— Давайте отметим тренировку, закрасим квадратик.

— Не надо, это не в счёт…

Когда мне пришлось много, очень много тренироваться при подготовке к полёту в космос, я с благодарностью вспоминал тех командиров, которые ещё в полку привили мне любовь к различного рода тренажам.

Полёты, связанные с пилотированием по приборам, меня увлекли. Возникали острые моменты. Командиры, обучавшие нас, старались в полной мере использовать эти полёты для выработки у нас быстроты реакции, сообразительности, находчивости. Летим, бывало, в облаках, а командир звена отключает авиагоризонт — прибор, показывающий положение самолёта в пространстве. Нужны навыки, чтобы вовремя заметить это и перейти на пилотирование по другим приборам. Не сразу давалось это. Первое время, пока заметишь неправильные показания авиагоризонта, самолёт свалится в крен. Потом с помощью тренировок мы стали быстро реагировать на «выход из строя» того или иного прибора.

Известно, что при полёте на космическом корабле «Восток-2» мне пришлось управлять им. По сути дела, это тоже был полёт по приборам. Как же мне пригодились здесь навыки, приобретённые ещё при полётах на истребителе! Распределение внимания, быстрота реакции, координация движений — эти качества необходимы как лётчику, так и космонавту.

Вечерами, после дневных полётов или теоретических занятий, мы, офицеры, нередко заходили в Ленинскую комнату, чтобы потолковать по душам с солдатами и сержантами, ответить на интересующие их вопросы, подтолкнуть их мысль на нужное, полезное дело. Как-то раз, незадолго до увольнения в запас воинов, отслуживших срок действительной службы, возник у меня разговор с ефрейтором Олегом Уманко.

— Скоро, значит, и по домам, — сказал я ему, придя в казарму. — Кончается, значит, служба…

— Кто по домам, а кто и не знает, куда, — неопределённо ответил Уманко, и лицо его стало грустным.

— Это почему же?

— Да так сложилась у меня жизнь, что и ехать некуда, товарищ лейтенант. Нет у меня ни дома, ни родных.

Уманко махнул рукой и, сникнув, замолчал. Мы присели и разговорились. Начиная разговор с Уманко, которому вскоре предстояло увольняться в запас, я и не думал, что дело обернётся такой стороной: из тысячи дорог надо выбрать одну, чтобы потом не каяться, не переделывать заново жизнь. Как найти её?

— Может, останетесь на сверхсрочную службу? — не совсем уверенно предложил я.

— Нет, товарищ лейтенант. Надо что-то другое придумать. А что, не знаю сам.

— Куда-нибудь тянет? В Сибирь, например, на целинные земли. Туда сейчас многие едут.

— А что за края такие? Вы ведь сибиряк, помню, рассказывали о Сибири…

— Расскажу ещё раз, — с готовностью предложил я, — и Кузбасс, и районы целинных земель от нас недалеко. Барнаул, Кулунда — это соседи. А на север — Новосибирск, город заводов и институтов.

— Очень хочу услышать о тех краях, — сказал Уманко. — Да и не я один… Есть ещё у нас такие, вроде меня. Думаем вместе в новые места двинуть, а куда, пока не решили.

В тот вечер собралось в Ленинской комнате до десятка комсомольцев из числа тех, кто готовился к увольнению в запас. Повесили на стену большую карту, и я с удовольствием рассказывал о родной Сибири, о её богатствах, о прошлом и будущем.

В ту пору целина уже переставала быть целиной, новостройки Сибири обрастали корпусами жилых кварталов, дымили трубами новых предприятий, а новосёлы вновь созданных посёлков и городов именовали себя старожилами. И всё же поток людей, едущих в Сибирь, не сокращался. Партия звала осваивать её несметные богатства, ставить их на службу народу.

— Всё будет: работа, учёба, жильё… Но не сразу, — говорил я, — на первых порах надо быть готовым ко всему.

— Это понятно, — отвечал Олег Уманко, — не к тёще на блины едем. Но нам бы, товарищ лейтенант, хотелось всей группой вместе, на одну стройку…

Кажется, с этого и началось. Занялись этим делом партийная и комсомольская организации, политработники. Хорошо была организована подготовка людей, наладили связь с местами. Состоялись проводы группы увольняемых в запас солдат и сержантов, которые ехали на новостройку под Новосибирск. Среди них был и Олег Уманко. Позднее от этих ребят приходили письма. Они сообщали, что работают вовсю, устроились с жильём, учатся, а кое-кто уже обзавёлся семьёй. Размышляя над этими письмами, полными ярких красок и сильных переживаний, я думал, как много свежести, красоты и власти над людьми таится в человеческом слове.

Весной 1958 года мы узнали новость, которая нас особенно обрадовала: 15 мая в космическое пространство устремился третий искусственный спутник Земли. В разговорах между собой мы высказывали разные предположения. Один говорил, что скоро человек полетит на Луну, другие считали, что это невозможно до тех пор, пока учёные не исследуют самым тщательным образом возможности жизни в космосе. Много высказывалось и других мнений. Но никто и не знал о той огромной работе в деле освоения космоса, которую уже тогда направляли Центральный Комитет КПСС и Никита Сергеевич Хрущёв.

Подошло время отпуска. Решил слетать домой, на Алтай, на новом пассажирском корабле «ТУ-104». Этот самолёт к тому времени уже был освоен на трассах Гражданского воздушного флота. Об этой машине многое писалось в печати. Вокзал Внуковского аэродрома был переполнен людьми. Одни готовились к отлёту в Сибирь и на Украину, другие — на Дальний Восток, на Кавказ, третьи — за границу. Когда по радио сообщили, что улетающим в Новосибирск «надо подготовиться», я вышел из зала ожидания и остановился у железной решётки.

— Через пять часов будем дома, — сказал пожилой человек с характерным жёстким сибирским оттенком в голосе.

Услышав знакомую речь, я обернулся. Позади стояли четыре пожилых человека — мои земляки. Они были одеты скромно, держались с достоинством. Продолжая начатый разговор, стоявший рядом со мной сказал:

— Каким стало ныне время! Пять часов — и Новосибирск!

Когда мы прибыли в Новосибирск, мои земляки спустились с реактивного корабля, словно с порога родного дома. И, глядя им в след, я сказал сам себе:

«Как далеко шагнула наша авиация!»

Становлюсь космонавтом

Кажется, только вчера раскрылась передо мною панорама Ленинграда, его проспекты, площади, парки, музеи, только совсем недавно поднялся на самолёте-истребителе, чтобы перехватить воздушную цель, и полковые друзья поздравили меня со званием военного лётчика третьего класса. И всё это близкое осталось уже позади.

Впереди у меня несколько дней испытаний тишиной в изолированной сурдокамере. Я знал, что человек порой страдает от одиночества, но всё же спокойно шагнул за порог нового необычного жилища и, прежде чем захлопнулась дверь, услышал напутственный голос врача:

— Не скучай, Герман! Держись веселее!

Как ведёт себя человек в условиях абсолютной тишины, когда внешний мир, полный звуков, привычных человеку, сменится миром полного безмолвия? Этот вопрос — далеко не праздный не только для работников авиационной и космической медицины, но и для нас, людей, готовящихся к космическим рейсам. Каково будет состояние человека после часа пребывания в абсолютной тишине, после суток, после двух, трёх?

Испытание тишиной, вернее, тренировки в условиях абсолютной тишины, — один из этапов нашей подготовки. К нему мы готовились заранее, стараясь внушить себе мысль о том, что это — обычное, будничное задание и выполнить его надо как можно лучше.

Медленно закрылась герметическая, с мягкими прокладками дверь, потом другая — и всё смолкло. Я остался, словно на необитаемом острове, один на один с собою, если, конечно, не считать различных приборов и объективов самых беспристрастных судей — телевизионных установок. Это, пожалуй, единственное, что связывает с внешним миром. Так будет и там, в космосе.