Составлен командиром канонерской лодки "Кореец" капитаном второго ранга Беляевым по прибытию во Владивосток. Редакция послевоенная, доработанная.

       "Морской сборник", N1, 1924 г.

       Первые минуты после взрыва "Корейца" практически никто из экипажа не в состоянии восстановить в деталях - все были заняты вычёрпыванием из шлюпок и катера воды, накрывшей нас после взрыва канлодки. Некоторые были сброшены потоками воды за борт, одна шлюпка перевернулась, дополнительно увеличивая жертвы среди раненых. Но благодаря мужеству экипажей шлюпок и катера все, кто смог вынырнуть на поверхность, были подняты на борт.

       Через двадцать минут после гибели "Корейца" все пережившие его последний бой собрались на берегу. В связи с большим количеством нуждавшихся в медицинской помощи раненых я приказал срочно отправить всех в госпиталь христианской миссии в Чемульпо. На этот раз (в отличие от эвакуации с "Корейца") все они были размещены на шлюпках с максимально доступным комфортом. Из-за этого мест для гребцов практически не осталось, поэтому шлюпки ушли на буксире катера.

       Была проведена перекличка. На берегу остались двадцать восемь здоровых и шестнадцать легкораненых, отказавшихся отправляться в госпиталь. С катером и шлюпками отправлено четверо здоровых и двадцать пять раненых. Полный поимённый список погибших и выживших был составлен позднее в Чемульпо.

       Я планировал дать команде на месте высадки часовой отдых, но через десять минут в миле от нас на берегу было замечено значительное количество японцев. Несмотря на всю хаотичность покидания "Асамы", большая часть её экипажа уже была на берегу. Поэтому я построил своих орлов в колонну и дал команду следовать в Чемульпо.

       Под грохот орудий у нас за спиной, удручённые гибелью "Корейца", мы шли в город, когда вдруг раздалось два взрыва, привлекших наше внимание - тонула "Чиода". Только теперь мы осознали, что "Кореец" и "Сунгари" полностью отомщены. Это вдохнуло в нас новые силы, и в город мы уже входили не толпой переживших кораблекрушение, а строем и с песней.

       На ближайшем к месту стоянки "Варяга" пирсе нас уже ждали офицеры со стационеров. Узнав, что все раненые приняты госпиталем, я рассказал собравшимся о том, что до возвращения парламентёров на "Варяг" с "Асамы" дали залп по находившимся в корейских водах русским кораблям, в результате чего на фарватере был потоплен невооружённый пароход "Сунгари".

       Постепенно первоначально хаотичное сборище на берегу разделилось на две группы. В одной офицеры и матросы делились личными переживаниями. В другой я докладывал обстановку импровизированно собравшемуся совету командиров стационеров. В ходе собрания коммодор Бейли дважды переспросил меня, уверен ли я, что Руднев не собирался интернировать "Варяга" в Чемульпо. Пришлось объяснить англичанину, что понятия о чести русского офицера не позволяют интернироваться, пока есть хоть какие-то шансы нанести урон противнику, а спускать флаг перед неприятелем прямо запрещает Морской устав. После этого коммодор минут пять в обсуждении активного участия не принимал.

       После известия о гибели "Сунгари" и "Чиоды" на фарватере Чемульпо для уточнения обстановки с французского и британского кораблей к границе территориальных вод были направлены паровые катера. Я высказал обеспокоенность, что в результате действий японцев повреждённый и осевший от поступившей воды "Варяг" после боя не сможет войти в порт, и что таким образом японцы подготовили ему ловушку. На это командир английского стационера раздражённо заявил, что его больше волнует, что он не сможет выйти из Чемульпо. Все остальные охотно согласились при необходимости направить к возвращающемуся "Варягу" свои катера и шлюпки для спасения экипажа крейсера. Еще он ехидно поинтересовался, откуда взялись мины, на которых подорвалась "Чиода"? Пришлось объяснить, что перед неизбежным боем оба корабля сдали на "Сунгари" все лишние взрывоопасные грузы, в том числе и дюжину мин заграждения с "Варяга", часть из которых, очевидно, не сдетонировала, а разлетелась по акватории. Так что японцы наступили на грабли, которые сами и бросили на пол.

       Посовещавшись, командиры стационеров составили предварительный список размещения русских моряков на своих кораблях для их защиты от нарушающих всякое международное право японцев. Экипажу "Корейца" достался "Паскаль", и через час мы повторяли историю завязки боя в более тесном кругу, а потом ещё раз, и ещё. А Бейли так яростно настаивал на том, что экипаж "Варяга" по возвращению в Чемульпо должен быть размещен на его корабле, и он "должен поговорить с Рудневым еще раз", что никто не стал настаивать на противном. Тем более это устраивало меня - ибо я-то знал, что Руднев в Чемульпо не вернется при любом развитии событий, а отсылать своих людей к англичанам не хотелось.

       Французы живо реагировали на всё рассказываемое - на их лицах как в зеркале читались и наша озлобленность на японцев, и скорбь по погибшим на "Корейце" и "Сунгари", и наша тревога за "Варяг", и опасения за нарушение судоходства. Но не забывали они и про хлеб насущный - к вечеру все разместившиеся на "Паскале" моряки с "Корейца" и сотрудники посольства были снабжены недостающими элементами одежды и всем прочим необходимым.

       В сумерках "Паскаль" перешёл на якорное место "Варяга" с тем, чтобы случайно выжившие и вернувшиеся в порт не искали соотечественников по всей территории. По установившейся в порту традиции оставленное "Паскалем" место тут же облюбовали корейские рыбаки - у них считается, что отходы камбуза и сбросы гальюна являются лучшей подкормкой для рыбы.

       Для защиты русских подданных в госпитале командирами стационеров была направлена охрана к христианской миссии. Только командир североамериканского авизо "Виксбург" Маршалл отказался в этом участвовать, сославшись на то, что не имеет инструкций от своего правительства на такой случай. И, видимо, караулы выставили не зря - появившийся утром капитан Исикуро - командир роты японского десанта - попытался войти в миссию, чтобы, по его словам, "взять русских в плен", но видя матросов со стационеров, отказался от намерений.

       К этому моменту японцы уже высадили в Чемульпо 4 батальона 23-й пехотной бригады 12-й дивизии с трех транспортов в ночь перед нашим боем. Нам стало известно это доподлинно через доверенное лицо капитана Сенеса, имевшее сношения с японцами. Благодаря его информации, полученной с определенным риском, я могу утверждать, что и остальные подразделения дивизии были вскоре высажены. В чистой от льда бухте Асан. В этой бухте и порту Чемульпо были свезены на берег так же 16-й и 28-й полки 2 пехотной дивизии, 37-й и 38-й полки 4 пехотной дивизии 1-й армии генерала Куроки. Высадка их продолжалась в течение полутора недель с начала боевых действий. Для создания дополнительного причального фронта, пока вход в Чемульпо был затруднен, японцы притопили вдоль южного берега бухты Асан четыре судна, через которые и свозили на берег тяжелые грузы...

       Утром, спустя сутки после боя, через японцев на стационеры поступила информация, что "Варяг" всё-таки прорвался!

       Состоявшаяся поздно вечером встреча Того, экстренно прибывшего в Чемульпо с эскадрой крейсеров, и нашего посланника, действительного статского советника Павлова, прибывшего из Сеула, в присутствии командиров стационеров осудила действия комендоров "Асамы", приведшие к несанкционированному залпу. Но в вопросе о статусе русских в Корее стороны разошлись. Японцы всех считали военнопленными, европейцы же говорили о нейтралитете Кореи. Для уточнения позиции корейского правительства решили отправить поездом в Сеул курьеров.

       К моменту начала обсуждения вопроса о минировании "Варягом" порта вернулись катера, уходившие на поиск спасшихся. Помимо погибших они доставили сигнальные шары и размокшие остатки глобуса с "Варяга", которые японцы в ходе боя приняли за мины.

       Пока велись эти переговоры, всё тот же неугомонный японский пехотный капитан Исикуро явился с командой стрелков к борту "Паскаля" с требованием выдать ему русских. За отсутствием на борту командира капитана второго ранга Сенеса переговоры с сидящими в сампанах японцами с нижней площадки трапа вёл старший офицер. Когда при помощи переводчика на странной смеси английского и французского были озвучены требования японца, несколько находившихся на борту над местом переговоров французских моряков спустили штаны и продемонстрировали наглому Исикуро свои ягодицы. Таковая реакция экипажа "Паскаля" обусловлена тем, что снаряд японского первого залпа, которым был утоплен "Сунгари", перелетом лег всего в пяти кабельтовых от французов.

       Ошивавшийся неподалёку на катере американский репортёр Джек Лондон посчитал это жестом русской команды, и с тех пор фотографию голых французских ягодиц на "Паскале" с подписью: "Ответ русской команды на японский ультиматум" можно видеть во всех фотоальбомах, посвященных Русско-Японской войне, сразу после фотографии лежащей на борту "Асамы". В редакции его сообщение дополнили "историей" о том, что я якобы достал револьвер и готовился отстреливаться с борта "Паскаля". Две недели спустя они, конечно, дали опровержение в пять строчек, но даже и сейчас - столько лет спустя - находятся желающие узнать подробности этой мифической истории и просят показать на фотографии, какой из голых задов мой.

       Хотя еще в нашу первую встречу с Лондоном на борту "Паскаля", куда он двумя днями позже прибыл взять у меня интервью, я ясно ему сказал, что в момент переговоров я и все остальные русские моряки были внизу, дабы избежать инцидентов. Позже, уже во Владивостоке, он извинялся за невольно пущенную им газетную утку, но эту птицу если выпустишь - уже не поймать.

       Узнав о требованиях японцев по сдаче в плен, итальянские моряки с "Эльбы", дабы не ударить в грязь лицом перед французами и показать свою лихость, пришли на смену караула возле миссии с запасными комплектами формы. Уходящая смена увела с собой на их корабль восемь человек тех, кому дальнейшая медицинская помощь могла быть оказана и в корабельном лазарете.

       К вечеру вернулись курьеры из Сеула с документом за подписью полномочного министра иностранных дел правительства Кореи, подтверждавшем право японцев брать в плен русских на территории Кореи. Французы и итальянцы заявили, что на их кораблях русские находятся вне юрисдикции Кореи и являются не комбатантами, а гостями. Того пообещал попросить сухопутное командование укоротить норов зарвавшегося Исикуро. Как бы извиняясь за блокирование порта, он пообещал отпустить в Россию по мере выздоровления всех пленённых в Чемульпо в обмен на их обещание не участвовать в этой войне. Покидая внешний рейд, его корабли оставили двадцать четыре паровых катера для скорейшего поиска и расчистки безопасного фарватера. Чем они сперва и занялись, причем с интенсивностью заправской пожарной команды, а потом, когда эта небезопасная работа была выполнена, переключились на помощь в высадке войск.

       Я два раз выходил на катере с "Паскаля" наблюдать за действиями японских тральных сил. К их катерам на подмогу следующим утром подошли еще и шесть миноносцев, а позднее еще два. Поутру они связывались попарно пятидесятиметровым тросом с закреплённой посередине десятиметровой секцией противоторпедной сети с "Асамы". А потом методично, вплоть до самой темноты, "утюжили" водную гладь. Мощности катерных машин для срыва с якоря мин не хватало, поэтому при обнаружении мины они высылали к ней третий катер, ныряльщики закрепляли на ней несколько динамитных шашек, после чего катера спешно удалялись от места взрыва, утопив трос и секцию сети. У миноносцев работа шла более споро, и часть мин они просто оттаскивали на мелкое место, где они сами собой всплывали вследствие достаточной для этого длины минрепа. Японцы их потом расстреляли из митральез. В целом действия японских моряков можно признать эффективными, за исключениием, пожалуй, большого количества простуженых ныряльщиков, о которых нам рассказывали возвращающиеся из госпиталя товарищи.

       Японцы обвеховали район вокруг затонувших "Сунгари" и "Чиоды", и деятельно тралили только его. Отсюда я сделал вывод, что мой разговор с командирами стационеров стал неприятелю известен. Что и подтвердилось дополнительно, когда командир французского крейсера Сенес сообщил мне через четыре дня после нашего боя, что японцы все наши мины уже обезвредили, общим числом около десятка, и поутру он может сниматься с якоря. Его интересовали мои дальнейшие планы, и чем он может нам еще помочь. Я же не смог тогда ему ничего вразумительного ответить, ибо был слишком подавлен тем фактом, что моя ненужная чрезмерная откровенность помогла противнику завершить тральные работы не за неделю или даже больше, а всего в трое суток.

       Необходимо, однако, отметить еще один момент. Когда мы стояли в порту в ночь до боя, неподалеку от нас болталась на якоре и какая-то корейская джонка. Если бы не вонь рыбы, которую там готовили, я и не запомнил бы этого факта. Потом я видел этот же двухмачтовый кораблик у берега, когда мы высаживались после гибели канонерки, и кто-то из наших моряков удивился тогда глупости и беспечности корейцев, которые спокойно стояли на отмели почти что в границах зоны морского боя. Каково же было мое удивление, когда я в третий раз увидел эту грязную посудину в момент, когда к ней подошел и пришвартовался катер с японского флагмана! Мы с капитаном Сенесом, связав все эти факты, пришли к выводу, что все время рядом с "Корейцем" и "Варягом" находился японский соглядатай. И, по-видимому, его сведений о наших действиях до боя и во время оного, хватило японцам для решения о тралении лишь одного участка фарватера.

       А затем нас ждал тягостный удар. Наш добрый хозяин командир "Паскаля", пряча глаза, передал мне газеты, в которых сообщалось, что все жертвы наши оказались, увы, напрасными. Наш красавец "Варяг" погиб в море, затонул от полученных в бою повреждений. Причем из всей кают-компании уцелел лишь младший доктор. Состояние, как офицеров, так и команды нашей было тяжелым. Французы, спасибо им, поддерживали как могли. Но что это было нам, глядящим на радостное оживление врагов, хозяйничающих на рейде и в порту. Один из моих офицеров едва не свел счеты с жизнью... Бог отвел. Осечка приключилась...

       К концу недели нашего сидения на "Паскале", а Сенес не спешил с уходом, так как меня заботила проблема наших раненых, в порту было уже не протолкнуться от японских транспортов. Причем высадку они поначалу вели, как я уже писал, и в бухте Асан, несколько южнее порта. Расстояние от нее до Сеула немногим более двадцати километров, причем две трети пути по вполне приличной грунтовой дороге.

       Вскоре мы увидели среди входящих транспортов и вооруженные пароходы под военно-морским флагом, что навело меня на мысль о том, что флот так же включился в десантную операцию ради ее ускорения. Появление в порту нескольких крейсеров с палубами, забитыми солдатами, немедленно начавшими переправляться на берег, окончательно убедили меня в том, что японцы сумели в тайне от нас подготовить к десанту такое множество войск, что для их переправы им уже не хватает пароходов. Стационеры один за другим покидали Чемульпо. Проход был вполне свободен и обвехован. Я лично был свидетелем только одного инцидента с японским транспортом на фарватере, который течением и ветром навалило на корпус "Сунгари". Но он был уже пустым, собственно говоря, именно большая парусность борта и сослужила ему недобрую службу. Однако площадь повреждений была невелика, и через несколько часов он уже ушел из Чемульпо своим ходом.

       Но пришел и на нашу улицу праздник. Примерно еще дней через десять до нас достигли известия, что "Варяг" наш цел и появился во Владивостоке! И как появился! При чтении вслух на гостеприимной палубе "Паскаля" газеты с рассказом об этом событии, с красочными деталями и подробным описанием трофейных крейсеров, которые планируется назвать "Корейцем" и "Сунгари" в честь "героически погибших, но не сдавшихся, несмотря на подавляющее превосходство противника, русских кораблей", мало кто смог сдержать слезы.

       В то же время была обнародована инициатива Руднева о безусловном обмене пленных "всех на всех". Так как японцы все одно не могли без скандала воспрепятствовать нашему отбытию на "Паскале", они, как мне показалось, с облегчением согласились.

       "Паскаль" отправился во французский Индокитай с промежуточным заходом в Шанхай. Здесь мы распрощались с гостеприимными хозяевами, оставив свои автографы на сигнальных шарах с "Варяга". По словам капитана Виктора Сенеса, он собирался передать их в военно-морской музей Тулона. Вообще, расставание наше было братским и трогательным.

       В Шанхае д.с.с. Павлов опубликовал в газетах письмо министра иностранных дел Кореи о правах японских войск и свой комментарий о том, что теперь Россия имеет все юридические основания считать корейские территориальные воды районом боевых действий.

       Наши сомнения на счёт дальнейшего образа действий - в Артур через Чифу или в Одессу - разрешил русский консул в Шанхае Дмитриевский. Он сообщил нам, что по просьбе Руднева все мы уже заочно включены в состав экипажа нового "Корейца", я назначен его командиром, а в мое отсутствие старший офицер исполняет мои обязанности. Нам надо было попасть во Владивосток как можно скорее, а кратчайший путь лежал через Порт-Артур. Так как телеграфное сообщение с Порт-Артуром действовало, мы договорились о том, что нас в Чифу заберут истребители. Туда они за нами и пришли - три контрминоносца "шихаусского" типа, на которых все мы, хоть и без особого комфорта, но разместились...

       Наконец, после трех сумасшедших дней в Артуре, получения из рук наместника Алексеева боевых наград, и железнодорожного пути по КВЖД, мы были во Владивостоке и принимали наш новый броненосный "Кореец", возродившийся, как Феникс из пепла. Больше всего нас поразила встреча во Владивостоке. Казалось бы, что после чествований в Порт-Артуре нас уже ничем и не удивить. Но вид экипажа "Варяга", в полном составе выстроившегося на перроне вокзала во Владивостоке, с контр-адмиралом Рудневым во главе, был все же несколько неожиданным. А уж когда Всеволод Федорович, а вслед за ним с мгновенной задержкой и весь остальной экипаж отвесили нам земной поклон... В общем, большим шоком могла стать и стала только процедура публичного вручения каждому члену экипажа именных "царских чеков". От суммы, проставленной на них, стало одновременно и плохо и хорошо не только мне, получившему как гром среди ясного неба триста тысяч рублей, но и последнему палубному матросу, обогатившемуся на невиданную для него тысячу целковых.

       Потом было знакомство с нашим новым кораблем и встреча со старыми товарищами с "Корейца", которые ушли на "Варяге". Никогда не забуду лицо сверхсрочника Платона Диких, который, все еще с рукой на перевязи, в первый раз увидел носовую башню главного калибра, которой ему теперь надлежало командовать... Опять же - по настоянию Руднева, который вызвал с Балтики расчет кормовой башни "Апраксина", самого близкого, что было в нашем флоте, но настоял на его, Диких, кандидатуре в хозяева башни... Пожалуй, его детский восторг и удивление можно было описать одной фразой "неужели это все мое"? Он нежно оглаживал ствол десятидюймового орудия со словами: "теперь меня с "Корейца" иначе как вперед ногами не вытурят". А уж после того, как ему было присвоено звание прапорщика по Адмиралтейству, что давало право входа в кают-компанию...

       Потом нас всех закрутила учеба и подготовка к новым боям.