- Анти био... Так вы тут еще и яды разрабатываете, народ травить? - блеснул знанием основ латыни побледневший Яков, и попробовал пробудить сознательность в тащивших его вверх по лестнице братьях по классу - солдате и матросе, - товарищи! Не слушайте царского сатрапа, что задумал отравить борца за свободу трудового народа, не нарушайте законов государства Российского, немедленно сдайте меня в полицию! Не потворствуйте произво...

       Его яркая тирада была на полуслове прервана ударом под дых. Матрос первой статьи Никита Оченьков наотмашь хряснул разговорившемуся агитатору, и стал в ответ резать ему свою, матросскую правду матку. Он принял за чистую монету слова Вадика о том, что Яшу так и так пристрелят, и теперь не стеснялся в средствах выражения мысли, чем удачно подыграл доктору.

       - Какой я тебе товарищ, гнида сисялисская? Ты что, тоже с япошками воевал? Это где же интересно? Мои товарищи сейчас или на "Варяге" в море ходят, или в окопах сидят в Порт-Артуре, но тя я ни там ни там не видел, падла. Ты только в прохожих бонбы швырять смел, как я погляжу, вот теперь перед товарищем доктуром и держи ответ. Ты же его подзарвать хотел, не полицию? Вот теперь перед ним и кайся!

       - Товарищ Оченьков! Полегче с этим, сначала он нам должен все рассказать, не убей его раньше времени, - вмешался Вадик, искоса поглядывая на вконец погрустневшего Яшу, - а насчет "ядов народ травить" - вы снова правы с точностью до наоборот. Малая доза нужного яда, данная больному жестоким, но умным доктором - это то, что его обычно спасает. Вот уж только не думал, что мне придется вытравливать заразу во всероссийском масштабе...

       Понимаете, Яков, я ЗНАЮ чем кончатся ваши социальные эксперименты, если вы преуспеете. Вы вроде в гимназии учились, должны знать историю французской революции? Так вот, вы, коль преуспеете, прольете в России такие реки крови... В общем, после вас галльская заварушка покажется чем-то вроде пикничка на обочине, или легкой разминки. Страна то у нас побольше будет... Пока к власти не придет поколение революционеров-управленцев, а для этого ему придется вырезать поколение революционеров-романтиков, то есть ВАС, милейший, вся страна умоется кровушкой. И не один раз. Господи, как хочется найти менее кровавый способ прийти к тому же результату...

       Ладно, этот лирика, вас, вижу, уже к стулу примотали... Ну, да, вроде надежно. Итак - начнем. Вопросы вы слышали, игла под ногти на спиртовке уже калится, начинайте же рассказывать, я вас умоляю...

       Вадик выбрал из стопки шприцов наиболее брутально выглядящий, и положил его десятисантиметровую иглу острием в пламя спиртовки, на которой медленно дистиллировался раствор красителя. Затем он накинул черный, кожаный фартук, хранившийся в лаборатории на случай работы с кипящими растворами, и повернулся к побледневшим от его зловещих приготовлений Оченькову и солдату.

       - Спасибо. Идите пока, товарищи. За свои необходимые злодеяния, я сам перед богом и людьми отвечу, вы тут не при чем. Сейчас я - хирургический скальпель, отделяющий гнилую, смердящую, гангренозную плоть от здорового организма нашей с вами России! - замогильным голосом произнес Вадик, - сюда никого не впускать, даже государя императора, паче чаянья тот появится.

       Его поза-, поза-, позапрошлая подружка, из-за которой он на 2 месяца завис в готской тусовке, сейчас могла бы им гордится. Впрочем, Вадик, и в правду, был на грани того, чтобы засадить идиоту террористу пару раскаленных иголок под ногти. А потом, в припадке гуманности, обработать раны недоведенным до применения, смертельно опасным стрептоцидом. А лучше всего актер играет ту роль, в которую он сам верит, и которая соответствует его внутреннему настрою.

       К счастью, до иголок не дошло - Яша оказался не "профессиональным боевиком", а профессиональным агитатором... Ну, если честно - почти не дошло. Клиент раскололся при первом касании его плоти раскаленным металлом, когда и самого Вадика уже почти стошнило. К счастью для них обоих, Яша принял гримасу сдерживаемой рвоты на его лице за оргазм палача садиста и "запел".

       Вскоре Банщиков знал, что мерзавец напросился на это задание сам, чтобы лично свести счеты с сорвавшим его полугодовую работу в порту докторишкой, как только руководство ячейки приняло решение о его ликвидации. Это и объясняло некую топорность работы, обычно не свойственную боевым организациям партии СР.

       Спустя еще полчаса, Вадик уже записал на последней страничке лабораторной тетради все интересующие его подробности, включая адрес явочной квартиры и фамилии руководителей ячейки. Единственное, чего он по-прежнему не знал, это ОТКУДА поступил заказ на его ликвидацию. Но этого, увы, не знал и сам Бельгенский, сейчас скорчившийся с кресле, с лужей под ним (гуманность Вадика не распространялась на то, чтобы отводить свежего убийцу в туалет), с ужасом взирая на спокойно курящего сигару и рассуждающего Вадика, ожидая выстрела в голову или укола в вену.

       Светская беседа, отягощенная пытками, была прервана острожным стуком в дверь.

       - Ребята, ну, я же русским матерным языком сказал - никого не впускать! Даже государя императора! Если кто из полиции - посылайте их к главному полицмейстеру, - раздраженно вскинулся Вадик, на самом деле обрадованный тем, что его прервали.

       Первоначальный запал был весь растрачен на "беседу" с Яковом, и пристрелить его сейчас рука просто не поднималась, но и отпускать его было нельзя, а передавать дело законным властям пока преждевременно.

       - А про меня почему не проинструктировал, опять забыл, горе мое? - раздался взволнованный женский голос.

       - Душа моя, прости, но сюда тебе нельзя. Подожди меня в зале, минут пятнадцать, пожалуйста...

       Ну, друг ситный, - вполголоса, обернувшись к по-прежнему привязанному к креслу агитатору, прошипел Вадик, - Вот ведь ирония судьбы. Именно явление особы той самой царственной фамилии, смерти которой вы так искренне добиваетесь спасло вам жизнь.

       И, дождавшись облегченного вздоха "подследственного", Вадик, зловеще усмехнувшись, многозначительно добавил:

       - На сегодня. Охрана! Этого в подвал, запереть и глаз не спускать. И почему до сих пор полиция меня даже не попыталась побеспокоить?

       - Так, товарищ доктор, - довольно усмехнулся выворачивая руку Якову кочегар Оченьков, - мы на улице всем растрезвонили, что бонбиста энтого разорвало его же адскою машинкой. Вот они уже час как и пытаются его руки-ноги отыскать. А вас спрашивали. Но мы сказали, что вы после взрыва в обмороке, и просили никого кроме государя императора и главного полицмейстера Петербурга не беспокоить.

       - Ну, молодцы. С этим все пока, ведите его с глаз долой. Да смотрите, не перепачкайтесь...

       И тут Яков, на свою голову решивший, что последнее слово сегодня должно остаться за ним, подал голос. То ли на него повлияло появление зрителей, то ли он хотел доказать самому себе, что его дух не сломлен... Так или иначе, слова он выбрал на редкость неудачные и не подходящие к мизансцене.

       - Ползи-ползи к своей великосветской шлюхе, палач царский! Теперь я понял, чем тебя Николашка купил - своей потаскухой-сестрой! Но помни, если я сегодня промахнулся, то другие придут за мной! И рано или поздно, мы до вас всех доберемся, вот тогда то и тебя, и ее разорвет на мелкие кусочки мяса, как...

       Вадик потом как ни старался, не мог вспомнить, как именно он схватил револьвер. Оченьков же, в свою очередь, до конца дней своих при мыслях об этой минуте, зябко передергивал плечами, когда вспоминал ГЛАЗА, своего такого веселого, спокойного и мирного "доктора" - командира... Именно этот взгляд, а вовсе не вид нагана зажатого в руке доктора, и заставил его ничком броситься на пол. Крик Вадика перекрывался семью выстрелами, и звучал примерно так: