Когда Рая уже ушла, я вспомнила, что Алла, с которой я подружилась во время своей практики, говорила, что переходит на руководящую работу, чуть ли не в администрацию, и решилась ей позвонить.

Звонку моему она не удивилась, правда, до конца не дослушала. Буркнула что-то маловразумительное, и отключилась. А через пятнадцать минут уже сидела с Мишкой на руках в моей кухне.

Вот когда я расплакалась! Держалась, держалась и не утерпела.

Алла хмуро посмотрела на меня и сказала:

— Ну, вот что, подруга, роскошь поплакать ты себе сейчас позволить не можешь. Насколько я знакома с твоим мужем, сволочь он изрядная и мозги и нервы тебе еще потреплет. Я понимаю, ты у нас идеалистка. Думаешь, объявила мужику, что ваша встреча была ошибкой, и он пойдет, солнцем палимый? Нет, либо ты его плохо знаешь, либо не знаешь вовсе.

Она весело потрясла Мишку, отчего он, по обыкновению, хрюкнул от счастья, и повернулась ко мне:

— Командовать парадом буду я. Не дрейфь, на работу устроим, куда ваш заковыристый директор денется, от мужика твоего отобьемся. Придется вам с Мишкой пока у меня пожить, заодно здесь ремонт кое-какой сделаем, я людей пришлю. Завтра я к тебе человека одного подвезу, зовут Анатолий Николаевич. Он адвокат, и поможет нам.

Весь следующий месяц вокруг нас с Мишкой кипели страсти. Опомнившийся Слава требовал возвращения жены и сына, и на Аллу давили со всех сторон. Она только посмеивалась.

Анатолий Николаевич оказался действительно толковым адвокатом. Выяснилось, что все акции и все имущество записано на меня (прав, ох как прав был старик-нотариус!), и адвокат добился того, что меня полностью оставят в покое в обмен на подпись в документе, определяющем наши дальнейшие семейно-брачные и имущественные отношения. Документ был составлен очень хитро, и нарушать условия договора для Славы было крайне невыгодно.

Развод мы пока оформлять не стали, Слава получил возможность общаться с сыном, а я утвердила свое право вести с мужем раздельную жизнь. На этом жизненном этапе меня все устраивало.

Жизнь наладилась. Я вышла на работу. Проблема с нянькой решилась сама собой: Ирина Ивановна с удовольствием согласилась за ним присматривать четыре дня в неделю. После уроков я забирала Мишку, и мы гуляли в городском саду.

Как-то, уже в начале марта, я обернулась и увидела, что у парковой решетки стоит Слава.

Я подошла, поздоровалась. Мишка, увидев отца, засмеялся, протянул ему шишку, которую мы с ним только что подобрали на одной из дорожек.

Слава тихо спросил меня:

— Как ты?

Я кивнула.

— Спасибо, что не стал меня беспокоить. Вообще, спасибо тебе за все.

— Это за что же?

— За Мишку, за маму, за то, что был со мной так нежен. Я очень тебе благодарна, и жаль, что так все у нас вышло.

Он нахмурился:

— Это и сейчас зависит только от тебя. Скажи одно слово, и все будет по-прежнему…

— Слава, по-прежнему уже никогда и ничего не будет. И ты, и я это хорошо знаем.

Он помолчал, спросил:

— А почему ты упомянула маму?

— Ну, ты, в тот наш разговор, упомянул о том, что я не простила маме второго замужества, и я позвонила ей. У нас теперь все хорошо, на Рождество они с Грантом приезжали в гости, познакомились с Мишкой. Знаешь, Грант очень любит маму!

Он с тоскливым интересом покосился на меня, полез в карман за сигаретами.

— Кажется, ты становишься взрослой. Может, и у меня есть надежда?

Я пожала плечами. Мишка потянул меня за руку, и мы пошли с ним по дорожке. Я не выдержала, оглянулась: Слава так и остался стоять около решетки.

Меньше чем через месяц после той нашей встречи Славу убили.

Я возвращалась домой после злополучной презентации. Мишку забирать было поздно, он давно спал. Мы с Ириной Ивановной договорились, что, если я задержусь, заберу его завтра.

Стянула платье, убрала жемчуг в сафьяновый футляр. Без Мишки было скучно.

Время было довольно позднее, и я решила ложиться.

Постояла в душе, закуталась в махровое полотенце и пошла в кухню за яблоком. Отряхнув его от воды, босиком направилась в спальню.

— Рад, что ты следишь за здоровьем, — насмешливо произнес Герман.

Я замерла с открытым ртом.

Он развалился в кресле, стоящем у окна, и нахально рассматривал меня. Видно было, что устроился с удобствами.

Я пришла в себя.

— А тебя не учили, что приличные люди предупреждают о своем визите?

— Так то приличные, а я не претендую. Хорошо выглядишь, сестренка! — он улыбался уже совершенно откровенно.

Все еще храбрясь, я хмуро спросила:

— Так ты пришел, чтобы сказать мне это? Или по делу?

Он скривился:

— Да какие у нас дела? Так, делишки.

— Ну, тогда я переоденусь, а ты, будь любезен, дождись меня в гостиной. Если хочешь, я сварю кофе.

Герман ухмыльнулся:

— Что за стеснительность, не чужие вроде люди!

Я нахмурилась:

— Ты, вроде бы, говорил, что пришел по делу? Боюсь, что, разговаривая в таком ключе, мы нескоро договоримся. Или ты не спешишь?

Герман поднялся и вышел в гостиную.

Я не стала закрывать за ним дверь, быстро сбросила полотенце и туго завязала поясок на шелковом халатике. Подошла к зеркалу, провела щеткой по волосам.

Я прошла в кухню, по дороге отметив некоторое движение в холле, из чего сделала вывод, что Герман пришел не один.

Характер у него был никакой. Он появился в дверях и спросил, впрочем, довольно миролюбиво:

— Вот скажи, как тебе удается так крутить всеми? Вот я, например, сроду кофе не пил, а сейчас буду сидеть с чашкой в руках, как приговоренный.

Я расхохоталась.

— Хочешь виски?

Он присел за стол, напротив меня, и попросил:

— Лучше пива. День сегодня такой, зашибись. Выпью виски, и меня окончательно развезет, а у меня еще дела.

Его миролюбивый тон меня нисколько не обманул. Просто Герману чего-то от меня надо. Вот только узнать бы, чего?

Я налила пива в стакан, подвинула ему.

Спросила:

— Может, ребятам твоим налить?

Он хмуро пробурчал:

— Перетопчутся.

Сделав первый глоток, я отставила чашечку и подняла на него глаза:

— Думаю, что политес лишний разводить нам с тобой ни к чему. Какова цель твоего визита?

Он недобро посмотрел на меня:

— Я думал, ты догадалась. Сегодня мои юристы мне все доступно изложили. Получается, что ты — полновластная хозяйка всего имущества, и акций объединения в том числе. Только не говори, что не знала этого!

Я пожала плечами.

— Знала. Адвокат при разъезде мне все толково объяснил. Может, поэтому Слава был достаточно сговорчив.

Он хмыкнул.

— Значит, ты тогда так ничего и не поняла, а еще считала себя за умную. Славка ни за что не дал бы тебе свободу, но деньги, которые были вложены в это дело, принадлежали не ему. Ну, скажем так, часть денег, причем большую, ему ссудили важные люди. И за эти деньги надо отвечать.

— Но я понятия не имею, что это за люди и какие деньги ты имеешь в виду. Адвокат мне тогда говорил о каких-то акциях.

— Правильно. На твое имя выкупили контрольный пакет акций местного химического комбината, так что ты, если захочешь, теперь можешь стать директором института или самого комбината, или даже целого научно-промышленного объединения. Впрочем, я тебе этого не советую. Ты у нас девушка ранимая, несправедливости жизни тебя угнетают…

Я терпеливо попросила:

— Давай вернемся к началу нашего разговора. Чего ты хотел от меня?

— Завтра ты дашь мне доверенность на управление имуществом и на то, что я буду представлять твои интересы. Я делаю это в том числе и для твоей пользы.

Я поднялась и подошла к окну. О комбинате я знала только то, что было известно всем: они производили какие-то продукты сложного синтеза, раньше все это пользовалось огромным спросом, и завод процветал, вместе с научной частью. Они получали государственные премии и славились не только на всю Россию, но и за ее пределами. Насколько я помню курс химии, специализировался комбинат в том числе на производстве синтетических катализаторов. Из Славкиных телефонных разговоров я сделала вывод, что он собирался начать производство каких-то лекарственных препаратов. С холодом в душе я подумала, что речь могла идти о наркотиках. В наших со Славой сложных отношениях эти акции сыграли весомую роль, значит, распорядиться этой картой надо умеючи. Я должна думать не только о себе, но и о Мишке, короче, мне снова понадобился совет Анатолия Николаевича. Слава любил меня и Мишку, а Герман… Я ему совсем не доверяла.