На вершине холма шумели вековые сосны, каким-то чудом избежавшие участи остальных деревьев, пущенных солдатами Харана на колья для ловушек и частоколов, или на дрова для костров. А сейчас эти сосны начали рушиться — лопалась кора, со страшным треском ломались стволы, сучья разлетались в мелкое древесное крошево. Больше всего это походило на то, как если бы великан нанес удар чудовищным мечом. Вот только лезвие этого «меча» было невидимым — лишь туманная, едва заметная полоска взвихренного воздуха да рушащиеся деревья отмечали его путь. И это незримое лезвие приближалось к расположению войск Харана!

Энвальт тяжело застонал. Его колотила крупная дрожь, изо рта летела пена, окрашенная в розовый цвет кровью из прокушенной губы, глаза закатились, скрюченные пальцы напоминали когти…

Расширившимися от удивления глазами Харан видел, что путь Клинка, который, подобно исполинскому плугу, уже вспарывал почву, начал изменяться. Остановить Клинок невероятно трудно — но можно отклонить его, направив по новому пути. И Энвальт, не тратя сил на создание сверхсложной магической преграды, просто «подтолкнул» незримую смерть, заставив Клинок скользить в направлении, немного отличающемся от первоначального.

Харану даже трудно было представить, насколько напряженная борьба сейчас ведется двумя магами, насколько страшно их противостояние. Казалось, Энвальт вот-вот потеряет сознание… И все же несколько мгновений спустя борозда вспоротой почвы достигла болота — и вода взорвалась, отмечая то место, где в нее врезался Хрустальный Клинок. А потом словно лопнула до предела натянутая струна — невероятно громкий звон расколол небо, и в то же мгновение со стороны лигиррийского лагеря раздался тонкий, исполненный боли вскрик, сменившийся жутким клокотанием, как будто у кричавшего хлынула горлом кровь. И воцарилась тишина.

Выждав еще несколько секунд, Харан вскочил на ноги и бросился к Энвальту.

Маг обессилено распластался на земле, но был в сознании. Черты лица его заострились, белки глаз были испещрены красными пятнышками — мелкие сосудики не выдержали страшного напряжения — из носа и прокушенной губы стекали тонкие струйки крови.

— Энвальт, это невероятно! — Харан приподнял голову мага, и поднес к его губам горлышко кожаной фляги. — Тебе удалось! Ты отклонил Клинок!

Маг сделал несколько шумных глотков. Розоватые струйки разбавленного водой вина потекли по подбородку, смешиваясь с кровью.

— Невероятно! — продолжал частить Харан. — А что с их магом?

Энвальт провел ребром ладони по горлу.

— Он мертв, — догадался Харан. — Но почему? Ты ведь не наносил ответного удара?

Маг едва заметно покачал головой.

— Клинок вытягивает силы, — прошептал он. — А я заставлял его удерживать заклятие, не давая развоплотить Хрустальный Клинок. Его просто высосало…

Харана передернуло. Жуткая смерть — впрочем, не более жуткая, чем та, что ожидала бы их, не сумей Энвальт отклонить Клинок. Да и зачем ужасаться судьбе вражеского мага? Он сгинул, значит, теперь небольшому отряду Харана не угрожает магический удар со стороны врага — Энвальт ведь говорил, что у лигиррийцев всего двое магов. Одного разорвал смерч, второго высосало собственное заклятье. А значит, теперь Энвальт сможет по-настоящему помочь собственным бойцам…

Будто бы услышав его мысли, Энвальт негромко сказал:

— Харан… В ближайшее время вам придется держаться самим… На меня не рассчитывайте.

Харан ничего не сказал, но в его глазах слишком явно читался вопрос — «почему?»

— Я тоже высосан — высосан досуха, Харан. Единственное, чем я отличаюсь сейчас от лигиррийца — я жив, а он нет. Но помощи я оказать не смогу. Прости…

— Да ты что, дружище… Ты и так сделал столько, что и представить трудно…

Харан нисколько не кривил душой. В самом деле, Энвальт сделал практически невозможное. Бои магов всегда напоминали Харану фехтование, смертельно опасный танец, который ведут два мастера клинка. Правда, если в обычном бою допущенную ошибку иногда можно исправить, то в магическом поединке первая ошибка обычно бывает и последней. В течение долгого времени маги выжидают, сплетая заклятия, незримыми эфирными уколами пробуя защиту противника на прочность, изучают тончайшие нюансы сил, раз за разом взвешивая все малейшие факторы, которые можно использовать для увеличения своей атакующей или оборонной мощи, и которые могут повлиять на развитие событий. И лишь после этого следует удар, который обычно бывает единственным. Правда, маги высшего уровня способны к мгновенной концентрации, и могут игнорировать различные мелочи, преодолевая их воздействие благодаря виртуозному владению Силой. Однако ни Энвальт, ни, как стало понятно, маги лигиррийцев, к числу высших Посвященных не относились. Тем не менее Энвальт не просто выиграл два магических поединка, но еще и сумел отправить к праотцам немало лигиррийцев.

— Отдыхай, Энвальт. Отдыхай, дружище. Мы продержимся.

К Харану приблизился Атли, один из пехотинцев.

— Мы потеряли двенадцать человек, — сказал он. — Восемь в пехоте, и четверо пращников — Клинок все же зацепил их позицию.

Харан покачал головой. Двенадцать… Удивительно мало для столь напряженного боя — и чертовски много, если учесть малочисленность его отряда.

— Пусть их похоронят на холме…, — начал было Харан, но маг вдруг сдавил его предплечье.

— Нет, — сказал Энвальт. Голос его был так слаб, что Харан пришлось наклониться пониже, чтобы расслышать слова мага. — Тела… надо отнести к моей палатке. Еще возьмите сухих листьев из мешка — того, что с красной тесьмой — посыпьте вокруг тел. И накройте их чем-нибудь, чтобы птицы не расклевали…

— А зачем это? — рискнул спросить Атли, но Харан так зыркнул на него, что боец поспешил удалиться. Впрочем, Харан тут же сам повторил вопрос солдата, повернувшись к Энвальту.

— Не сейчас, — мотнул головой Энвальт. — Потом объясню. Просто проследи, чтобы они сделали, как я сказал, хорошо? А теперь оставь меня, мне нужно отдохнуть…

Висевший над болотами густой утренний туман едва начал рассеиваться, а бойцы Харана уже давно были на ногах, готовые в любой момент занять свои места. Отовсюду слышались шуршание выделанной кожи, приглушенное позвякивание кольчуг и пластин доспехов, скрежет точильных камней.

Дозорные сообщили, что в течение всей ночи лигиррийцы не проявляли никакой активности — впрочем, заметить что-либо в густом тумане было непросто.

Начался третий день обороны. Харан с трудом верил в то, что им удалось продержаться столько времени — при таком-то соотношении сил! — но он практически не сомневался в том, что этот день будет последним. От его и без того слишком маленького отряда уцелело всего около восьмидесяти человек, причем больше половины из этих восьми десятков составляли лучники и пращники. И сегодня ему придется с этой горсткой людей принять последний бой… Хотя дело даже не в том, что их осталось так мало. К вечеру третьего дня солдаты должны были заплатить страшную цену за ту поистине нечеловеческую стойкость, которую им дал эликсир Энвальта. Но вряд ли кто-то из них протянет до вечера — лигиррийцы наверняка сломят сопротивление раньше.

Харан тяжело вздохнул. Наверное, это было глупо — продолжать сдерживать лигиррийский отряд, потому что битва у Города Ста Владык уже должна была начаться. Можно отойти, спасти уцелевших бойцов… Но как знать — вдруг лигиррийцы все же успеют добраться до Города, вдруг их уменьшившийся наполовину отряд, появившийся на поле брани к концу битвы, станет той соломинкой, что ломает спину верблюду, тем перышком, что может склонить чашу весов победы? Да и какой толк? Воины все равно умрут от действия эликсира… Так не лучше ли будет, если они умрут здесь, забрав с собой как можно больше врагов?

Завернувшись в тяжелый и уже начинающий отсыревать плащ — пусть бы ледяной демон Ирли побрал эти туманы! — Харан подошел к защитным частоколам. Прошлым вечером бойцы по мере сил и возможности подлатали рогатки, а сейчас заканчивали разбрасывать «ежи», пару мешков которых ни свет, ни заря привез подмастерье кузнеца из ближайшей деревни. Парень сказал, что в деревне закончился запас железа, и без того невеликий, а значит, больше «ежей» кузня выдать не сможет. Но больше-то им и не понадобится…