— Ладно, поверю на слово…

Замысел удался как нельзя лучше — к одиннадцати часам Дитмар был уже мертвецки пьян. Поначалу он разговаривал сам с собой, что-то бормотал, ругался, обозвал своих похитителей иудейскими свиньями и недочеловеками и, явно желая их позлить, затянул было во весь голос «Die Fahnen hoch» [68] — но не доорал первого куплета, умолк и очень скоро захрапел.

Он продолжал храпеть и в машине, когда его не без труда водворили на заднее сиденье. Вслед за Дитмаром быстро погрузили уже собранные вещи, тщательно уничтожили все следы своего пребывания и даже подмели пол. Полунин погасил свет, запер дверь и сунул ключ в условленное со сторожем место под порог. Дино, вытащив из-под рубашки золотой медальончик с изображением святого Христофора — покровителя странствующих и путешествующих, — поцеловал его, потыкал направо и налево рогами из пальцев, дабы отогнать нечистую силу, и взялся за рычаг скоростей. Перегруженная машина тяжело пошла по щебенке, раскачиваясь на ухабах и высвечивая фарами бело-желтые отвалы известняка.

Около полуночи, благополучно проскочив все еще шумные, несмотря на позднее время, центральные кварталы Кордовы, они увидели нужный указатель и выехали на автостраду номер 9. Кончились последние улочки предместья, исчезли фонари, справа отраженно вспыхнул и пропал во мраке большой бело-синий щит: «Вилья-Мариа — 146 км, Росарио — 402 км, Буэнос-Айрес — 768 км».

— Все правильно, — удовлетворенно сказал Дино, прибавив скорости, — четыреста километров — как раз к завтраку и поспеем.

Дино и Филипп сменяли друг друга каждый час. Полунина, как водителя менее опытного и к тому же не имеющего прав, допускали к рулю только на безопасных участках, свободных от движения и дорожных патрулей. Впрочем, движение было небольшое — автотуристы по ночам не ездят, и навстречу попадались время от времени лишь огромные фургоны междугородных перевозок, — просторная кабина, оборудованная спальным местом для запасного водителя, обычно позволяет экипажу такой машины быть в пути круглые сутки.

Осталась позади Вилья-Мариа. Шоссе, словно прочерченное по линейке, бежало теперь почти прямо на восток, — к четырем часам небо впереди стало светлеть, прозрачно наливаясь рассветной синью. Вокруг лежала открытая до самого горизонта степь — проволочные изгороди пастбищ, чертополох, кое-где одинокое ранчо с неизменным ветряным насосом на решетчатой мачте, похожим на огромную заржавленную ромашку…

Начали просыпаться городки, нанизанные на струну автострады, — Армстронг, 92 километра до Росарио, Каньяда-де-Гомес — 73, Каркаранья — 40. Все чаще пролетали навстречу легковые машины с чемоданами на багажниках, многие со столичными номерами, — ночевавшие в Росарио туристы спешили доехать до Кордовы к обеду. И вдруг беззвучной атомной вспышкой полыхнуло из-за горизонта яростное солнце. Филипп притормозил, надел дымчатые очки.

— Вообще я бы уже не прочь перекусить, — сказал он.

Дино, сидевший рядом с ним, сверился с картой.

— Через восемь километров — Ролдан. Впрочем, позавтракать можно и на заправочной станции, лучше не терять времени…

Ролдан промчались без остановки. До Росарио было еще двадцать шесть километров, стрелка указателя уровня стояла почти на нуле; Дитмар начал проявлять признаки жизни.

— Если сукин сын продерет глаза, когда будем заправляться… — Дино озабоченно прищелкнул языком.

— А мы вот что сделаем, — предложил Филипп. — Ты нас высади всех километра за три до станции и поезжай туда один, а мы тем временем погуляем. Возьмешь там каких-нибудь бутербродов и кофе — в оба термоса, не забудь и на его долю.

— В бутылке еще остался коньяк…

— Думаю, что после вчерашнего его скорее потянет на кофе.

— Ну, это кого как, — возразил Дино. — Дед мой, помню, всегда опохмелялся тем же. Самое главное, говорил, это — не перепутать. Скажем, упиться вальполичеллой, а утром хлебнуть кьянти. Тогда вообще конец света…

Движение на шоссе становилось все более оживленным, скоро впереди показались на горизонте дымящие трубы, ажурные опоры высоковольтной электропередачи, очертания гигантских элеваторов. Промелькнул указатель с изображением бензоколонки и цифрой — «5 км». Увидев впереди пересечение с проселочной дорогой, Филипп сбросил газ и остановил машину на обочине.

— Выйдем здесь, — сказал он. — Давай, Мишель, буди пассажира и предложи ему размять ноги…

Дитмара растолкали. Он тоже вышел, постоял, с недоумением огляделся.

— Куда едем? — спросил он хриплым спросонья голосом.

— В Чили, куда же еще, — сказал Филипп.

— Не валяйте дурака. А горы где?

— Будут вам и горы. Пошли, прогуляемся, только без глупостей — мы оба вооружены…

Дитмар пожал плечами и не спеша направился по проселочной дороге. Полунин с Филиппом шли в нескольких шагах позади.

— Знаете, — сказал пленник, не оборачиваясь, — а ведь вы все-таки идиоты.

— Знаем, — отозвался Филипп, — идиоты, унтерменши и так далее. Только почему «иудейские свиньи»? Вот уж чего нет, того нет.

— Вчера я перебрал, прошу принять мои извинения. Но сейчас давайте поговорим, как разумные люди. Думаете, похищение человека так легко сойдет вам с рук — даже в вашем французском суде?

— Поживем — увидим. Во всяком случае, это уж не ваша забота.

— Ну, как сказать. Разумеется, ваши неприятности меня не волнуют, тут вы правы. Меня волнуют мои. Не думаю, чтобы суд в Руане отнесся ко мне слишком уж сурово, — тут и давность, и изменившаяся политическая ситуация, словом вы меня понимаете. Но суд есть суд — уверенности в благополучном исходе у меня тоже нет. Чем полагаться на волю случая, почему бы нам не прийти заранее к соглашению, как цивилизованным людям?

— Какое соглашение вы имеете в виду?

— А вот какое. В конце концов, чего вы добиваетесь? Реабилитировать память этого… Фонтэна, не так ли? Вы сами об этом сказали, и это вполне понятно — он был вашим товарищем. На суде он будет реабилитирован в любом случае, он реабилитирован уже сейчас — моими показаниями, которые я дал охотно и без принуждения. Кроме этого, надо полагать, вы еще и хотите, чтобы порок был наказан — в моем лице. Вот с этим дело обстоит более проблематично. Будет ли он наказан, это еще вопрос…

— Вы что же, хотите, чтобы мы вас отпустили, ограничившись получением вашего признания?

— Нет, нет, зачем считать меня таким уж болваном, — возразил Дитмар. Остановившись, он похлопал себя по карманам и обернулся. — Сигарет у вас нет?

— Берите, — Филипп протянул ему пачку.

— Мерси… Нет, я понимаю, что вы меня не отпустите и суда мне не избежать. Соглашение, которое я вам предлагаю, сводится к следующему: вы отказываетесь от своего второго намерения — покарать злодея. В самом деле, так ли уж это важно, покарают его или не покарают? Я же взамен избавлю вас от возможных неприятностей юридического порядка — как, скажем, обвинение в людокрадстве — тем, что готов признать факт моего похищения не имевшим места…

Филипп переглянулся с Полуниным и пожал плечами.

— То есть как? Вы намерены заявить, что явились в суд добровольно?

— Именно, — покивал Дитмар. — Я могу сказать, что… Ну, допустим, что мы с вами встретились совершенно случайно, — встретились, узнали друг друга, начали выяснять старые отношения — ну и так далее. И что я, дескать, услышав о прискорбном стечении обстоятельств, жертвой которых стал ни в чем не повинный… э-э-э… Фонтэн, почувствовал, если хотите, укор совести…

— Вы бы хоть это имя не называли, — прервал Полунин, — совсем, что ли, стыда уже у вас нет, сукин вы сын…

Филипп успокаивающим жестом тронул его за локоть.

— Продолжайте, Дитмар. Итак, в вас проснулась совесть, и вы решили добровольно предстать перед судом. Так, что ли, вы хотите это изобразить?

— Ну, — Дитмар пожал плечами, — в общих чертах. Детали для убедительности можно продумать сообща… если ваш импульсивный молодой друг не станет возражать. А куда, кстати, уехал третий?