Она улыбалась, не двигаясь с места.

— С любовью покончено? Сестра возвращается в лоно церкви?

Дени пожал плечами.

— Мне нужен хлеб, — повторил он.

Хозяйка булочной продолжала улыбаться, в ее улыбке сквозила злая ирония. Она подошла к полке, взяла один батон и вернулась к Дени.

— Покончено, покончено, — сказала она.

— Дайте, пожалуйста.

Дени достал деньги, талоны на хлеб и протянул хозяйке. Та посмотрела на купюру и улыбнулась еще ироничнее.

— Это ее деньги? Она тебя содержит? И на шлюху бывает проруха.

— Сами вы шлюха, — сказал Дени, вырывая у нее из рук батон.

— Что? — сказала женщина. — Повтори, что ты сказал?

— Сказал, шлюха.

Хозяйка булочной преградила ему путь и завизжала.

— Шлюха! Он назвал меня шлюхой!

На шум вышел ее муж. Руки его были в муке, широкие волосатые плечи выступали из майки. Он придвинулся вплотную к Дени своей огромной грудью. Он казался очень сильным и его переполняла ярость.

— Это он? — сказал булочник. — Он тебя так назвал?

— Он назвал меня шлюхой! — сказала женщина.

Она распахнула дверь на темную улицу, вышла на порог и начала кричать. Люди сбегались, заходили в магазин. Булочник удерживал Дени за руку.

— Он назвал мою жену шлюхой, — сказал он.

— Подонок, — сказал один старик, — какой подонок!

Дени попытался вырваться, но старик ударил его по спине палкой. Булочник отвесил Дени пощечину. Дени отлетел к стене. Оказавшийся тут же мальчик — тот, что провожал настоятельницу, — помчался предупредить сестру Клотильду. Остальные наблюдали за происходящим, мужчины смеялись. Дени провел рукой по лицу, силясь собраться с духом. Но булочник уже подходил к нему, поднимая руку для удара.

— Оставьте меня в покое, — сказал Дени.

Он смотрел на собравшихся вокруг него людей и внезапно почувствовал себя так, словно участвовал в школьной драке. Он снял часы и положил их в карман брюк.

— Сейчас увидишь! — сказал слегка озадаченный булочник. — Ты это надолго запомнишь.

Он подступил еще на шаг, замахнулся, но Дени не стал дожидаться второй пощечины, он ударил первым, изо всех сил, целясь в глаза. От удара огромный булочник отшатнулся. Но уже старик с палкой и другие деревенские набросились на мальчика.

— Держите его, — сказал булочник, — держите его, я ему сейчас покажу.

И он, не глядя, принялся колотить по выставленным для защиты рукам.

Дени споткнулся, выбросил вперед кулак и ударил в пустоту. А потом произошло вот что.

— Пропустите меня! — кричала Клод. — Пропустите меня!

Она была в слезах. Она бежала всю дорогу. Клод яростно расталкивала людей, сгрудившихся в дверях булочной. Мужчины, державшие Дени, расступились, они были бледны. Когда Клод увидела мальчика на земле, она тоже отступила, и лицо ее, залитое слезами, исказилось от ужаса. Дени стоял на коленях у стены, поджав под себя одну ногу и опершись о землю руками. Кровь текла у него из ушей, изо рта и из носа. Рубашка и брюки были в крови. Он пытался подняться, но не мог.

— Дени! Мой маленький!

Она подняла его за плечи, и он, стараясь удержаться, обнял ее за шею, испачкав кровью белую блузку.

— Это ерунда, — сказал он очень тихо, чтобы только она одна могла его услышать.

— Обопрись на меня.

Ей пришлось поддерживать его, потому что он не стоял на ногах. Дени поднялся — зубы его были красные от крови, а лицо искажала пробегавшая судорога.

— Идем, дорогой.

Она выволокла его на улицу, и какая-то девушка протянула ей хлеб, упавший на ступеньки. Клод его не взяла. Она поддерживала Дени, взбешенная поведением этих людей, и те расступались перед ними в полной тишине.

Сквозь ночь они медленно шли к дому, Клод поддерживала Дени и шептала слова, которые, боялась, уже никогда ему не скажет.

— Обопрись на меня, дорогой. Обопрись крепче. Я тебя не брошу. Увидишь. Я тебя не брошу. Никогда не брошу, любовь моя. Тебе больно? Очень больно?

Дени рыдал у нее на плече и мотал головой.

— Все пройдет, — сказала она. — Крепче обопрись на меня. Я больше тебя не отпущу.

В комнате, когда она мыла ему лицо, а он лежал в постели, укутанный, успокоившийся, с примочкой в уголке рта, она сказала ему:

— Я сейчас вернусь, а ты не двигайся. Я скоро.

— Я не смогу больше тебя целовать, — сказал Дени.

— Почему же? Вот, смотри.

Он наконец улыбнулся — как мог при заплывшем глазе и глубокой ране на губе. Кровь из ушей и носа уже не текла.

— Возвращайся быстрее.

— Я мигом.

— А настоятельница?

— Я с ней поговорю, — сказала Клод.

— Ты отпустишь волосы?

— Вот такой длины.

Она указала на свои колени, вышла и осторожно прикрыла дверь.

Настоятельница была внизу. Стояла спиной к окну. В руках она держала часы Дени на металлическом браслете.

— Как он? — спросила настоятельница.

— Уже лучше. Вы голодны?

— Нет.

— Тогда я бы хотела, чтобы вы ушли, — сказала девушка. — Вы сможете переночевать в деревне.

Она пошла на кухню. Настоятельница последовала за ней и положила часы Дени на стол.

— Вы не изменили решения?

— Я никогда не принимала никаких решений, — сказала девушка. — Ни разу за всю свою жизнь. За меня это делали другие. Теперь я сделала выбор. Я сама выбрала. Понимаете? Сама.

Настоятельница не произнесла ни слова. Она вышла из кухни и закрыла за собой дверь. Девушка подождала, пока ее сердце перестанет бешено колотиться, взяла стакан, выпила воды из-под крана. Затем намылила руки, чтобы стянуть с пальца кольцо. Она носила его очень давно, но снялось оно без усилий.

«Это произошло. Все кончено. Хорошо ли, плохо ли все сложилось, но я сама это начала. Мы оба начали. Не сожалея о том, что не сделали этого раньше. Пришлось пережить все, чтобы понять… Теперь все свершилось. Раз и навсегда.

Я знаю, что мой выбор ужасен. Но если бы я его бросила, такое расставание было бы еще страшнее. Из двух возможных зол я выбираю меньшее. Хотя одно стоит другого. Но мы начали вместе. И если посмотреть с этой точки зрения, мы начали неплохо…

Мы сохраним свою любовь. Пусть пройдет время — пять, шесть лет? — и мы воспрянем. Наша любовь поможет нам выбраться из всей этой грязи. Это главное».

Сердце снова колотилось в груди — ей хотелось быть рядом с ним. Когда Клод вышла из кухни, настоятельница стояла в прихожей с чемоданом в руке.

— Я ухожу, — сказала она, вероятно надеясь, что ее будут удерживать.

— Убирайтесь к черту, — сказала девушка. — Оставьте нас в покое. Убирайтесь к черту, если угодно.

Клод взяла ее свободную руку, положила на ладонь свое серебряное кольцо и сжала ее пальцы — все это очень быстро.

— Вы сумасшедшая, — сказала настоятельница.

— Это прекрасное сумасшествие.

Она подтолкнула настоятельницу к двери. Та вырвалась и опустила на пол чемодан.

— Минутку, сестра моя.

— Я вам не сестра, — сказала Клод. — Разве я вам сестра? Нет. Не говорите, что я ваша сестра.

— Вы были ею, и за это я вас люблю.

— А что мне делать с вашей любовью? Прошу вас, уходите.

— Позвольте мне поговорить с вами, — сказала настоятельница.

Она была бледна. Они обе были бледны.

— Мы уже достаточно говорили, — сказала Клод.

— Вы подумали о его родителях? Когда я вернусь, то пойду к ним, чтобы все им рассказать. Я уже должна была это сделать.

— Рассказывайте все, что угодно, — сказала Клод. — И чего вы этим добьетесь, как вы думаете? Дени будет вынужден вернуться? А дальше что? Жизнь длинная, я могу подождать. Через несколько лет он будет свободен, я тоже, и мы снова будем вместе.

— Вы прекрасно понимаете, что этого не будет. Вы станете для него обузой, постыдным воспоминанием, чудовищной ошибкой.

— Мне вышвырнуть вас отсюда? — сказала Клод. — Скажите, если я должна вам помочь, и я это сделаю.

— Чудовищная ошибка, — сказала настоятельница. — Можете мне поверить, я только что слушала его часы. Знаете? Они опять тикают.