— Я начинаю понимать, куда вы клоните.

— Лично на Жанвье никто не затаил зла, вот что важно. Убрать нужно было инспектора, который в этот вечер дежурил на тротуаре на улице Ломон. Могли стрелять и в Воклена, в любого другого инспектора.

— Если только Жанвье не приняли за кого-то другого?

Мегрэ пожал плечами.

— Пойду проведаю Жанвье. Быть может, врач теперь разрешит ему говорить.

Они пошли вместе.

За это время инспектор уже почти оброс бородой и выглядел бодрее. Правда, медсестра предупредила:

— Его нельзя тревожить. Доктор разрешает ему тихо сказать только несколько слов.

Мегрэ уселся верхом на стул, с потухшей трубкой в зубах, а Люка стоял, облокотившись о подоконник.

— Мы арестовали Паулюса. Ты молчи. Я в двух словах изложу тебе суть дела. Он прятался под кроватью у мадемуазель Клеман.

Так как лицо Жанвье выразило нечто вроде стыда, комиссар добавил:

— Не огорчайся. Я тоже не собирался искать его под кроватью этой женщины. Паулюс — настоящий теленок. Ни он, ни его сообщник-бельгиец, который сбежал, не стреляли в тебя. Да ты не шевелись и не разговаривай. Подожди, я буду задавать вопросы, а ты отвечай не спеша, подумав.

Жанвье сделал знак, что понял.

— Есть одна возможность, в которую, впрочем, я не очень-то верю. Если предположить, что по этому делу или по какому нибудь другому у тебя имелись сведения, которые кого-нибудь компрометировали, то у этого человека могли быть намерения тебя убрать.

Жанвье долго молчал.

— Мне ничего не приходит на ум, — наконец сказал он.

— Ты много раз дежурил возле дома. Не замечал ли чего-нибудь подозрительного?

— Ничего такого, чего бы я не указал в рапорте.

Пришла жена Жанвье. Увидев Мегрэ, она сконфузилась оттого, что держала в руках букетик фиалок.

— Не волнуйся, малыш! В конце концов мы найдем виновника.

Но, очутившись на улице наедине с инспектором Люка, Мегрэ уже не был столь оптимистичен. У него вдруг испортилось настроение, и весна его больше не радовала.

— Возвращайся на набережную! Если будет что-нибудь новое, позвони мне!

— К мадемуазель Клеман?

Комиссар сердито взглянул на Люка.

— Да, позвони мадемуазель Клеман.

И, набивая трубку, Мегрэ тяжелыми шагами направился к улице Ломон.

— А я все думаю: придете вы или нет?

— Ну вот я и пришел.

— Вы посадили его в тюрьму?

— А куда же еще?

— Вы сердитесь?

— На кого?

— На меня.

Она тоже ничего не понимала. Она больше, чем когда-либо, походила на куклу, робко улыбалась ему, но, по-видимому, не очень испугалась.

— Вы отдаете себе отчет в том, что вы сделали?

— Я не считаю его плохим парнем. В душе он хороший.

— Тем не менее я должен был бы привлечь вас к ответственности за укрывательство злоумышленника.

— Вы собираетесь привлечь меня?…

Подумать только, это ее тоже забавляло! Она с такой же охотой соглашалась отправиться в тюрьму, как другие собираются проехаться в Ниццу.

— Пока еще не знаю.

— Почему вы не садитесь?

И в самом деле, почему он стоял в гостиной, а не садился. Это было даже смешно. Но он злился на толстуху, сам точно не зная почему.

— Вы еще что-нибудь от меня скрываете?

— Уверяю вас, у меня под кроватью больше никого нет, если это вы имеете в виду. И в шкафах тоже. Можете обыскать весь дом.

— Вы смеетесь надо мной, мадемуазель Клеман?

— Что вы, мсье Мегрэ. Я никогда бы себе этого не позволила.

— Почему же вы улыбаетесь?

— Потому что нахожу, что жизнь забавная штука.

— А если бы моего инспектора убили, это тоже было бы забавно? Ведь у него жена, двое детей, и они ожидают третьего.

— Об этом я не думала.

— О чем же вы думали?

— О вас.

Он не нашелся, что ответить. Она по-своему была так же чиста, как и этот дурачок Паулюс.

— Вы подниметесь к себе?

— Да.

— Не хотите ли чашечку кофе?

— Нет, спасибо.

Но он не стал подниматься, а, вспомнив о мучившей его ночью жажде, направился в бистро напротив, где залпом выпил три кружки пива, словно взял реванш за вчерашнее.

— Вы его нашли? — спросил комиссара овернец.

— Кого? — глядя на него в упор, спросил Мегрэ.

И тот решил больше не расспрашивать.

Мегрэ задумчиво рассматривал улицу. Здесь, на этой улице, жила толстуха с детским выражением лица, для которой содержание меблированных комнат было своего рода игрой, старый актеришка, дававший уроки пения девчонкам, студент, умиравший с голоду и боровшийся со сном, чтобы в один прекрасный день повесить на своей двери вывеску врача или дантиста; жила ленивая потаскушка, целые дни читавшая романы в кровати, куда три раза в неделю допускала старого господина, юная машинистка, которую ночью привозили домой в такси; здесь жили и Лотары со своим младенцем; Сафты, ожидавшие прибавления семейства; мсье Криделька, похожий на предателя из кинофильма, но на самом деле, вероятно, самый добрый человек на свете. Жили еще…

В общем, славные люди, как говорила мадемуазель Клеман. Люди, какие живут повсюду, каждый день добывавшие деньги, чтобы не умереть с голоду и уплатить за квартиру.

Были еще соседи: мужчина, уехавший утром из дому с тяжелым, как у коммивояжера, чемоданом, женщина, вытряхивавшая в окно пыльную тряпку, и кто-то совсем наверху, под крышей, где до поздней ночи горел свет.

Что тут можно было обнаружить, даже если тщательно прочесать улицу? Большинство, конечно, оказались бы такими, каких называют порядочными людьми. Богатых не нашлось бы. Несколько бедняков. Вероятно, обнаружились бы и подонки.

Ну а убийца?

Овернец нахмурил густые брови, услышав, как Мегрэ, у которого в руках была еще кружка с пивом, рассеянно произнес:

— Рюмку белого вина!

Может быть, он забыл о только что выпитых трех кружках пива?

А когда, немного погодя, комиссар пересекал улицу, хозяин бистро проводил его глазами и, покачав головой, пробормотал:

— Странный тип!

Ведь в чьих-нибудь глазах мы всегда кажемся странными.

Глава пятая, в которой Мегрэ делает множество заметок, чтобы убедить себя в том, что он работает, и в которой мадемуазель Клеман не всегда оказывается милосердной

Наверное, она делала это нарочно. Это был ее способ вести забавную маленькую войну. Хоть она и была удивительно легкой для своих габаритов, ей незачем было взбираться по лестнице на третий этаж, когда она могла просто позвать его снизу.

Может быть, она хотела подчеркнуть, что он очень крепко спит. Правда, с ним это бывало, особенно по утрам. Мадам Мегрэ тоже дразнила его по этому поводу. Другое дело, когда он засыпал днем. Так вот, постучав к нему в дверь, мадемуазель Клеман почти сразу же открывала ее.

— Простите. Я думала, вы работаете. Вас к телефону.

При этом глаза ее блестели весело и выражали дружеское расположение.

Это касалось только их двоих и другим было бы непонятно. Мегрэ на нее дулся. Это факт. Уже целых два дня. Он по крайней мере десять раз в день выходил из дома и снова возвращался. Каждый раз она нарочно попадалась ему на дороге, и на лице ее, казалось, было написано: «Ну как, будем друзьями?»

Он делал вид, что не замечает ее, или отвечал ворчанием на эти авансы.

Вот уже два дня, как шел дождь, и только время от времени луч солнца пронизывал облака.

— Алло! Да, это я…

— Вы помните некоего Мейера, шеф?

Он был уверен, что она подслушивает из гостиной или из кухни, и, может быть, поэтому ворчливо ответил:

— В телефонной книге Мейеров, наверное, наберется страниц на десять.

— Это кассир с бульвара Итальянцев; он сбежал. Только что получил о нем сведения. Голландская полиция обнаружила его в Амстердаме, в обществе молодой рыжеволосой женщины. Что будем делать?