… Те самые системы, которые сейчас так безупречны во всех своих, показателях, так безупречны, что в реально существующих нормальных автоматах этого быть не может! Эта мысль обожгла его. Он бросился к только что собранному роботу и повернул аварийный выключатель. Сверкнула искра, гораздо более мощная, чем та, которую может родить напряжение в двадцать шесть вольт… Искра сверкнула и исчезла. Ее не поймаешь, не загонишь в анализаторы, не заставишь ответить на бесчисленные вопросы. Перестал существовать еще один робот. Аварийное отключение электронного мозга превращало его в металлическую коробку, начиненную радиотехническим хламом. Только на Земле в стационарных условиях станет возможна перезарядка информацией его логических блоков. А пока что корабль лишился еще одного автономного кибера, и он по-прежнему не знает, что доложить координатору.

Кирилин тяжело вздохнул.

— Похоже, ничего больше мы не найдем. Заканчивайте. Я и так опоздал.

Техники стали сворачивать проводные линии, разбирать и упаковывать приборы и инструменты, а он все никак не мог отделаться от ощущения только что перенесенного поражения. Чего-то он не уловил, что-то ускользнуло от него на самой грани понимания… Не хватило какой-то ничтожной мелочи. Может быть, точности приборов или упорства. Осталась лишь внутренняя убежденность, что с отключенными роботами что-то было неладно, а что именно — так и не удалось определить, и в этом приходится признаваться ему, главному кибернетику корабля…

Тревога Кирилина увеличилась бы, наверно, в сотни раз, если бы он мог знать, что, как только отсек покинул последний человек, как только в нем погас свет и обесточились кабели, подводившие энергию к силовым агрегатам, в это самое время один из ремонтных роботов, который стоял в шкафу, вздрогнул, и по его металлическим членам прошла конвульсия, так сильно похожая на человеческую…

Кирилин вошел в центральную кают-компанию в момент, когда спор о том, как помочь Танаеву, потерял основное направление. Вся дискуссия раздробилась на многочисленные частные стычки по второстепенным вопросам. Люди устали. Один только Лонг твердо гнул свою линию и не собирался уступать координатору. Впервые Рент натолкнулся на такое упорное сопротивление своего помощника по научной части. Возможно, это случилось потому, что в том, как Рент вел дискуссию, в его явном нежелании выслушивать серьезные возражения чувствовалось слишком много личного. И очень может быть, что Лонг знал: окажись на месте Глеба кто-нибудь другой, координатор не стал бы сражаться с таким упорством, поставив на карту буквально все. Слишком много лет совместной службы связывало их с Глебом, слишком старая дружба, к которой еще примешивалось чувство вины перед Глебом.