– Черт бы тебя побрал, это не битва двух самолюбии! Мы знаем, что он идет по моему следу...

– Но мы же не в замкнутом пространстве, я не могу обеспечить тебе надежную охрану на улицах огромного города! Нет, я не могу тебе этого позволить, слишком велика опасность, и дело не только в тебе: могут пострадать невинные люди.

Трейси кивнул.

– Вот здесь ты попал в самую точку. – Он снова откинулся на сиденье. – Поэтому-то я и собираюсь отправиться в графство Бакс, там я смогу контролировать ситуацию. – Он помолчал. – Место там достаточно изолированное, у твоих людей не будет никаких проблем.

Он пытался прочитать реакцию Туэйта, но в неверном свете уличных фонарей лицо его казалось непроницаемой маской. Наконец детектив пожал плечами и повернулся к Уайту.

– Айвори, – негромко приказал он, не сводя глаз с Трейси, – немедленно звони в справочную. Узнай номер управления полиции штата Пенсильвания и соедини меня с шерифом графства Бакс. Я хочу поговорить с ним. Мне надо дать ему черт знает сколько инструкций, а со временем у нас туго.

Трейси свернул на частную дорогу и оплатил на пропускном пункте проезд. Он уже не думал о Туэйте: на финальной стадии плана Макоумера было задействовано очень много действующих лиц. Трейси уже поставил в известность Директора, и тот направил в Нью-Йорк группу специалистов по компьютерам, которым предстояло войти в программную сеть «Метроникса». Эти парни знали, как обойти блокирующие системы и закодированные цепи; рано или поздно им удастся докопаться до главного.

Трейси вспомнил, что сказал Директор о будущем «Метроникса» без Макоумера: полный развал. Трейси надеялся, что этого не случится. По крайней мере не раньше чем специалисты расшифруют компьютерную сеть фирмы.

А потом он подумал о Киме. Накануне он весь вечер пытался с ним связаться, названивая поочередно в его квартиру в Вашингтоне и по нью-йоркскому номеру, который тот ему оставил.

Трейси очень не нравилось исчезновение Кима. Уже на рассвете ему позвонил Директор и сообщил, что в одном из далласских отелей полиция обнаружила трупы трех агентов КГБ, причем один из них был весьма крупной фигурой, в прямом и переносном смысле.

– Это Ким, точно. – Голос Директора был напряженный. – Я не знаю пока, что происходит, но будь осторожен. Если я тебе вдруг понадоблюсь, имей в виду, ближайшие трое суток я буду занят на переговорах с госдепом, так что лови меня, если сможешь. Мы попытаемся замять шумиху, которую пресса вознамерилась устроить по поводу русских шпионов.

Трейси въехал в графство Бакс и свернул на Ривер-роуд, которая через полкилометра превратилась в ухабистую проселочную дорогу. В придорожных кустах надрывались цикады, исполняя гимн уходящему лету. Их песня вызвала в памяти образ Лорин, их поездку на пляж.

Он увидел ее глаза, в которых отражалось море, одно только море.

Справа появился знакомый дом, и Трейси съехал с дороги. Здесь пахло соснами, мятой и диким тимьяном. По другую сторону дороги лежало поле, пустое и безжизненное: фермеры уже успели убрать урожай. Ласково светило солнце, но лучи его почти не согревали. Скоро сюда пожалует зима, думал Трейси, будет гореть камин, весело трещать сухие поленья, на которых выступят прозрачные слезы смолы. Он не хотел встречать здесь зиму без Лорин.

Трейси поднялся по ступенькам и открыл замок. Шесть минут пятого.

В холодильнике на кухне он обнаружил лишь полбанки майонеза, почерневшее от времени яблочное масло и открытую банку сардин.

Ему все же удалось откопать под пустыми пакетами нетронутую баночку кокосового масла, которая пришлась как нельзя кстати. Держа в одной руке банку, Трейси прошел в гостиную и бросил взгляд на деревянную фигурку Будды на каминной полке.

Он подошел к телевизору и обернулся: кафельные плитки, которыми был отделан пол перед камином, производили какое-то странное впечатление.

Трейси присел на корточки и внимательно их осмотрел. На двух из них красовались бурые пятна, почти одинаковые по форме.

Он поскреб ногтем пятно, поднес палец к лицу и, уже зная, что это такое, осторожно лизнул: запекшаяся кровь.

Он встал и машинально бросил взгляд на деревянного Будду. Потом снова опустился на корточки. Колени его точно совпали с пятнами на плитках.

Значит, убив Мойру, Киеу заметил Будду и преклонил передним колени. Вероятно, молился. От этой мысли Трейси непроизвольно поежился.

Уже почти стемнело. Трейси повернулся к Будде спиной и ушел на кухню. Есть ему расхотелось.

Вернувшись в гостиную, он сел в свое любимое кресло и закинул руки за голову. Облака, словно стая гончих, набросились на заходящее солнце, закат получился невеселый, с явственным свинцовым оттенком. Он закрыл глаза и прислушался к шорохам старого дома, он сливался с его атмосферой, чтобы сразу же почувствовать ее изменение. Он должен быть готов к тому моменту, когда Киеу проскользнет в дом.

Должно быть, он задремал. И вдруг Трейси открыл глаза.

Было совсем темно. Ночь. Он замер в кресле, изо всех сил вцепившись пальцами в подлокотники.

Атмосфера в доме изменилась. Что-то было не так, но что именно, он пока не понимал. За окном кричал козодой, сухая ветка скреблась о стену – это были знакомые звуки, не они насторожили его.

Скрип половицы над головой, еле слышное дребезжание стекла в раме, которое он вот уже полтора года все никак не удосуживался закрепить как следует. Но и эти звуки не имели ничего общего с причиной его тревоги.

Дело было вовсе не в звуках. Кузнечики давно замолкли, дом, казалось, затаил дыхание. Но Трейси был уверен, что здесь кто-то есть. Он медленно поднялся и беззвучно подошел к камину, к деревянному Будде.

Повсюду лежали густые плотные тени, словно проникшие сюда из другого измерения. Они искажали очертания предметов, которые теперь казались чужими и враждебными. Тонкий водянистый отблеск света играл лишь на тонкой полоске паркета между коврами. Противоположная часть гостиной была погружена в непроглядную темноту. Ни единого звука.

Тени изменяли свою форму и насыщенность, из черных они превращались в темно-серые и потом снова становились иссиня-черными. Полоска света на паркете колыхалась, словно рябь на поверхности воды.

При таком освещении, точнее, при почти полном его отсутствии, фигура Киеу казалась фигурой изготовившегося к прыжку леопарда. Он чуть изменил положение, и свет упал на его щеку. Он был надежно скрыт темнотой. Он использовал ее как один из элементов своей стратегии. Так учил Мурано.

– Я очень хорошо знал Макоумера, – еле слышно произнес Трейси, – еще тогда... в те дни. Я знал, что ты придешь.

– У меня нет желания убивать, – откликнулся Киеу, – но я Чет Кмау. У меня нет выбора.

В комнате возникло какое-то странное эхо, причину которого Трейси не понимал.

– Почему? – Он отлично знал ответ, но не удержался. – Ты был для него не более чем мальчиком на побегушках. А теперь у тебя есть возможность жить своей собственной жизнью.

– Я такой, – медленно проговорил Киеу, – каким он меня сделал. Все остальное во мне умерло. Он убил мою душу. И все же... именно он подарил мне жизнь. Можно ли объяснить это словами? Может ли кто-нибудь объяснить необъяснимое?

– Нет.

– Я... я уже не в состоянии мыслить ясно и логично. – Голос Киеу странным образом растекался в темноте. – Мне трудно вспоминать прошлое, его картины приходят и уходят, я теряю ориентацию.

– А как же Амида Будда?

– Амида Будда переживает все сущее. – Киеу еле заметно сместился в сторону. – Он учит, что мы должны отбросить все мирские проблемы, уйти от суетности. Ибо он тот, кто живет в чистоте, его не обуревают желания и страсти, он не испытывает ни страха, ни надежд, жизнь и смерть его не интересуют, он обладает истинным знанием, он положит конец страданиям и возвестит о возрождении и введет нас в высочайшую Нирвану.

Он снова сдвинулся, на долю дюйма, не более.

– Я оставил боль и сожаления в доме Макоумера, там же остались любовь и сострадание. – Киеу в упор смотрел на Трейси. – Ненависть моя теперь живет с ними, в моем бывшем доме. Мой разум наполняет лишь ужас перед настоящим. Когда исчезнет и он, я выполню все предначертания Амиды.