Да, одиночество и выбор — вот что хуже всего. По доброй воле Евтихий ни за что не согласился бы на подобную участь, да кто же его спрашивал! Свободу навязал ему бывший хозяин, этот проклятый Авденаго.

Случалось, у Евтихия темнело в глазах от ненависти. Поэтому он не хотел думать об этом слишком часто.

Деянира была принята в гильдию гобеленщиков на правах подмастерья. По правде говоря, ее работы давно уже превосходили те, что изготавливал ее мастер, и все об этом знали, включая и саму Деяниру; но существовал определенный порядок. Сократить годы ученичества — каким бы одаренным ни был новичок — не осмелился бы никто.

Пока мастер Дахатан был в отъезде, Деянира заканчивала, по его приказанию, большой гобелен, которому предназначалось украшать пиршественный зал городского магистрата. Большая честь, объяснила девушка Евтихию, когда он поинтересовался ее работой. Старый гобелен утратил яркость красок, поэтому было принято решение заменить его. Дахатан не без труда добился, чтобы этот важный и престижный заказ поручили именно ему… и передал его своей ученице.

— И что, никто не догадывается, кто работает на самом деле? — удивился Евтихий.

Деянира весело пожала плечами:

— Все знают, но молчат. Да я и не вижу в этом ничего страшного! Они могут забрать мои гобелены, но никогда им не отобрать у меня моего дара.

Евтихию было позволено находиться в мастерской.

— Обычно так не делают, — объясняла Деянира. — Ты можешь подсмотреть секреты ремесла, которые открываются только избранным. Кроме того, разговоры с тобой отвлекают меня, и я могу совершить ошибку. Тогда гобелен получится несовершенным, а это, в свою очередь, бросит пятно на репутацию мастера.

Евтихий молчал. Любовался ею: наклоном головы, тонкими русыми волосами, убранными в тугую прическу (в доме Деянира не носила своего громоздкого чепца, ограничиваясь простой лентой). Евтихия завораживала изменчивость ее наружности. Деянира выглядела хрупкой, невзрачной, с крестьянской точки зрения — никудышной: ни ухватить, ни к делу приставить. Но в следующее мгновение, видя, как уверенно она трудится над своей тканой картиной, Евтихий менял точку зрения на прямо противоположную. Деянира сильна — гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. И тогда нездоровая городская бледность ее щек вдруг поражала самое сердце ослепительной девственной белизной.

Он почти не видел картины, возникающей под руками Деяниры, сколько ни щурился. До сих пор Евтихий существовал в мире крупных предметов. Крупных, а главное — знакомых. Очутившись в полутемном городском доме, где знакомой представлялась разве что кухня с теми же горшками и ухватами, что и в деревне, Евтихий растерялся. Он не мог различить и половины из окружающего.

Деянира каким-то образом догадалась об этом. И как-то раз подняла голову, глянула на него и проговорила:

— Хватит мучиться. Если хочешь рассмотреть хорошенько, подойди ближе и смотри на здоровье.

Он встал, осторожно приблизился. Она не спускала с него глаз. Наблюдала за тем, как он щурится, как подрагивают его нижние веки.

— Ты плохо видишь, Евтихий, — тихо сказала она. — От других ты мог скрывать это, но не от меня.

Она протянула руку и вдруг коснулась его запястья.

— Ты ничего о себе не рассказываешь. Как ты жил? Откуда у тебя эти шрамы?

Он молчал.

— Садись поближе и рассказывай, — приказала девушка.

— Я не умею.

— Знаю, что не умеешь! — досадливо откликнулась она. — Учись.

Он просидел рядом с ней совсем недолго и все это время вертелся и нервно озирался по сторонам, не в силах вымолвить ни слова. Наконец он вскочил:

— Я должен купить продукты.

Деянира спокойным тоном отозвалась:

— Ты пойдешь за продуктами через полчаса, когда изменится солнечный свет. Ближе к вечеру. Я пойду с тобой, потому что работать при неправильном освещении будет уже нельзя. А пока — сиди и рассказывай. Или молчи, если ты такой косноязычный болван!

Счастье было недолговременным и ворованным и оттого ощущалось особенно остро. Сидеть у ног женщины, смотреть, как уверенно и быстро двигаются ее руки над ткацким станком, молчать. Завтра всего этого уже может не быть.

Через полчаса она действительно закончила работу и встала.

Они выбрались на улицы, но вместо того, чтобы идти на рынок, просто отправились бродить. Деянире нравилось показывать чужаку город. Она говорила о домах и колодцах с такой гордостью, словно сама их придумала и построила. Она очень много знала и замечательно рассказывала.

Это показалось Евтихию странным и в конце концов он не выдержал:

— Ты гобеленщица. Кто же учил тебя мастерству рассказчика?

— Никто — я сама умею, — ответила Деянира. — Это такой же дар, как и… другой.

— Другой дар? — Евтихий пристально посмотрел на нее, вымогая ответ.

Она нехотя сказала:

— Ты видел, как я работаю. Вообще-то показываться за работой запрещено. Я тебе уже объясняла. Ты видел мой дар.

— Я все равно не понял, — признался он.

— Я очень хороший мастер, — засмеялась Деянира. — Это редкий дар. Меня почти не нужно учить, я схватываю ремесло на лету.

Она вывела Евтихия на центральную площадь и указала на странное здание, похожее на храм неизвестного божества. Еще в первый раз оно привлекло его внимание — но так и осталось неразгаданным.

— Как ты думаешь, — прошептала Деянира, указывая на фасад, украшенный каменными гирляндами цветов, — что это такое?

— Понятия не имею, — признался Евтихий.

— Ну, выскажи хотя бы одну догадку! — настаивала девушка. — Мне интересно.

Он удивленно поднял брови.

— Тебе интересны мои догадки?

Настал ее черед удивляться.

— Почему бы и нет? Я хотела бы узнать тебя получше, а человек ни в чем так не раскрывается, как в своих догадках!

После долгого молчания Евтихий спросил:

— Ты действительно хотела бы меня узнать получше?

Девушка вдруг рассердилась.

— Ты не отвечаешь на вопросы, а только мямлишь!

Он опустил голову.

— Ты первая женщина, которая так говорит.

— Только избавь меня от откровений, сколько женщин тебя не полюбило… Поверь, это интересует меня в последнюю очередь.

— А что тебя интересует?

— Ты.

Он покачал головой и сдался:

— Мне кажется, это — храм, только вот какому существу он посвящен?

— Это гробница, — сказала Деянира серьезно. — Здесь похоронен человек, который однажды спас город. Он совершил невозможное, передал сообщение, которое, как казалось, невозможно будет передать. Неведомыми путями и в кратчайшие сроки он прошел сквозь армию врагов, осадивших Гоэбихон, и привел подкрепление. Его звали Кохаги.

— Там внутри тьма, — пробормотал Евтихий. — Я заглядывал в окна.

— Внутри тьма, потому что это гробница, — объяснила Деянира. — Ее покой никто не осмеливается потревожить. Никто не знает, что там происходит на самом деле. Там — мертвое тело. Саркофаг. Тьма создает абсолютный покой, и она же оберегает его.

Тихий свист привлек внимание собеседников. Евтихий вздрогнул, поворачиваясь на звук: он узнал человека в плаще с кровавым пятном. Не разглядел его, не увидел, а именно узнал: повадку, манеру держаться. Не увидел, а ощутил его присутствие.

Деянира сразу уловила перемену в настроении своего спутника.

— Что там такое?

— Просто один человек, — нехотя сказал Евтихий.

— Ты с ним знаком? Он как-то странно на нас смотрит.

— Нет, я его не знаю, — ответил Евтихий быстро.

— Этиго! — крикнул чужак и снова свистнул.

Деянира поджала губы. Евтихий молча смотрел себе под ноги и не трогался с места.

— Эй! — закричал незнакомец опять. — Как там тебя! Евтихий!

Деянира сказала сухо:

— Ступай. Тебя, кажется, зовуг.

— Я не хочу к нему идти! — взорвался Евтихий. — Мне нет дела до того, что он меня зовет! Я ему больше не слуга. Он сам отпустил меня.

— Так вот кто ты такой, — проговорила девушка, глядя на него пристально. — Вот откуда у тебя шрамы… Поверь мне, эта связь никогда не разорвется. Бывшие жены, бывшие господа, бывшие друзья… В таких делах не бывает «бывших». Люди, с которыми тебя когда-либо связывали тесные узы, не отпустят тебя до конца твоих дней. Они вечно будут стоять на твоем пути. Они вечно будут жить в твоей душе. И в любой миг — в любой, Евтихий, поверь мне! — они могут возникнуть перед тобой и потребовать своего. Это произойдет, когда ты меньше всего будешь ждать, когда ты вообще не будешь готов к подобной встрече… Я очень хорошо понимаю тебя. Сейчас. — Она покусала тонкий пальчик в попытке приглушить страдание. — Слишком хорошо я понимаю тебя, Евтихий… Иди к нему.