— Полагаю, как любой на моем месте. Вначале — сбор информации, потом решение.

— Так-так. Шныряли бы, значит, по планете, стараясь вписаться в среду?

— Разумеется.

— И если мы не производим, как вы выражаетесь, благоприятного впечатления, агент объявляет нас враждебно настроенными?

— Возможно.

— Этого достаточно! Несомненно, вы шпион! А по приказу или по какой иной причине вы суете нос в нашу или любую другую систему, не имеет значения. Все согласны?

— Все! — ответил дружный хор.

— Для таких преступников существует только одна кара. Смертная казнь. Стража, увести!

Первый страж хорошо отрепетированным взмахом ноги выбил из-под пленника стул, а второй столь же непринужденно предотвратил падение, отвесив ему крепкого пинка в зад. Затем они потащили осужденного к двери так быстро, что тот споткнулся и чуть не упал. Однако террианин все же успел обернуться и еще раз взглянул на членов трибунала странными, слишком светлыми и холодными глазами.

Когда старший тюремный надзиратель принес ужин, Тейлор спросил:

— Как у вас казнят?

— А как у вас?

— Никак. У нас нет смертной казни.

— Нет смертной казни?

Тюремщик изумленно выкатил глаза. Он поставил поднос прямо на пол и, бросив незапертой решетчатую дверь, присел на нары. Тейлор отметил, что кобура с ручным оружием при этом оказалась на расстоянии вытянутой руки.

— Даже для опасных преступников?

— Тех, кого можно вылечить, исцеляют. Неизлечимых ссылают на особую планету. Там они могут сражаться с себе подобными сколько угодно.

— Какое расточительство планетных ресурсов, — выразил свое мнение надзиратель. Улыбаясь, он вытащил пистолет, прицелился в стену и нажал на спуск. Ничего не случилось.

— Не заряжен. Тейлор промолчал.

— Нет смысла отнимать. Нет смысла бежать. Стальные двери, сложные замки, заряженные ружья — все это снаружи.

— Прежде чем решиться на подобное, мне пришлось бы избавиться от оков, заметил Тейлор. — Как насчет подкупа?

— А что ты можешь дать? Кроме одежды, у тебя ничего нет. Да и ту сожгут после казни.

— Ладно, оставим это, — пленник громко погремел кандалами, глядя на них с отвращением. — Так каким же способом меня будут лишать жизни?

— О, тебя просто публично удавят, — информировал его собеседник, странно облизываясь. — Правосудие, знаешь, должно совершаться на глазах народа. Превосходный дисциплинирующий эффект, — он опять облизнулся, — и бесподобное зрелище.

— Охотно верю.

— Тебя поставят на колени спиной к столбу, руки и ноги свяжут. В столбе есть такая дырочка, в нее пропущен шнурок, его наденут тебе на шею. А с обратной стороны под шнурок просунута палка, ее крутит палач и затягивает петлю. Быстро или медленно, это уж какое у него будет настроение.

— По-видимому, мастер своего дела продляет агонию, затягивая и ослабляя удавку несколько раз? — высказал предположение Тейлор.

— Нет-нет, это запрещено, — заверил его тюремщик. — Только не во время смертной казни. На допросах — пожалуйста, а так нельзя. Мы же порядочные люди, не звери какие-нибудь.

— Да, это утешает.

— Не волнуйся, с тобой покончат быстро и эффектно. Я повидал много казней, и все они были совершены в лучших традициях. Ну знаешь, когда тело трепыхается, глаза вылезают из орбит, язык вываливаться и чернеет. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.

— Я так и понял, — сухо заметил Тейлор. — В конце концов, мне нечего терять, кроме собственного дыхания. И когда состоится церемония?

— О, сразу же после окончания игры.

— Игры? В первый раз слышу!

— Ну, по традиции приговоренный должен сыграть последнюю игру с искусным игроком. Казнят после того, как он закончит партию.

— Победой или поражением?

— Какая разница?

— Не понимаю, — нахмурился Тейлор.

— Конечно, ты же чужак. Но согласись, что приговоренный к смерти имеет право, даже привилегию бороться за то, чтобы оттянуть последнюю минуту.

— Довольно бессмысленная борьба, если подумать.

— Не скажи! Каждая минута драгоценна для смертника, — он с энтузиазмом потер руки. — Клянусь, от этих матчей просто захватывает дух!

— Да?

— Видишь ли, преступник не может играть в привычной манере. Во-первых, он постоянно думает о казни, а у его противника такой проблемы нет. Во-вторых, он не может позволить себе ни выиграть, ни проиграть и должен всячески затягивать матч. И, разумеется, он все время на пределе сил — умственных и физических.

— Понимаю. Это действительно может быть забавно.

Старший надзиратель смачно причмокнул и облизнул губы.

— Ах, сколько раз я видел, как осужденный во время игры буквально обливался холодным потом! И вот финальный ход, он теряет сознание и падает со стула, мы подхватываем его и тащим, как мешок. Когда преступник приходит в себя, он уже на коленях перед толпой, ждущей первой закрутки…

— Игра не стоит свеч, — заключил Тейлор. — Долго продержаться не сможет никто.

— Да, как правило, матч не затягивается… Однако бывают исключения. Нескольким прожженным игрокам удавалось оттянуть финал на четыре, даже пять дней. Был у нас один профессиональный алезикер; он, понятно, выбрал алезик и ухитрился продержаться шестнадцать дней! Причем играл так хорошо, что после казни даже палач всплакнул. О видеозрителях, оставшихся без роскошного зрелища, нечего и говорить.

— А, так вы записываете эти матчи на видео?

— Еще бы! Самое популярное шоу. Граждане просто прилипают к экранам, уж поверь мне на слово.

— Хм!

Тейлор слегка задумался.

— А если звезда экрана затянет игру на год или дольше… матч прекратят?

— Ни в коем случае! Запрещено казнить преступника прежде, чем закончит последнюю игру. Если хочешь, можешь считать это древним суеверием, возведенным в ранг закона. Более того, во время матча преступника положено кормить всем, чего его душа пожелает. Правда, у большинства нет аппетита.

— В самом деле?

— О, они так нервничают, что желудок отказывается принимать пищу. Некоторых даже тошнит во время игры. Тут уж можно биться об заклад, что больше дня такой игрок не протянет.

— Вижу, вы недурно развлекаетесь.

— Не без того. Но меньше, чем хотелось бы! Плохие игроки безумно раздражают. Несколько дурацких ходов — и его тащат к столбу, а публика выражает недовольство. Но уж когда попадется преступник с сильным характером это незабываемое сражение.

— Боюсь, у меня нет шансов. Я не знаю ни одной гомбарийской игры, а вы не знаете наших.

— Всему можно научиться, к тому же выбор — за тобой. Конечно, не дозволяется играть на свежем воздухе без кандалов… Матч проводится в тюрьме, и игра, сам понимаешь, должна быть камерной. Хочешь совет?

— Валяй.

— Вечером придет чиновник узнать твой выбор, чтобы подыскать подходящего партнера. Так вот: не учись нашей игре, выбери вашу, террианскую. Выступая на собственном поле, получаешь какое-никакое преимущество.

— Совет неплох… если бы поражение означало смерть, а победа — жизнь. Но в данной ситуации…

— Я же говорил, результат не имеет значения.

— Вот именно. Что же я тогда выбираю?

— Смерть завтра утром или смерть послезавтра утром. А может быть, даже через несколько дней.

Тюремщик поднялся, вышел из камеры и, запирая решетку, пообещал:

— Я принесу пособие по настольным играм. До вечера времени еще много.

— Благодарю, — сказал узник. — Право же, не стоит беспокоиться.

В одиночестве Уэйн Тейлор предался невеселым размышлениям. Конечно, профессия косморазведчика — из числа самых рискованных, и кому лучше знать об этом, как не самим космическим бродягам. Однако все они радостно кидались в авантюры, полагаясь на древнее изречение: мол, беда всегда случается с соседом. Что же, вот и он попал в переделку. Тейлор двумя пальцами оттянул воротник, который вдруг стал тесноват.

Когда его корабль пробил облака и попал под яростный обстрел двух самолетов, он нажал кнопку ТРЕВОГА, и передатчик начал посылать краткую, но весьма сложную последовательность цифр: координаты планеты и ее статус: ВРАЖДЕБНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. Еще раньше, за много тысяч миль до Гомбара, Тейлор сообщил о необходимости аварийной посадки и указал те же координаты. Кнопка Т, следовательно, подтверждала предыдущий рапорт и вдобавок должна была вызвать серьезные опасения за судьбу пилота. Он прикинул: пока корабль опускался, сигнал тревоги был послан не менее сорока раз.