Разрозненные крики раздались спереди, их подхватили на «Ифигении». В разрыв в клубах дыма стал виден обезлюдевший и слабовооруженный «Цейлон», избиваемый огнем сидящей на мели «Мэджисьен» и кормовыми орудиями «Ифигении», он спускал флаг. В момент, когда канонада на мгновение внезапно прервалась, Стивен услышал, как командир «Ифигении» громовым голосом окликает «Мэджисьен», предлагая отрядить партию на «компанейца». Но, как только шлюпка с «Мэджисьен» подлетела к кораблю, вспенивая гнущимися от натуги веслами и так кипящую от пуль и ядер воду, «Цейлон» распустил марсели, и, обрубив якорные канаты, выбросился на берег за «Беллоной». Шлюпка все гналась за ним под вопли своего экипажа, когда «Минерва», также обрубив канат, или лишившись его под убийственным непрекращающимся огнем «Ифигении», развернулась и понеслась по ветру следом за «Цейлоном». Управлялся фрегат все же получше «компанейца», который ухитрился налететь на «Беллону» так, что ей также пришлось обрубать канат. Всех троих в куче понесло на берег, где они и сели, причем «Минерва» оказалась точно за «Беллоной», и в такой близости, что не могла стрелять. Но вот бортовые залпы «Беллоны» продолжали точно ложиться по «Нереиде», а теперь, когда на нее потекли матросы с «Минервы» и «Цейлона», ее ослабевший, было, огонь усилился, бортовые залпы теперь следовали с удвоенной частотой, убийственные в своей точности. «Ифигения», находясь с наветренной стороны от мели и на пистолетный выстрел от нее, не могла развернуться – и в следующие несколько минут ход битвы резко изменился. С «Нереиды» уже не слышалось победных кличей, ее артиллеристы, несмотря на весь свой задор, вымотались, и темп огня упал. Солнце уже почти зашло, и береговые батареи, что до сих пор палили по «Ифигении» и «Мэджисьен», теперь сосредоточили огонь на «Нереиде».

«Почему мы крутимся?» – подумал Стивен, и тут до него дошло, что выстрелом перебило шпринтов, державший «Нереиду» против «Беллоны». Корабль повернулся, одноременно сдвигаясь в сторону, и тут его корма с мягким стуком села на грунт, подняв небольшую волну. Теперь фрегат стоял кормой к противнику, поливавшему его жесточайшим продольным огнем. Кормовые погонные пушки «Нереиды» и бортовые орудия кормовой четверти продолжали огрызаться, но все больше и больше людей падало на ее палубах. Первый лейтенант и три армейских офицера были убиты, кровь текла по квартердеку уже не ручьями, а одним потоком. Клонферт давал боцману указания верповать корабль, когда посыльный снизу, маленький испуганный мальчишка, подбежал к нему, и заговорил, указывая на доктора. Клонферт пересек палубу, и обратился к Стивену:

– Доктор Мэтьюрин, могу я вас просить помочь в кубрике? С Мак-Адамом несчастье, и я был бы вам весьма обязан...

Несчастьем Мак-Адама оказалась алкогольная кома, а его ассистент, никогда прежде не бывавший в деле, пребывал в состоянии крайней ошеломленности. Стивен сбросил сюртук, и в темноте, скупо подсвеченной единственным фонарем, принялся за работу: жгут, пила, нож, наложение швов, щипцы, зонд, ретрактор, перевязка – следующего! Некоторые операции были тонкими и рискованными и все они постоянно прерывались сильными всепроникающими, сопровождаемыми гулом, вибрациями от попаданий тяжелых снарядов в корпус фрегата. Раненые все шли и шли, казалось, уже полкоманды фрегата прошло через окровавленные руки Стивена, пока корабль торчал здесь, никем не подкрепляемый, отвечая едва из полудюжины орудий.

«Дорогу, дайте дорогу капитану!» – услышал доктор, – и на сундуке, под скупым светом фонаря, перед ним очутился Клонферт. Один глаз был выбит и болтался на ниточке, верхнечелюстная кость размозжена, шея вскрыта и пульсирующая сонная артерия предстала в свете фонаря, стенка ее в одном месте была почти пробита. Типичная рана от деревянной щепки. А вот длинная рана через все лицо была явно от картечи. Клонферт был в сознании, с практически ясным разумом, и в настоящее время он не испытывал боли, что не было очень необычным для ран такого типа в то время. Его даже не слишком потревожили скальпель, зонд и игла, кроме того, что он заметил, что они чертовски холодные, и, пока Стивен трудился над ним, Клонферт продолжал говорить. Хоть и затрудненным голосом, сквозь шатающиеся зубы, он рассказывал Стивену, что запросил Пима, смогут ли они отбуксировать корабль из под обстрела, или лучше погрузить раненых на шлюпки эскадры и предать «Нереиду» огню. «Она может повредить «Беллону» при взрыве, – добавил он.

Клонферта еще перевязывали, когда Веббер явился с «Сириуса» с одним из офицеров Пима и с сообщением от него. Сообщение пришлось орать, перекрывая грохот пушек «Беллоны». Пим предлагал Клонферту перейти на «Сириус»: «„Ифигения” до рассвета не сможет сняться с мели, а поскольку „Нереида” засела как раз между ней и французскими судами, она не может стрелять по ним. Но лорд Клонферт, несомненно, может перейти на „Сириус”».

– Оставить моих людей!? – крикнул Клонферт своим странным измененным голосом. – Да будь он проклят! Передайте ему, что я сдаюсь.

Когда офицер вышел, а перевязка была закончена, он обратился к Стивену:

– Все, доктор? Я искренне благодарен вам, – и сделал попытку подняться.

– Может, вам полежать? – участливо поинтересовался Стивен.

– О да, – отозвался Клонферт, – ноги гудят. Но мне надо на палубу. Я должен сделать все как следует, не как ничтожество.

Он встал, и Стивен сказал:

– Осторожней с повязкой на шее. Не разматывайте ее, или вы умрете в течении минуты.

Вскоре почти все оставшиеся матросы по приказу капитана спустились вниз, течение службы было нарушено – и в это час и далее склянки молчали, но жизнь продолжалась. Некоторые собрались в кубрике, и из их приглушенных разговоров, и из сообщений вновь можно было узнать – что происходит: с «Иифгении» подходила шлюпка, чтобы узнать – почему «Нереида» прекратила огонь, и не перейдет ли капитан на их корабль. Им сказали, что фрегат сдается, и что капитан остается на борту. Капитан отправил парламентера на «Беллону» с просьбой прекратить огонь. Почему? Потому что он приказал спустить флаг. Но шлюпка не смогла ни достичь «Беллону», не смогли и докричаться до них. Затем раздался крик, что на палубе пожар, и несколько человек кинулись тушить его, а вскоре сбитая грот-мачта рухнула за борт.

Лорд Клонферт снова спустился вниз, и ненадолго присел посреди кубрика. Хотя Стивен все еще трудился, как проклятый, он поглядывал на Клонферта в промежутках между операциями, и у него сложилось четкое ощущение, что тот находится в сомнамбулическом состоянии. Однако вскоре тот поднялся, и начал прохаживаться среди раненых, окликая их по именам.

Было далеко за полночь. Французский огонь ослабел, британские пушки молчали уже давно, и вот, после нескольких беспорядочных выстрелов, в ночи воцарилась тишина. Люди засыпали там, где удавалось присесть или прилечь. Стивен взял Клонферта за руку, подвел его к койке умершего казначея, что находилась изрядно ниже ватерлинии, показал ему, как расположить голову так, чтоб не потревожить рану, и вернулся к своим пациентам. Их было более ста пятидесяти, двадцать семь уже умерли, но он надеялся, что из оставшихся выживет хотя бы сотня. И еще один Бог знает, сколько убитых наповал на палубах было выброшено за борт во время боя. «Семьдесят или около того», – подумал доктор. Он растолкал мистера Фентона, спавшего уронив голову на руки на сундуке, заменявшем им операционный стол, и вместе они отправились проверять повязки.

Они все еще были заняты, когда взошло солнце и «Беллона» вновь открыла огонь по «Нереиде», снова и снова, несмотря на непрерывные оклики с последней. Канонир спустился вниз с зияющей раной от щепки на лбу, и, пока Стивен накладывал лигатуру на артерию и бинтовал ему голову, тот рассказал, что, оказывается, флаг «Нереиды» все еще развивается над фрегатом, и, главное, его никак не удается спустить. Прошел слух, что его прибили к мачте гвоздями, но канонир об этом ничего не знал, а боцман, который наверняка знал правду, был мертв.