— В самом деле, очень по-человечески, — сказал Николас и подумал, что должен сознаться, вновь обрести душевный покой. — Сато-сан...
— Китайцы обучили наших предков геомантии, — сказал Сато, опережая Николаса, — чтобы мы могли вечно оставаться в гармонии с силами природы. Мы не тигры, как бы нам ни хотелось. Но и в нашем ничтожном состоянии есть некое совершенство, к которому мы, обычные люди, можем лишь стремиться.
Он взглянул на Николаса сверху вниз своими подернутыми влагой добрыми глазами. А потом неожиданно положил руку ему на плечо.
— Может быть, вы теперь войдете и позволите мне заварить для вас чаю?
Глядя, как прямая, словно шомпол, спина Русилова исчезает за стальной дверью, Проторов подумал: как же так, почему после стольких лет ревностного служения идеологии он вдруг дал такой крен в сторону личной жизни? Он не обзавелся семьей и, разумеется, видел в этом доказательство своей беззаветной преданности делу окончательной победы идеалов коммунизма во всем мире.
Но теперь у него был Русилов, как же это случилось? Сильные чувства к этому молодому человеку сделали его уязвимым. А ощущение уязвимости пугало.
Виктор Проторов уже восемь лет ничего не боялся. С тех пор как умер его старший и единственный брат. Проторов в то время был главой Первого управления, ответственного за внутреннюю безопасность в России. Создать неприступную вотчину внутри Девятого управления, цитадель, из которой в должное время будет нанесен удар по внешнему миру, чтобы его родина сделала шаг вперед, к общей победе, — это ему еще предстояло.
Зима в том году выдалась особенно суровая, день за днем валил густой снег, Проторов руководил многими операциями, и все были важными. Тогда он еще не набрался решимости просить дать людей его не полностью укомплектованному управлению. Он научился обходиться тем, что имел. Однако острая нехватка людей и суровая погода вынудили его лично наблюдать за ходом слишком большого числа операций. В итоге его занесло на север, далеко от Москвы, а тут как раз привезли Минка. Проторов знал, что Минк в России, и отчаянно хотел схватить его. По счастливой случайности поймали его довольно быстро, и он уже был на Лубянке, когда брат Проторова, всего лишь лейтенант, хотя он был тремя годами старше Виктора, узнал о том, что Минк там.
У Виктора Проторова дела всегда шли лучше, чем у Льва — ив учебе, и в общественной жизни. Проторов знал, как следует говорить с людьми, знал, как сдавать экзамены, уяснил для себя, кем ему хотелось быть. А Лев всегда был этаким мечтателем, стоявшим на распутье и не знавшим, куда направить стопы. Он всегда боялся дать маху. И дал. В тот унылый день, когда валил снег.
Хотя сообщение о захвате Минка было отправлено Виктору Проторову до омерзения ненадежной телеграфной связью. Лев отправился на Лубянку, чтобы самолично допросить шпиона. Ему, несомненно, хотелось доказать младшему брату, что есть вещи, которые он умеет делать не хуже и без посторонней помощи.
Но это ему не удалось. Минк как-то скрутил его и, используя как заложника, вырвался на свободу. А потом он убил Льва прямо на снегу, будто мясник.
Тело так и лежало в снежной круговерти, все боялись притронуться к нему, ждали приезда Проторова. Когда через несколько часов Виктор вернулся в Москву, крови он почти не увидел, она застыла на морозе. Тем не менее, в левом виске Льва зияла рана — там, где пуля пробила череп. Проторову не хотелось осматривать рану на затылке брата: он знал, что выходное отверстие выглядит куда страшнее входного. Но он заставил себя перевернуть тело Льва и взглянуть на кровавое месиво. Снежинки, прилипшие к векам, мешали ему, но Виктор все смотрел и смотрел, даже после того, как отдал приказ начать облаву на Минка и сбежавшую с ним вместе Таню Владимову.
Возможно, именно тогда Проторов впервые подумал, что семейная жизнь чревата слишком уж большими страданиями. Быть может, именно в тот миг он и решил, что не будет заводить семью. Ибо чувство потери и ужасающей уязвимости было непреодолимым. Он вдруг возненавидел американца по имени Минк. Он никогда не думал, что способен так ненавидеть другого человека.
Спустя полгода он расконсервировал важного, глубоко законспирированного агента, чтобы тот прикончил жену Минка, которая спала, одинокая и уязвимая, в их доме в маленькой деревушке в штате Мэриленд. Один пистолетный выстрел в упор непременно в левый висок. И Проторов, и Минк прекрасно знали, что это значит. Но и этого Виктору было мало, а посему их война продолжалась. И не было ей конца.
И Проторов вздохнул, оставшись один в своем кабинете, запрятанном глубоко в недрах здания. Он сдвинул очки на лоб и растер ладонью лицо. Проторов почувствовал, что вспотел. Хотя Тэнгу, его второй агент в “Тэнсин Сёдэн Катори-рю”, и был убит, у его дублера, последнего агента, оставшегося у Проторова в этом районе, дела шли успешно. В какой-то степени Проторов потерпел неудачу, но пока не сознавал ее отдаленных последствий.
Зажужжала маленькая шифровальная машина, готовясь расшифровать код “Альфа-3”. Его спутник-шпион снова собирался что-то ему шепнуть.
Кроукер схватил тонкое запястье Аликс и рванул изо всех сил. Он услышал, как она вскрикнула от боли и удивления, когда почувствовала, что он с силой оттолкнул ее к дальнему краю кровати, от греха подальше. Одновременно его рука метнулась под кровать, где лежал пистолет. Почти не целясь, он выстрелил в лампу, и свет в комнате погас.
Теперь только из коридора сквозь дверной проем просачивалась полоска света, теснившая сумрак. И в самой середине этой полоски мелькнула тень, мотнувшаяся в комнату.
“Буйвол чертов”, — подумал Кроукер, пригибая голову любопытной Аликс к ковру, и вскочил как раз в тот миг, когда почувствовал, что тень приблизилась вплотную.
Он занес руку и яростно рубанул стволом пистолета по челюсти ворвавшегося мужчины. Он почувствовал удовлетворение, когда ощутил, как ствол коснулся кожи, разрывая ее, пробил ткани и царапнул кость. Но, несмотря на удар, тень по инерции продолжала двигаться вперед. И инерция была столь велика, что человек на полном ходу налетел на Кроукера, выбив у него пистолет, и тот, скользнув по полу, исчез в темноте.
“О Господи, — подумал Кроукер, — вот мы и вляпались”. Он почувствовал, как на его плечо опускается тяжелый удар, согнулся и вслепую ударил ногой снизу вверх. Сначала он промахнулся, потом его колено врезалось в бедро, скользнуло по нему, находя путь к цели, и ударило противника в мошонку. Кроукер услышал резкое “уф”, потом стон, и почувствовал, что и тяжесть и хватка достаточно ослабли, чтобы он мог увернуться от нападавшего.
— Бежим! — крикнул он Аликс, нащупывая ее руку и выволакивая из комнаты.
Кроукер потащил ее по залитому ослепительным светом коридору к лестнице и двери на улицу.
Промчавшись по этой лестнице из стали и бетона, они наконец ворвались в бархатистую ночную тьму. Теперь было не обойтись без машины, но Кроукер оставил ключи в номере.
Он быстро огляделся. Народу вокруг почти не было, только у парадного входа толпились местные жители, собравшиеся на одну из немногих в этом районе дискотек. Кроукер повел Аликс туда, хотя они были одеты совершенно неподобающим образом. Мужчины в вечерних костюмах наблюдали за их приближением скорее весело, нежели встревоженно. Но Кроукер понимал, что это не выход. Они бросались в глаза, как нищие на маскараде, поэтому он свернул в сторону и бросился вверх по изогнутой подъездной дорожке к шоссе номер семьдесят, шарахаясь от вереницы медленно приближавшихся машин и отталкивая Аликс подальше от света их фар.
Он не оглядывался и не знал, гонится ли за ним Голубой монстр. Он исходил из самых худших предположений. Если уже достало упорства и (как с досадой признался Кроукер) ловкости тащиться за ними всю дорогу от Ки-Уэста, то достанет и ума не потерять их теперь. Кроукер увлек Аликс через шестиполосное шоссе, когда загорелся желтый глазок светофора и накопившиеся подле него машины уже пришли в движение, стараясь занять самое лучшее положение, чтобы сделать поворот.