— Пригнись! — шепнул он, когда они добрались до вершины холма, и остаток пути они проползли по земле. Потом они тихо лежали на краю выступа и смотрели вниз. Бьярни держал Хунина за ошейник, не позволяя ему издать ни звука. Под ними, за пастбищем, были видны усадьба и все хозяйственные постройки, ярко освещенные танцующими языками пламени. Горели амбар и конюшня, и прямо на их глазах огонь перекинулся на крышу дома, извиваясь под порывами ветра. Виднелись и люди, темные, озаренные пламенем, бегающие с горящей соломой от одного строения к другому, чтобы поджечь всю усадьбу, а на краю двора выделялась фигура в багряном плаще на красно-гнедом коне; и ветер донес до них безумные вопли:

— Сжечь ее! Сжечь ведьму!

Бьярни со свистом втянул воздух ноздрями, и на мгновенье потянулся к рукоятке меча в яростном стремлении броситься вниз по пастбищу в самую гущу этих людей, и убивать, убивать, убивать, начиная с наездника. Он поверг бы многих, прежде чем они остановили бы его.

Но если он умрет, какой толк для Ангарад? Он подавил гнев, а рука его потянулась к руке девушки и сжала ее.

— Пойдем отсюда, — сказал он.

Она вздрогнула от его прикосновения, как будто забыла о нем, но затем, не говоря ни слова, позволила ему увести себя от края холма.

Когда они отползли достаточно далеко, он встал на ноги и, крепко держа ее руку, повел за собой. Она шла, не сопротивляясь, без страха, не пытаясь убежать и даже не осознавая, что навсегда покидает свой дом.

А когда они вернулись к боярышнику, она стояла неподвижно рядом с деревом, пока он нашел лопату, вонзил ее глубоко в вереск и отвязал Ласточку от волокуш.

— Ты можешь идти? — спросил он. — Без надобности лучше не утомлять Ласточку.

Она не ответила, но пошла рядом с ним, когда он повернул на восток, ведя за собой лошадь, а Хунин брел следом.

Незадолго до рассвета они вышли на старую мощеную дорогу, от которой теперь остались лишь канавы по сторонам и щебень, покрытый вереском. Возможно, это одна из тех дорог, которую выложили римские солдаты. Бьярни слышал об этом. Нет смысла спрашивать Ангарад, которая брела всю ночь, словно околдованная темными духами с Полых холмов.

Как бы то ни было, шли они, кажется, в верном направлении. На рассвете дорога привела их к крепости у небольшого ручейка, текущего с холмистых пустошей, с берегами, заросшими орешником и рябиной. Свернув с дороги, они пошли вниз по течению ручья к заводи, переходящей в небольшое озеро, в котором отражалось небо.

Хорошее место для отдыха, вдали от дороги, хотя вряд ли по ней кто-то ходил за последнюю сотню лет. Здесь Бьярни устроил привал для своего маленького отряда, и Ангарад, как только перестала идти, опустилась на колени и села. Бьярни оставил ее между корнями рябины — обхватив руками колени, она смотрела прямо перед собой — и отвел Ласточку к озеру, чтобы дать напиться, снял с нее уздечку и пустил пастись.

В озере могла водиться рыба. Но прежде Бьярни вернулся, чтобы хоть чем-то помочь Ангарад. Он очень беспокоился — когда же она перестанет вести себя, как призрак, и очнется.

А может, ей лучше пока оставаться так… Но когда он подошел к ней, Ангарад озиралась вокруг, словно только что пробудилась от глубокого сна. Первые лучи солнца проникали сквозь ветви рябины и освещали ее лицо.

— Значит, это не сон, — произнесла она, увидев его.

Бьярни покачал головой и, неожиданно почувствовав усталость, сел рядом с ней.

— Нет, не сон.

— Я должна вернуться.

— Ты не можешь вернуться, — сурово сказал он.

— Я должна. Я не могу оставить всё Ривеллану.

— Думаю, у тебя нет выбора, — прямо сказал ей Бьярни. — Теперь ты не можешь даже выйти за него замуж.

— Я никогда не могла — и не хотела, — отрезала Ангарад. — Но я должна вернуться. Гвин Кед принадлежал моему отцу и его предкам.

Теряя терпение, он понял, что ему не удалось поколебать ее решимость. Он был встревожен и голос его зазвучал грубо:

— Земля — всего лишь земля, и где-то есть другая земля, на которой можно жить. Гвин умер, и твоему родичу не достанется оттуда ни одного живого существа.

— Кроме уток, — то ли засмеялась, то ли заплакала Ангарад.

— Мне жаль, что мы не спасли твоих уток. Зато спасли Ласточку. — К своему удивлению он, немного неуклюже, взял ее за руку. — Я отведу тебя в обитель к святым сестрам, если хочешь. А если нет, тебе остается только пойти со мной в Рафнглас.

До этой минуты он не задумывался, что будет делать с Ангарад и куда отведет ее, — он знал только, что должен увести ее от горящей усадьбы; теперь он слышал свои слова, как чужие, и удивился не меньше нее. Она убрала руку и взглянула на него, приподняв брови.

— С чего ты взял, что я выйду замуж за голубоглазого варвара?

Гнев и обида кольнули сердце Бьярни.

— Кто говорит о свадьбе? У тебя даже приданого нет!

С минуту они смотрели друг на друга, готовые разругаться навсегда. Потом Ангарад сказала, привычным жестом коснувшись отметины на шее:

— И красоты вместо него.

Напряжение спало, и Бьярни проглотил боль и ярость, чтобы успокоить девушку.

— По-моему, ты хорошенькая, — пробормотал он неуклюже.

И вдруг понял то, что не понимал раньше: его народу ничего не стоило покинуть свой надел, и море было таким же домом, как земля — а она другая. И кроме лет, проведенных в обители, у нее был только один дом, одно родное место — долина и усадьба, которые теперь стали пеплом. Ее вытолкнули в незнакомый мир, где она ничего не знала, — холодное, пустынное место; Бьярни чувствовал в ней этот холод. И он, единственный родной ей человек, все же оставался чужим, хотя они трудились вместе все лето и многое узнали друг о друге.

Несмотря на усталость, он отчаянно думал, как лучше поступить, что лучше сказать. Он не умел объясняться в любви, но руки вдруг обняли ее и он прижался лицом к шее, рядом с красным пятном, и тихо сказал:

— Я сделал то, чего не делал никогда раньше. Прошлой ночью я не стал драться ради тебя. Потому что не позволю им убить тебя.

На этот раз она не отстранилась, а обвила его шею руками, и он почувствовал, как возвращаются к ней тепло и жизнь.

— У меня есть приданое, — грустно рассмеялась она. — Лошадь и кольцо, которое исцеляет от волдырей.

— Прекрасное приданое, — согласился Бьярни, и они соскользнули в теплую траву у ручья.

Глава 23. Возвращение

Наступила поздняя осень, когда Бьярни привел их в Эксдейл и они повернули к морю по длинной тропе, лежащей в низине между старыми поселениями Рафнгласа. Их путь был не таким уж долгим, но они не спешили, поднимаясь по холмистым пустошам и прошли через лес, такой густой, что, когда они почувствовали под ногами твердую римскую дорогу, казалось, ни один смертный не ходил здесь до них.

Они шли неторопливо, расставляли ловушки для дичи и ловили форель, иногда останавливались на целый день, чтобы дать Ласточке отдохнуть; однажды, в плохую погоду их приютил святой отшельник — он, кажется, даже забыл, какой он веры. А один раз косолапый бурый медведь слишком близко подошел к костру их маленького лагеря — Хунин залился лаем, и им пришлось отгонять медведя пылающими ветками. Не раз они поворачивали на восток из-за гор и непреодолимых рек и теряли из виду море — единственный ориентир по дороге в Рафнглас, — которое всегда должно было находиться слева. Бьярни даже стал сомневаться, сможет ли он добраться до дома.

Наконец, когда день клонился к закату, по небу плыли облака, и ветер ревел в лесах — вдоль ручья, желтевшего опавшими березовыми листьями, они пришли в Эскдейл.

Большую часть пути они шли пешком, ведя за собой Ласточку, и лишь изредка верхом, и только по очереди. Но у первой межи поселения Бьярни сел на лошадь и усадил Ангарад перед собой, чтобы возвратиться домой, как и следует мужчине, который пять лет бороздил неведомые моря. Ему казалось, что Ангарад все поняла и посмеивается над ним, но, когда он взглянул на нее, лицо ее было совершенно серьезным.