Что здесь было не так — это скала. Ее шапкой-невидимкой накрывала тень, и все равно в ней светился вход. Он был озарен изнутри: так глухой ночью озаряется окно дома.

Молча все трое вылезли из вездехода. С каждым шагом неправдоподобное становилось неправдоподобней. Наконец они очутились перед входом, и всем захотелось протереть глаза.

Не было никакого порога. Угловатые лунные камни сразу, без всякого перехода сменялись окатанными голышами. И за этим переходом начинался другой мир.

В нем было небо, затканное перистыми облаками, было озеро в кольце скал и был лес. Солнце угадывалось за облаками — янтарное солнце в желтом небе. Его рассеянные лучи несли покой и мир. Палевый отсвет лежал на воде, настоящей воде, ласково зовущей искупаться в тепле и тишине.

«Берег детства…» — словно, что-то шепнуло Крамеру.

Меж озером и деревьями, чьи длинные оранжевые листья росли прямо из стволов, пролегала полоска песка, тонкого и шелковистого, такой песок хочется пересыпать из ладони в ладонь — и бесконечно.

Позади леса нависали скалы, задумчивые, как древние философы. Именно так: задумчивые скалы — иначе их нельзя было назвать.

Но было в этом озере, в этом небе, в этих скалах нечто большее, чем мудрое спокойствие. Была в них та красота, которая берет душу в объятия, как мать берет уснувшего ребенка. Нет, лучше! Одно прикосновение к ней смывало всякую накипь, все нечистое, всю усталость.

Они чувствовали себя словно в струящемся хрустальном потоке — все трое. Они были там, на янтарном берегу, там они вели неторопливый разговор со скалами, там им кивали листья деревьев, там волны гладили их обнаженные тела, там они пересыпали между пальцами тонкий песок, там они были счастливы..

Они стояли, забыв о времени.

У Крамера не было даже желания войти туда, настолько он был проникнут тем, что видел.

— Там инопланетники! — вернул его к действительности хриплый голос Преображенского. — Они, их база!

Очарование спало. Крамер увидел, как Преображенский порывисто шагнул вперед, как он поднял ногу, чтобы ступить на берег озера, и как пустота вдруг отразила этот шаг.

Преображенский закачался, едва не потеряв равновесия.

Сзади быстро подошел Романов и деловито пошарил перед собой. Ничто, казалось, не ограждало вход, и тем не менее протянутые руки уперлись в невидимую стену.

Желанный мир пришельцев был недостижим!

Так и должно было быть по законам логики, они это поняли и подавили разочарование.

— Спокойно, — сказал Преображенский. — Приступим к делу.

Они стояли плечом к плечу у входа, и каждый слышал шумное дыхание другого. Открытие навалилось на их плечи как тяжелый груз. Все они уже не могли смотреть на озеро прежним радостно-безмятежным взглядом, это было печально и неизбежно. Сколько бы прекрасное ни было прекрасным, оно подлежало теперь исследованию, холодному анализу и прояснению.

Действительность вступала в свои права.

Они вычислили площадь входа, замерили радиоактивность скалы и преграды, определили силу отраженного озером света, привычно проделав все, что проделать было необходимо. В глубине души они, однако, испытывали какой-то невнятный укор всем этим действиям: тем злее и сосредоточенней они работали.

Ничто не изменилось тем временем за преградой. Все так же призывно мерцала вода, все так же мягко струился свет, все так же нежился берег.

Они провели киносъемку.

— Надо оценить прочность преграды, — сказал Преображенский.

Романов поспешно сбегал в вездеход, притащил буровое сверло, упер рукоять себе в грудь и включил мотор.

Сверкающее жало уткнулось в пустоту, вращаясь и подрагивая.

Словно паутинка повисла на кончике сверла.

Остолбенев, Крамер смотрел, как от вибрирующего острия бегут, пересекаясь, невесомые нити.

— Стой!!! — не своим голосом закричал Преображенский.

Но Романов уже и сам отшвырнул сверло, точно оно обожгло ему руки.

Поздно.

Трескалась не преграда. Множась, разломы охватывали озеро, скалы, лес, небо. Мир распадался, как алмаз под ударом молота. Он крошился, тускнел, гас…

И погас совсем. Прощально вспыхнув, исчезло последнее облачко.

В глаза людям посмотрела тьма.

Когда они, ошеломленные, ничего не понимающие, дрожащими руками включили фонарики, то увидели голую плоскость камня там, где только что было озеро.

Они растерянно и тщетно, в отчаянной надежде шарили по ее поверхности. Камень всюду был гладкий, точно отполированный, камень скалы. Под пальцами засохшими лепестками осыпалась черная эмаль, кое-где еще покрывавшая скалу.

Они брали эту эмаль с тем чувством, с каким на пожарище берут горсть пепла.

Она была необходима для анализов.

И когда было сделано все, что надо, исполнен весь ритуал погребальных исследований, Преображенский отошел в сторонку, сел на плоскую глыбу и закрыл лицо руками.

— Я полагаю, что у пришельцев это было чем-то вроде телевизора… — неуверенно проговорил Романов. — Кто же знал…

Плечи Преображенского вздрогнули.

Крамер поднял лицо к небу. Там, в угольной черноте, сияла вечная арка Млечного Пути.

— Нет, — сказал он глухо, с какой-то непоколебимой уверенностью. — Нет. Это была не база. И не телевизор. Тот мир был слишком прекрасен, техника не могла создать его таким…

Он запнулся.

— …Таким человечным.

Крамер помолчал, глядя в небо и не видя его. Никто не вставил ни слова.

— Мы убедили себя, что величие любой цивилизации воплощается прежде всего в технике, — проговорил он быстро. — Почему? Пришельцы тоже не роботы. Здесь, на привале, вдали от дома, им были ведомы те же чувства, и они мимоходом создали то, чего им не хватало: образ родной природы. Друзья, это была картина.

Преображенский встал, задумчиво посмотрел на глыбу, служившую ему стулом, словно она еще хранила тепло тех загадочных существ, что побывали здесь до них.

— Собирайтесь! — сказал он, резко поворачиваясь.

Потом он тронул Крамера за плечо.

— Твоя гипотеза, конечно, правомочна. Но она уязвима с позиций логики.

Крамер кивнул.

— Да, разумеется. Мое объяснение слишком утилитарно. Все проще. В миллионах лет отсюда, на других планетах и в других галактиках, в царстве любой сверхтехники художник останется художником, под влиянием минуты рисующим где попало, чем попало и на чем попало. Иначе он не может, вот вся логика.

Кэтрин Маклин

Изображения не лгут

Представитель «Ньюса» спросил:

— Что вы думаете о них, мистер Нэтен? Они враждебны нам? Они похожи на нас?

— Очень похожи! — ответил худощавый молодой человек.

Струи дождя громко барабанили по большим окнам, скрывая от глаз аэродром, где должны были приземлиться ОНИ. Дождь рябил лужи на бетонированных взлетных дорожках бездействующего аэродрома; высокая трава, свободно растущая между дорожками, клонясь под ветром, отсвечивала мокрым блеском.

На почтительном отдалении от того места, где должен был приземлиться огромный космический корабль, виднелись тусклые силуэты грузовиков. Грузовики были до отказа набиты передвижной телеаппаратурой. Еще дальше, за пустынными песчаными холмами, широким кольцом расположились пушки; а где-то за горизонтом стояли наготове бомбардировщики. Они должны были защитить Землю в случае вероломного нападения первых пришельцев из космоса.

Рисунки В.Немухина

— Вы что-нибудь знаете об их планете? — спросил корреспондент «Геральда».

Рядом стоял представитель «Таймса». Он рассеянно прислушивался и пока воздерживался от вопросов к Джозефу Р. Нэтену. К этому молодому худощавому человеку с прямыми черными волосами и усталыми складками на лице корреспонденты относились почтительно. Он был явно в крайней стадии нервного напряжения, и они не хотели обрушиваться на него с вопросами все сразу. Они не собирались портить с ним отношения — ведь завтра он станет самой большой знаменитостью, имя которой когда-либо появлялось в газетных заголовках.