— Заходи, заходи. — Он уже что-то предчувствовал. Теерсон пересек комнату и сел на стул перед столом Минка.

— Я прочитал “Альфа-3”.

Он помахал в воздухе листом бумаги.

— Покажешь или будешь им обмахиваться, как веером?

Теерсон передал ему лист. Он сидел, положив руки на колени. Он чувствовал себя бесполезным и ненужным.

Минк посмотрел на текст:

ПОСЛЕДНЕЕ ВНЕДРЕНИЕ ЧЕРЕЗ ЛИННЕРА НИКОЛАСА. ЛЮБИТЕЛЬСКИЙ СТАТУС. ОПАСЕН. ЦЕЛЬ: “ТЭНДЗИ”, ВАША СМЕРТЬ. САНКЦИОНИРОВАНО ЭТОЙ КОНТОРОЙ. ЛИЧНОЕ ДЕЛО НА ЛИННЕРА ВЫСЫЛАЮ. ПОДДЕРЖИВАЮ ЛИННЕРА. КОНТАКТ ПО ПРИБЫТИИ В ТОКИО. ВОЛК.

Волк, подумал Минк. Он помертвел, когда понял, что Таня Владимова, его Таня, работает на русских. Как? Боже!

Он стукнул кулаками по столу с такой силой, что Тони подпрыгнул, словно его иглой кольнули.

— Убирайся! — заорал Минк. — Прочь с моих глаз!

Чудо-мальчик вскочил и бросился из комнаты. Он дважды видел Минка в ярости и не имел ни малейшего желания видеть снова. В дверях Минк остановил его.

— Стой!

Теерсон повернулся к хозяину.

— Я одного не могу понять, Таня знала, что ты работаешь над “Альфа-3” и что наверняка его расшифруешь, зачем же она использовала его?

Чудо-мальчик пожал плечами.

— Во-первых, я думаю, у нее не было выбора. “Альфа-3” — все еще самый надежный шифр Советов. — Он не мог заставить себя поверить, что разгадал его. — Она знала, что мой предыдущий успех случаен. Не так давно мы об этом говорили. Тогда, как я помню, она даже спросила, как у меня дела с последним сообщением. — Он кивнул. — Я ей сказал, что дело продвигается скверно. Что вряд ли удастся его разгадать. И часов двенадцать спустя меня осенило. Дальнейшее уже было вопросом техники, в основном работал компьютер.

Минк молча смотрел на Чудо-мальчика. Ему не пришло даже в голову сказать, что возможна ошибка. Он слишком хорошо знал Теерсона, тот никогда не допускал ошибок. Быть может, он разгадывал не все шифровки “Альфа-3”, но когда разгадывал, то знал, о чем говорит.

— Ты хорошо поработал. Тони. — Голос был холодным, как зимняя стужа.

Теерсон мрачно кивнул:

— Мне очень жаль.

Минк жестом показал ему, что он может идти. Оставшись один, он встал, взял ужаснувшее его сообщение и перешел в комнату без окон. Ему живо вспомнилась площадь Дзержинского, казавшаяся ему уродливой, как вся русская архитектура. Темное небо, “Детский мир” напротив, черные ЗИЛы въезжают в черные крысиные норы Лубянки. Он вернулся оттуда сквозь снега, спасая свою жизнь.

Сколько же информации получили русские? На сколько шагов его опережает Виктор Проторов? Из донесения было ясно: Волк передавал информацию ему. Таня и Проторов. Как же ему это удалось? Как?

Минк стиснул зубы. Он с трудом дышал. Как, должно быть, смеялся Волк над его предложением отправить ее, чтобы поддержать Линнера? И как она, вероятно, испугалась, когда узнала, что Линнер послан уничтожить ее хозяина.

Он отчетливо представил себе ее лицо в тот момент, когда она поняла смысл его операции. Как же он в ней ошибался!

Он ходил взад и вперед по комнате. Москва с ее промозглым зимним холодом окружала его, он забыл о том, что и там происходит смена времен года. Для него облик этого города был постоянен, как и его ненависть.

“Что же теперь делать? — спрашивал он себя. — Как спасти операцию?” Линнер давно не давал о себе знать. Он не может послать другого агента за ней, она сразу догадается. Эффективнее позвонить и приказать вернуться. Она знала, что для него нет ничего важнее “Тэндзи” и Проторова.

Он чувствовал себя обманутым, как отец, расстающийся с ребенком, но не мог заставить себя ненавидеть ее. Ничто не могло уничтожить его любовь.

Должен же быть какой-то ответ, думал он. Столько раз он одерживал победу над, казалось бы, безвыходными обстоятельствами. Почему же сейчас все иначе? Но он знал ответ на этот вопрос. Еще никогда он не сталкивался с катастрофой в таких масштабах.

Мысль о том, что в его организации советский шпион, выводила его из себя. Таня занимала такое положение в Красной Станции, что знала всех ее членов. Кроме ее предательства, была еще одна опасность — внутри организации. Никто не должен узнать, что она предатель.

Он судорожно соображал, хватался то за одну, то за другую возможность, отметал варианты, едва они возникали.

Раздался телефонный звонок. Он не подходил, но телефон продолжал звонить. Он не хотел, чтобы его отвлекали, и протянул руку, чтобы отключить аппарат. Но вместо этого он нажал на кнопку включения и услышал голос секретарши:

— К вам пришли, сэр.

— Не хочу никого видеть! Понятно?

— Да, сэр. Но он не уйдет. Он настаивает на...

“Черт возьми”, — подумал Минк.

— Кто такой?

— Он говорит, что вы его знаете. Это лейтенант Льюис Кроукер.

Все его тело было покрыто кровоподтеками после побоев Проторова и Котэна. Три пальца на правой руке сломаны и сильно распухли. Боль его не беспокоила. Он умел ее контролировать.

Он подошел к столу Проторова и включил машинку для уничтожения бумаг. Сунул туда зашифрованный текст. Теперь информация существовала только у него в голове.

Потом он продолжал восстанавливать дыхание. Посмотрел на опухшие пальцы и понял, что их нельзя оставлять в таком состоянии.

В “Тэнсин Сёдэн Катори” он изучил “коппо”, имеющее отношение к переломанным костям. Он использовал эту технику, когда напал на Проторова. Теперь ему нужно было совершить обратный процесс с собой.

Большим и указательным пальцами он потрогал сломанный палец. Нащупав обломки костей, понял, что все не так уж плохо. Он знал, что делать.

Европеец сжал бы зубы, напряг бы мускулы от сознания того, что ему предстоит, и тем самым увеличил бы себе боль. Николас расслабил тело и душу, уменьшая боль. Он погрузился в “гёцумэй но мити”, и его тело начало исцеляться.

Когда он вышел из этого состояния, пальцы встали на свои места. Оторвав полоску от рубашки Проторова, он крепко их перевязал, затягивая повязку зубами, но не настолько сильно, чтобы нарушить кровообращение. Затем он оценил обстановку. Она была непростой. Он находился в тупике. Ему еще повезло, что никто не вошел и не увидел, что произошло с Проторовым. Но он знал, что это ненадолго. Он находился в самом центре хорошо защищенной крепости, где каждая дверь была бронирована, как в банковском хранилище. Он взглянул и увидел большую вентиляционную систему. Если бы не его сломанные пальцы и последствия наркотиков, он бы легко пролез в вентиляционное отверстие и добрался бы до выхода.

Он нуждался в помощи, но все его соратники находились за много миль от него. Поэтому необходимо было получить помощника.

Используя технику “ити”, он, как мог, сымитировал голос Проторова и позвал Русилова. Когда лейтенант вошел, Николас швырнул в него тело Проторова.

Реакция Русилова была предсказуемой. Он инстинктивно поднял руки, чтобы защититься, и сдавленно вскрикнул, когда узнал шефа.

Этого было достаточно, чтобы парализовать его на какое-то время, необходимое Николасу. Николас прикоснулся к груди лейтенанта, и тот почувствовал сильное сердцебиение. Он покачнулся, почувствовал слабость, и ему стало сложно дышать.

Лицо побледнело, на лбу выступила испарина. Но он смог обернуться и произнести:

— Это невозможно! Ты же умер!

— Вот еще одно доказательство жизни после смерти! — прошептал ему на ухо Николас.

Русилов был в крови и глупо пытался стереть ее с себя. Николас обыскал его. У левой щиколотки он нашел нож.

— Теперь ты отсюда меня выведешь.

— Это невозможно, — ответил Русилов. Николас сильнее нажал ему на грудь. — Это правда! Там стоит электронный сканер. На всех пленников ставят невидимую отметку, которая меняется каждую неделю. Если мы попытаемся пройти через любые ворота, тебя подстрелят и меня вместе с тобой, если мы будем в одной машине.

— Должен быть еще выход, — сказал Николас.

— Он есть, — кивнул Русилов. — Но его знал только Проторов. Тебе отсюда не выбраться, ни со мной, ни без меня.