– Тито возвращается, – сказала она. – Пусти меня.

Но Дрейк не ослабил хватку.

– Пообещай, что сойдешь с корабля. Пообещай.

Девушка вновь начала вырываться. Он заметил, что на этот раз она старалась не смотреть ему в глаза.

– Дрейк…

Пальцы его проскользнули под льняную ткань рубашки Пэйтон и потянулись к мягкой коже плеч девушки.

– Обещай мне.

– О, Боже, ладно, обещаю. А теперь пусти меня…

Тито открыл дверь темницы как раз в тот момент, как Дрейк отпустил Пэйтон. Девушка проворно вскочила на ноги, пытаясь привести в порядок свою одежду. К счастью, стражник смотрел только на свои руки, которые сжимали кусок какой-то жирный пищи.

– Эй, Хилл, – окликнул он Пэйтон, что-то пережевывая. – Т’я там кок обыскался.

Хилл – Иеремия Хилл – именно под этим именем ее знала команда. Вместо ответа девушка подняла с пола пустую чашку и миску, которые принесла Дрейку еще в прошлый раз.

– Иду, – сказала она, глядя в пол.

– Давай поспешай, – бросил гигант, все еще что-то пережевывая. – Там печь в шрапнель разлетелась. Вот дюжину якорей мне в пузо – какая-то гнида с «Мэри Би» туда чуток пороху киданула. В жисть такого не видал. Весь камбуз в пудинге. – Он сглотнул, а затем поднял руку, в которой держал еду, и снова откусил кусок. По бороде его потек жир. – Ежли хочешь схарчить че-нить на ужин, не рассусоливай, а то там щас все влет разойдется.

– Точно. Спасибо, Тито, – Пэйтон встала и, снова стараясь не смотреть на Коннора, вышла из темницы.

Глядя, как она уходит, Дрейк гадал, как кто-либо вообще мог принять ее – даже в таких мешковатых штанах – за мальчишку. Ему казалось, что каждое движение Пэйтон вопит о ее женственности. Тот факт, что эта женственность всегда была в Пэйтон, а он до недавнего времени не замечал этого, только усиливал досаду Коннора. Теперь все, о чем он мог думать, – что произойдет, когда тайна Пэйтон будет раскрыта. Он был уверен, что не вынесет это. И никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, таким слабым.

Коннор Дрейк не привык к беспомощности. Более того, она была ему совершенно чужда. Однако сидя в трюме, весь остаток ночи он думал о том, что беспомощность – это то ощущение, с которым теперь ему придется свыкнуться. По крайней мере, пока Дрейк прикован цепями к стене.

И до тех пор, пока Пэйтон Диксон оставалась на борту этого корабля.

Глава 18

Ну и ладно, и пошел он к черту. Кем он себя возомнил, что отдает ей приказы, как своему боцману?

Утром следующего дня Пэйтон драила пол камбуза, испытывая едва ли не радость от того, что устроенный ею взрыв разбросал кусочки галет по всему полубаку. Ей нужно было чем-нибудь заняться, чтобы не думать о Дрейке.

Не сказать, чтобы это помогало. Отдраивая пол, она снова и снова перебирала в уме волнующие вчерашние события.

Он что, думал, ей это легко далось? Ничуть не бывало. Особенно трудно было убедить Кларенса позволить ей носить еду пленнику. Она в полном смысле слова изводила кока днями напролет. В конце концов тот изменил свое мнение, но не благодаря усилиям Пэйтон. Просто после того как «Ребекка» приняла на борт команду «Мэри Би», когда пушки «Амазонки» уничтожили их корабль, запасов еды осталось так мало, что Кларенс больше не осмеливался покинуть камбуз из опасения, что все съестное украдут. Еду капитану Пэйтон приходилось носить под вооруженным конвоем, на глазах у всей команды, члены которой пускали слюни при виде тарелок у нее в руках.

Из всех троих – Дрейка, Бекки Уитби и Пэйтон, – последняя считала свою судьбу наиболее тяжкой. Что ни говори, а Дрейку было не так уж и плохо в своем одиночномзаключении. Бекки Уитби разместилась в роскошной каюте на корме, которую Пэйтон видела собственными глазами в первое же утро, принеся капитану завтрак.

Да, из всех троих меньше всего повезло Пэйтон, которая надрывалась с момент своего появления на корабле: чистила картошку, нарезала сельдерей и варила свинину.

Так можно ли винить ее за то, что она урвала свою крошечку счастья на коленях у Дрейка?

Она не понимала, что его так расстроило. Очень маловероятно, что ее раскроют. И по правде сказать, до сего дня ее временное пребывание на борту «Ребекки» не отличалось от плавания на кораблях братьев. Только теперь Пэйтон выполняла в основном физическую работу, – прежде от Пэй требовалось лишь правильно назвать румбы по компасу, – и у нее не было койки на корме. Если начистоту, то собственной койки у нее здесь вообще не было, потому что полубак «Ребекки» заполонили члены команды «Мэри Би». Пэйтон пришлось стащить одеяло и устроиться внизу, как можно ближе к каюте, в которой заперли Дрейка. Толстые стены не давали им поговорить, но ее успокаивало то, что он всего в нескольких футах от нее.

Так чего он беспокоился? Она понятия не имела. Да что она вообще понимала в мужчинах? Пэйтон начала сознавать, что не знала почти ничего.

Вот зачем, например, мужчина захочет жениться на женщине, которая, по его мнению, носит ребенка его брата? Дрейк говорил о своем долге, но Пэйтон подозревала, что будь Бекки Уитби страшненькой, он, вероятно, нашел бы другой способ исполнить свой долг, не беря в жены мать ребенка своего усопшего брата.

И оверштаг [46] Дрейка, что, дескать, если бы Пэйтон хотя бы попыталась вести себя как женщина, то он бы не поддался чарам мисс Уитби с такой легкостью… Это ранило Пэй куда сильней, чем мог себе представить Дрейк. Почему он не заметил ее истинную сущность под грубоватыми манерами, которые она переняла у братьев? Почти двадцать лет она вела себя, как все в ее окружении, осознав, что для девушки подобное поведение неприлично, только тогда, когда один из ее братьев женился, и Пэйтон впервые почувствовала на себе женское влияние.

Но все же это не объясняет поведение Дрейка в каюте. Пэйтон начинала думать, что этому нет разумного объяснения.

Мужчины. У них что-то с головой.

Вот, к примеру, то смехотворное обещание, которое он заставил ее дать. Милостивый Боже, он же не думает, что она его сдержит? Покинуть судно без него? Нет, черт возьми.

Конечно, со стороны Дрейка было очень благородно приказать ей покинуть корабль. Наверное, если бы ее чувства к нему не были бы такими сильными, то она бы так и сделала. А может быть и нет. Только малодушный трус бросил бы своего товарища по команде и спасал бы свою шкуру. Неужели Дрейк хотел, чтобы она повела себя как трусиха? Пэйтон не сделает ничего подобного, ведь она же Диксон. Ей нужно быть достойной своего имени. Она ни за что не бросит никого: ни юнгу, ни жалкую корабельную собачонку.

Не оставит даже Бекки Уитби.

По крайней мере, она уверяла себя в этом до того, как узнала, какого рода отношения у мисс Уитби с капитаном Лафоном. Пэйтон вспомнила, как впервые отнесла капитану завтрак, как нервничала из-за того, что увидит за дверью полубака. Она видела, как Бекки Уитби отвели туда, и больше та не выходила. Что если, открыв дверь, она увидит окровавленный труп?

Но когда она нерешительно постучалась, дверь открылась, и на Пэйтон нахлынуло облегчение. Бекки Уитби она не заметила, а мужчина перед ней не внушал особого ужаса.

«И это грозный капитан Люсьен Лафон? – подумала она тогда про себя. – Тот самый Француз, одно лишь упоминание имени которого в Кингстоне или в Гаване заставляло мужчин хвататься за шпаги?» Его внешность вполне соответствовала его славе. По мнению Пэйтон, этот человек был достаточно рослым, чтобы наводить страх на свою команду, состоявшую из мужчин среднего роста или ниже. И одевался он определенно щеголевато, как и другие виденные ею пираты, которые, в отличие от наемников, обладали чувством стиля. Он был одет в бархатный китель вызывающего бирюзового оттенка, и рубашку с кружевными манжетами, которые почти скрывали кисть, а пальцы были унизаны кольцами.

Но на вид он не внушал такого страха, как, судя по слухам, самый знаменитый из всех пиратов, Черная Борода. На самом деле, француз был довольно красив со своей копной черных волос, затянутых в хвост, и залихватскими черными усами. Однако сейчас его лицо обострилось от волнения. Очевидно, он сильно из-за чего-то переживал и ходил взад-вперед перед закрытой дверью, которая, как предположила Пэйтон, вела в его личную гостиную.