Тетя Соня поставила перед Валерием тарелку с холодной окрошкой и села у окна, обмахиваясь старинным сандаловым веером.
— Валечка, — Сказала она, добрыми глазами глядя на племянника. — Не сердись на меня, я очень к Уру привязалась, но все-таки хочу спросить: долго он еще будет жить у нас?
— А что такое? — нехотя ответил Валерий. — Он почти всю получку тебе отдает на хозяйство…
— Я не об этом! — вскинулась тетя Соня. — Я сама могу прокормить не одного, а, если хочешь, трех иностранцев.
— Хватит и одного, — усмехнулся Валерий, отодвигая тарелку.
Тетя Соня положила ему жаркого.
— Не сердись, Валечка, но мне странно. Вчера… нет, позавчера… да, вчера звонит Аня, я ее, конечно, спрашиваю: вам Валечку позвать? А она говорит: нет, Ура позовите…
— Ну и что? — угрюмо спросил Валерий. — Что тут такого?
— Такого, конечно, нет ничего…
— Ур захотел в цирк, мне идти было неохота, Аня вызвалась сопро… сопровождать его. Вот и все.
— Да, я слышала, он говорил о цирке. Почему он без конца туда бегает?
— Ну, нравится ему цирк. Подружился там с лилипутом. Ты имеешь что-нибудь против?
— Конечно, нет. Я не об этом. Видишь ли, Валечка… ты ухаживаешь за Аней, а теперь могут пойти разговоры всякие…
Валерий бросил нож и вилку и поднялся из-за стола.
— Валя, подожди, почему ты не доел? Господи, ничего не скушал!..
Было поздно, когда Ур возвратился домой. Валерий уже лежал на тахте и читал при свете торшера.
— Где ты был? — спросил он.
— На пляже. А потом провожал Аню.
Ур лег и некоторое время ворочался на диване. Вечно он путался в простынях. Потом снова раздался его голос:
— Валерий, пока ты не заснул, я хочу тебе кое-что сказать. Впервые он назвал Валерия по имени.
— Может, завтра поговорим? — Валерий выключил свет.
— Нет. Сейчас. Завтра я уйду.
— Как это — уйдешь? Куда?
— Если ты не будешь перебивать, я расскажу, почему я так решил.
— Давай. — Валерий умолк, охваченный смутным предчувствием необычайного.
— Валерий, ты считаешь меня пришельцем вроде тех, о которых я прочитал в твоих книжках. Я не могу тебе сказать, откуда я приехал, но я землянин. Такой же, как мои родители. Как ты, как тетя Соня. Как Аня и Рустам…
— Не надо перечислять. Ты — землянин. Дальше?
— Я землянин, — повторил Ур. — Но условия, в которых я вырос, были немножко необычные. Долгое время мне пришлось жить уединенно, вдали от других людей… У меня не было даже книг, из которых я мог бы узнать, как живут теперь люди. Поэтому я не знал многого. Когда я сюда приехал, все мне очень нравилось, я радовался тому, что снова живу среди людей, и мне казалось, что я быстро… как это говорится… быстро адаптируюсь. Мне хотелось, как все люди, ходить на работу. Ездить в троллейбусе. Играть в настольный теннис. Посещать цирк. В цирке очень интересно, это замечательное зрелище…
— Ну что ж, — сказал Валерий, опасаясь, как бы Ур не от влекся в сторону. — Ты все это делаешь неплохо. Могу добавить, что в институте тебя ценят как хорошего математика.
— Математику я немножко знаю, — согласился Ур. — Но все оказалось гораздо сложнее. Сам того не желая, я причиняю людям неприятности и даже страдания.
— Что ты имеешь в виду?
— Я плохо воспитан. Пью слишком много воды, слишком громко разговариваю, часто говорю не то, что нужно… Многим это неприятно. Нонне, например. Ей вообще не нравятся мои манеры…
— Ну, это не так страшно, — усмехнулся Валерий, — нравится Нонне или не нравится.
— Ты думаешь? — Ур вздохнул. — А сегодня на пляже был Рустам. Он хотел меня побить за то, что я был там с Аней. Аня учила меня плавать. Я спросил Аню, за что он вдруг меня возненавидел. И Аня сказала, что это из-за тебя. Рустам твой друг, а у тебя — ревность, — тщательно выговорил Ур.
— Хватит об этом, — отрывисто бросил Валерий.
— Я ничего об этом не знал. Я читал в книгах про любовь, но мне казалось, что любовь была только в прошлые времена, а теперь такого не бывает. Когда я сказал это Ане, она только засмеялась. Скажи мне ты: теперь тоже есть любовь?
Валерий молчал.
— Никто не хочет мне объяснить, — снова вздохнул Ур.
— Это объяснить нельзя. Вот влюбишься — сам поймешь.
— Да, — неуверенно сказал Ур. — Мне нравятся девушки, меня к ним тянет, но я вижу, что все это очень сложно. Я причинил тебе страдания — прости. Я решил уехать, чтобы не мешать вам. Вот все, что я хотел сказать.
Валерий, глядя в раскрытое окно на осиянную лунным светом верхушку айланта, раздумывал над словами Ура. «Вот и прекрасно, уезжай. Гора с плеч… Снова все будет, как было раньше, — легко и свободно, без тяжкой ответственности за этого пришельца. Снова выходы в море на «Севрюге», и приятная возня с магнитографом, и неспешное вызревание собственной диссертации, и, может, океанская экспедиция… И снова вдвоем с Аней по вечерам…
А — вдруг там, куда уедет Ур, с ним дурно обойдутся? Он ведь наивен и доверчив, как ребенок…»
— Теперь послушай, что я скажу, — заговорил после долгой паузы Валерий. — Ты прав, что жизнь непроста. Но никаких особых неприятностей от тебя нет. Если ты не нарушаешь порядка, то имей манеры какие хочешь — это не возбраняется. А насчет моих страданий… Любовь это или не любовь — не знаю, не в словах дело. Но Аня мне нравится, и мне, конечно, неприятно, когда она гуляет с другим… Ты этого не знал, и я тебя не виню. И на Рустама не обижайся, он ведь тоже не знает, что ты такой… ну… не совсем обычный… Скажу честно: Аня легкомысленная малость, ей все ха-ха, хи-хи… и будет лучше, если ты… — Валерий замялся, не находя нужного слова.
— Если я не буду ходить с ней в цирк и ездить на пляж, — сказал Ур.
— Не в этом дело, можешь ходить и ездить. Только чтобы дальше не заходило, понимаешь? Это полностью от того зависит, как ты себя с ней поведешь. Ну вот… А уезжать не надо, Ур. Правда. Ребята огорчатся, если уедешь.
— Хорошо, — сказал Ур. — Я останусь.
— Вот и молодец. А теперь давай спать.
— Вечно отрываете меня от дел, — проворчала Вера Федоровна, выслушав Нонну, и подошла к стене, сплошь увешанной картами. — Ну-ка давайте посмотрим на карте эту чертову речку.
Джанавар-чай — Волчья река — протекала километрах в семидесяти от города. За тысячи лет существования она проела в суглинках довольно глубокий каньон. Летом речка пересыхала, обнажая усеянное камнями ложе. Осенью воды прибавлялось, и Джанавар-чай лениво текла к морю, нисколько не подозревая, что ей предстоит послужить науке. Высокая честь была ей оказана за то, что в нижнем своем течения она текла строго с запада на восток, пересекая под прямым углом магнитный меридиан.
— Ладно, — сказала Вера Федоровна, посмотрев. — Заранее знаю: ни черта у вас не выйдет, на таком течении вы не сможете выделить ток из фона. Но ваше счастье, что я, как все женщины, любопытна. Что вы там разглядываете? — оглянулась она на Ура, стоявшего у глобуса.
В свое время Вера Федоровна Андреева прославилась оригинальным исследованием влияния океанов на магнитное склонение. Ей принадлежала идея тереллы — глобуса с медными океанами. Когда по катушке-соленоиду, помещенной внутри глобуса, пропускали ток, терелла превращалась в геомагнитную модель земного шара. Магнитные полюсы оказывались точно на месте, из них расходились силовые линии. Подвешивая магнитные стрелки вокруг глобуса, можно было получить верную картину аномалий вертикальной составляющей магнитных склонений. Таким образом Вера Федоровна обосновывала гипотезу о том, что аномалии — искажения магнитных склонений — вызваны не чем иным, как своеобразием очертаний океанов.
Услышав вопрос директрисы, Ур постучал пальцем по тусклой меди в южной части Индийского океана.
— Вот здесь, — сказал он. — Здесь, вокруг Антарктиды, единственное место на планете, где сливаются воедино все океаны. Здесь проходит единственное на планете замкнутое кольцевое течение, опоясывающее земной шар.