Люка протянул руку, надеясь ее удержать, но Мари покачала головой:

– Оставьте меня в покое. Забудьте.

– Невозможно, – ответил он.

Ферсен увидел, как Мари вышла из кафе, толкнув разносчика газет и даже не заметив этого. Возле двери приземлились несколько экземпляров «Телеграмм де Брест». Когда Анна их подняла, из ее груди вырвался сдавленный крик. На первой полосе красовалось фото Ивонны Ле Биан, сделанное в день открытых дверей на фаянсовой фабрике. Крупный заголовок гласил: «Детоубийца из Ланд за решеткой». Дальше шло чуть помельче: «Сорок лет назад разносчица хлеба убила своих новорожденных близнецов».

Гвен не помнила, как в порту она садилась в машину, однако добралась до фабрики живой и невредимой. Двигаясь как автомат, она прошла через мастерские и поднялась в канцелярию, не обращая внимания на взгляды, которыми обменивались работники при ее появлении. После того как два часа назад она на берегу лишилась чувств, их многолетняя связь с Лойком для всех перестала быть тайной. Но сейчас это волновало ее меньше всего.

Подобно большинству жителей острова, Гвен всю ночь провела в порту, и ее обычно ясные глаза покраснели от слез – она потеряла человека, которого любила, сколько себя помнила. Ей не удавалось избавиться от жуткого видения – раздутого, изъеденного рыбами трупа любовника, которому суждено преследовать ее до конца жизни. Перед ней неумолимо выстраивалась цепь событий, последовавших за роковым звонком Лойка и поспешным отъездом матери в Брест. Слова «Я сумею заткнуть ей рот!» сразу обрели свой тяжелый смысл после того, как Гвен стало известно о попытке Ивонны задушить Мари и ее аресте. Она отчаянно защищала мать: конечно, та была груба, резка, даже жестока, часто не удерживалась от соблазна унизить близких, но убить… Между недостатками Ивонны и намерением с кем-то расправиться физически пролегала пропасть, которую Гвен отказывалась преодолеть. И лишь когда Ферсен сообщил ей о близнецах, которых считали мертворожденными сорок лет назад, уверенность Гвен серьезно поколебалась. Ее молнией пронзила мысль о Пьеррике, которого мать не выносила и с которым обращалась хуже, чем с собакой, вечно упрекая сына в том, что он вообще появился на свет, и всеми силами стараясь поскорее избавиться от этого «балласта». Она вспомнила, как мать всегда, с самого рождения, окружала ее чрезмерной любовью и заботой.

– Однажды, дочка, это все станет твоим, – говорила мать, показывая на фабрику и дом, который уже тогда подпирали две уродливые башни. – Для тебя я их строила, и ты должна научиться драться, чтобы сохранить и преумножить свое богатство.

В то время ей не исполнилось и пяти, но слова матери прочно врезались в ее память. И в душу Гвен закралось чудовищное подозрение: для «блага» дочери Ивонна была способна на все – в том числе и на убийство Лойка.

Из окна кабинета, откуда просматривался двор, Гвен увидела сына, подъехавшего на мопеде к двери дома. Не выключая мотора, он запустил руку в почтовый ящик, в котором белела газета, и вытащил ее.

Отныне в жизни Гвен оставался только Ронан. Несколько мгновений она с любовью разглядывала высокого светловолосого юношу с тонкими чертами лица и унаследованными от отца красивыми карими глазами. Остановившись и отложив в сторону газету, Ронан достал из кармана мобильный телефон и просто расцвел на глазах, читая только что полученное сообщение. «Девушка», – с нежностью подумала Гвен, которая уж никак не могла предположить, что послание исходило от Жюльетты де Керсен – дочери человека, которого она ненавидела. Потом ее вновь поглотили тяжелые размышления о матери, и она уже не видела, как ее сын, едва взглянув на газету, побледнел, бросил мопед посреди двора и быстро зашагал к фабрике.

Внезапное вторжение Ронана застало Гвен врасплох. Взглянув на его растерянное лицо, она еще раз пожалела, что не справилась с собой на набережной, хотя раньше делала все возможное и невозможное, чтобы скрыть от сына связь с Лойком.

– Надеялась, что я ничего не узнаю?

Гвен уже подыскивала слова для оправдания, но тут она увидела «Телеграмм де Брест», которую Ронан ей протягивал. Значит, его возмущение объяснялось этой новостью, а не ее любовными похождениями! Хотя ей уже было известно о преступлении матери, но, увидев, что об этом напечатано черным по белому в газете, Гвен похолодела.

– И ты поверил этой лживой газетенке?! – с яростью выкрикнула она, бросая ее в мусорную корзину. – Попался на удочку?

– Тогда почему бабушку посадили в тюрьму?

– Произошло недоразумение. И потом: она не в тюрьме, как ты выразился, а задержана, что не одно и то же. – Подойдя к сыну, Гвен подняла голову, ловя его взгляд. Боже, до чего же он вырос! – Происки врагов, только и всего, – продолжила она, стараясь придать голосу убедительность. – Подлая клевета с целью бросить тень на нашу семью и не допустить расширения фабрики! И мне известно, кто за этим стоит!

Потрясенный реакцией матери, Ронан смотрел, как она, схватив с письменного стола ключи от машины, бросилась к двери, и уже на лестнице попытался ее остановить.

– Ведь не думаешь ты, что Керсены могли опуститься…

– Они способны на все, мой мальчик, – перебила Гвен сына, – и ни перед чем не остановятся, если это служит их интересам. Но я дам им достойный отпор, не сомневайся!

– Я с тобой!

– Лучше сбегай в кафе, скупи все экземпляры, – приказала мать, протягивая несколько купюр, – и поскорее их уничтожь. Сделай, как я прошу, пожалуйста!

Ронан, как и его отец, неспособный ей сопротивляться, подчинился.

Пьеррик проследил, как сестра и племянник прошли через мастерские к выходу, после чего поднялся в кабинет Гвен и достал из мусорной корзины газету. Немой ласково провел пальцем по лицу Ивонны и сосредоточенно, как ребенок, который учится читать, стал разбирать заголовок, в котором говорилось об удушенных детях. Уяснив его смысл, он вытаращил глаза и принялся раскачивать головой из стороны в сторону.

Гвен садилась в автомобиль, когда путь ей преградил фургончик, на котором было написано имя Ле Бианов. С раздражением она увидела, что из него вышел Филипп с газетой в руке.

– Твой звездный час еще впереди, дорогая! – с фальшивым участием заметил тот. – Сначала в сеть угодил любовник, потом – матушка!

– Не знала, что ты интересуешься сплетнями! – Вырвав у него из рук газету, Гвен бросила ее на пассажирское сиденье и села за руль. – Прочь с дороги!

Филипп вцепился в дверь, которую она хотела закрыть.

– Ивонна – чудовище, она из тебя тоже сделала чудовище! Без нее, возможно, мы жили бы как люди! От всей души желаю ей до конца дней гнить в тюрьме!

– В последний раз предупреждаю: уйди с дороги!

Он не двинулся. Не отрывая от мужа взгляда, Гвен хлопнула дверью, включила зажигание и, дав задний ход, с силой нажала педаль газа, направив машину прямо на Филиппа. В карих глазах вспыхнула ненависть, и, ничуть не усомнившись, что жена его раздавит, он бросился на бок и покатился по гравию, пока автомобиль удалялся, вздымая облака пыли.

– На сей раз, мерзавец, ты зашел слишком далеко!

На поле для гольфа полетела газета, приземлившись рядом с мячом, по которому мужчина собирался ударить.

Опустив руку с металлической клюшкой вдоль туловища, второй, одетой в кожаную перчатку, удивленный Пьер-Мари де Керсен подобрал экземпляр «Телеграмм де Брест», которую Гвен бросила к его ногам, словно дуэлянт, требующий удовлетворения. Пробежав глазами заголовок, он посмотрел на нее и расхохотался:

– Браво, Ивонна! Жаль, что она тебя пощадила при рождении!

Он ткнул ей в руки газету и преспокойно убрал клюшку в футляр.

– Увы, придется тебя разочаровать: эта информация, не скрою – наполнившая мое сердце радостью, исходит не от меня, и исключительно по причине моего хорошего настроения я прощаю твою грубость, Гвен, – слащаво прибавил он, выбирая новую клюшку – деревянную.

– Негодяй! Я уверена, что Ив все тебе рассказал и ты воспользовался этим, чтобы победить меня на предстоящих выборах!