Позавтракали в своем отдельном салоне, благо размеры и удобства наших крейсеров-носителей это позволяли. Затем так же вместе сходили на молитву... Сказать, что мы не нервничали, я не могу. За себя, по крайней мере, могу сказать однозначно. Но волнение, обычно присущее человеческой природе в такие моменты, у меня пересиливалось грузом ответственности за всю операцию. За действия моих торпедных катеров и их команд. В то утро я молился столь истово, как никогда до, и никогда после того памятного дня. Я просил у Бога не за себя. А за всех тех, кого мне суждено было повести к Сасебо...
И вот наше время пришло. Команды катеров построены на спардеках лежащих в дрейфе крейсеров. Сами "каэлки" вывешены за борт. Низкое, начинающее заметно бледнеть небо. Вокруг, в предутренней мгле едва угадываются темные массы островов: почти на траверзах "Океана" - Митикошима и Икушима. Впереди Матсушима. Там, за ним, берег Кюсю, который выведет катера прямо к горлу залива, в глубине которого наша цель - Сасебо. Контр-адмирал Егорьев, пройдя перед нашим коротким строем, остановился... До сего дня помню я сказанные им, совсем не казенные слова.
- Дорогие мои... Напутствуя Вас сегодня, в успехе дела уверен абсолютно! И вы, и ваша техника готовы для него вполне. Об одном жалею. Что стою сейчас перед вами вместо Степана Осиповича. Как много сил и души отдал он для того, чтобы день этот пришел. Так пусть же ваша храбрость и ваша слава будут самой целебной повязкой на его тяжкие раны! Пришла наша пора поквитаться за позор первой военной ночи Артура! Добейте супостата в его логове! С Богом! Вперед, тихоокеанцы! В добрый час...
Короткое, мощное "Ура"! Подаю команду... И вот мы уже на борту нашего "Нольседьмого". Вывалены до упора шлюпбалки. Под отдаляющееся урчание мощных лебедок приближается снизу холодное влажное дыхание моря. Мимо лица ползут вверх ряды заклепок крейсерского борта. Тускло поблескивают позади рубки гладкие тела мин Уайтхеда. Лица у всех вокруг серьезны и сосредоточены. Негромко, на холостых, рокочут прогретые моторы. Шлепок первой волны снизу. Катер ощутимо качнуло. И вот тали отданы. Отваливаем. Сверху, перегнувшись через фальшборт и леера, высунувшись и из иллюминаторов, товарищи наши машут руками, бескозырками, желают удачи... Выхлоп в воду. Скорость 10 узлов...
Через несколько минут деловито урча моторами, наши катера в трех компактных колоннах уже идут к мысу Ничисоноги. Мой "Нольседьмой" в голове правой. От этого мыса нам предстоит идти по постепенно сужающемуся с трех до одной мили проходу, имея слева острова архипелага Митикошима, а справа возвышенное побережье Кюсю. Рассвет уже вступил в свои права. Видно как сзади начинают разворачиваться, дав ход, егорьевские "рысаки". На приближающейся к нам суше пока рассмотреть ничего не возможно. Не видно ни единого огонька. Слегка покачивает. Но, в общем, погода как по заказу. Даже невольно кажется, что мы снова у Бьерке.
Теперь самое время рассказать о том, почему в атаку были наряжены 28 катеров, а не все 30, что мы имели. И куда так заторопились наши крейсера. Дело в том, что на два последних катера типа КЛ, оставшихся сейчас на борту "Риона", было возложено участие в особой миссии. По имеющимся у нас сведениям вход в залив, имевший в ширину семь кабельтов в узкости, именно там и был перегорожен плавучим боном, имевшим входные ворота для пропуска судов и кораблей. Подробностей его устройства и то, в какой именно его части устроены ворота, мы не знали. Проломить его было не под силу даже миноносцам, тем более катерам. Поэтому для возможности наших успешных действий в заливе, препятствие это должно было быть предварительно разрушено.
Именно поэтому в состав нашего отряда входили два брандера-прорывателя из числа конфискованных по решению Владивостокского призового суда пароходов-контрабандистов. Оба они имели тоннаж в пределах четырех-пяти тысяч тонн и достаточно мощную машину, позволявшую им легко поддерживать 14 узлов. Для исполнения задуманного вполне должно было хватить и одного такого корабля. Второй был страховкой. Сама же задумка была проста и логична: брандер должен был протаранить бон в проливе. Желательно в самом слабом его месте - в воротах. С учетом того, что их обычно охраняет брандвахта, а возможно и один два миноносца, на эти пароходы поставили по две автоматических полуторадюймовых пушки системы Максима, столь неплохо зарекомендовавших себя у Осаки. Трюмы этих пароходов были забиты пустыми бочками и тюками с хлопком, что должно было дать им возможность подольше продержаться на воде. Борта вдоль котлов и машины были блиндированы от осколков и мелких снарядов увязанными в три ряда бревнами, а командирский мостик даже котельным железом и матросскими койками.
Перед самой атакой большая часть их экипажей должна была перебраться на крейсер. На борту оставались механик, кочегары, расчеты "максимов" и три офицера на мостике. Всего около двадцати человек. Все - специально вызвавшиеся для этой миссии. Роль двух приданных брандерам "каэлок" и заключалась в их спасении, поскольку шансов выйти целым из этого предприятия у парохода-брандера было не много. Вернее, практически никаких.
Поэтому сейчас, пока все остальные крейсера отходили в точку рандеву, где нам предстоит собраться по окончании операции, "Рион", сопровождая брандеры, двигался, обходя с севера острова Митикошима, к горлу Сасебского залива. В четырех милях от него он примет на борт большую часть экипажей брандеров, после чего пароходы и два приданных им катера пойдут к бону самостоятельно. Командуют этими пароходами лейтенанты Александр Иванович Тихменев с "Трех Святителей" и Михаил Павлович Саблин с "Осляби". Оба вызвались на это дело добровольно. Броненосец Тихменева стоит в ремонте в Артуре, а "Ослябя" интернирован в Вэй Хае. Саблин съехал с него до этого, придя в Артур на одном из наших крейсеров. Оба отважные, молодые... Под стать им и их экипажи. От рулевого кондуктора до кочегара. Какое будущее ждет их?
А что же в это время происходило у японцев? Информацию об этом мы получили только после окончания боевых действий, но для понимания читателем дальнейших событий, уместно привести ее здесь. Штаб соединенного флота имел агентурную информацию как о выходе в море основных сил нашего флота и ГЭКа из Артура и Владивостока, так и о последовавшем за ним уходом крейсеров Егорьева. Главными целями нашей операции они считали либо порты на юге Кореи, либо остров Хоккайдо. В первом случае войска Оямы, сконцентрированные в районе границы Маньчжурии и Кореи оказывались между молотом и наковальней, а кроме того лишались подвоза предметов снабжения и продовольствия. Что в условиях нашего господства на море вело к неизбежному и скорому поражению Страны восходящего солнца. Во втором случае, несмотря на определенную затяжку боевых действий, Россия могла бы в итоге претендовать на значительные территориальные приобретения, подкрепленные штыками ее солдат. Но быстро свершиться все это не могло.
Второй вариант - возможно и большее зло, но с отсрочкой по времени, был признан японским военным руководством в данный момент менее опасным, чем первый. Тем более, что они уже активно работали над проблемой завершения войны внешнеполитическими средствами, полагаясь на вмешательство международных посредников. Поэтому в Токио считали необходимым ЛЮБОЙ ценой помешать нам осуществить высадку армейских сил в порту Пусан или гавани Мозампо. Гензан, или Порт Лазарева, так же был под угрозой, но учитывая состояние сухопутных коммуникаций к нему, высадка там считалась в штабе Соединенного флота менее вероятной.
Получив информацию об обстреле Гензана нашими "рысаками", а затем, на следующий день, Пусана броненосцами и большими крейсерами Витгефта, причем с тралящим караваном впереди, японцы окончательно уверовали в то, что десант в Корею уже неизбежен. В отряд Вильгельма Карловича входили идущие из Артура во Владивосток для окончательного ремонта "Полтава", "Петропавловск", "Громобой" и "Россия", а так же сопровождающие их два минных крейсера и несколько миноносцев.