Если между ними дружба, причем настоящая, и их влечет друг к другу, то насколько они далеки от любви?

Впрочем, это уже не имело значения. А все потому, что сегодня он женится на мисс Уитби и уезжает в Нью-Провиденс. Может, когда-нибудь она снова его увидит. Может, он приедет в Англию на ее свадьбу. Пэйтон горько рассмеялась под простынями. Ее свадьба. Какая глупость! Она никогда не будет невестой. Если она не могла получить Дрейка, то ей вообще никто не нужен. И точка.

Перекатившись на бок, Пэйтон выглянула из-под простыни и просмотрела на часы, стоявшие на камине. Восемь часов. Застонав, она снова натянула простыни на голову. О, Боже! Меньше, чем через два часа свадебный кортеж отправится в деревенскую часовню.

Пэйтон встала, умылась и оделась еще до того, как часы на каминной полке пробили девять раз. Горничная, которая принесла воду для умывания, сообщила, что внизу в столовой подают кофе, и если юной леди будет угодно, то она может принести ей чашечку. Так уж получилось, что юной леди было угодно выпить кофе. У Пэйтон не было никакого желания сталкиваться с хозяином дома и еще меньше – с его нареченной. Принимая ванну, Пэйтон заметила на своем запястье розовую шелковую ленту, которую повязала накануне вечером. Эта лента так и осталась красоваться на ее руке в качестве напоминания о ее вчерашнем поведении. Пэйтон развязала ее, но лишь затем, чтобы украсить лентой свою лодыжку, где никто, кроме горничной, ее не разглядит. Девушка словно предчувствовала, что сегодня ей потребуется хоть какое-то напоминание о том, кому в действительности принадлежал Коннор Дрейк.

И она была абсолютно уверена, что уж точно не ей.

Но Пэйтон была не единственной из Диксонов, кто не спустился в столовую на чашку утреннего кофе. Раздался громкий стук в дверь, после чего она тут же распахнулась, не дав Пэйтон возможности ответить, и явила полуодетого Хадсона, который болезненно щурился от утреннего света.

– Пэй, – произнес он хриплым ото сна голосом, – завяжи мне галстук, пожалуйста. Не знаю, что со мной такое, но мои пальцы раздулись и стали похожи на сосиски. Я едва могу ими шевелить.

Пэйтон приподняла одну из массивных ручищ брата и внимательно ее осмотрела.

– С кем ты подрался? – спросила она.

– Ни с кем. – Заросшее щетиной лицо Хадсона приняло страдальческое выражение. – По крайней мере, я не помню, чтобы дрался с кем-то.

– Что ж, этот синяк не мог появиться здесь сам по себе. – Пэйтон опустила его поврежденную конечность. – В котором часу вы с Рэли отправились спать?

Хадсон моргнул:

– Спать? – спросил он. – О чем ты?

После этого Пэйтон начала догадываться, чем ее братец занимался всю ночь.

– Господи, Хад, – сказала она, обмахиваясь рукой от его дыхания. – Что ты делал? Проглотил винокуренный завод?

В этот момент в дверь снова постучали, и в комнату вошел Рэли. В отличие от старшего брата, он был полностью одет. Но выглядел при этом просто кошмарно. Пэйтон не преминула ему об этом сообщить, но Рэли воспринял оскорбление с несвойственным ему смирением. Вместо ответа он прошел мимо сестры, подошел к кровати, откинул простыни, аккуратно заправленные горничной, и улегся на постель Пэйтон прямо в сапогах и одежде. Когда она спросила его, что, черт подери, он вытворяет, Рэли сумел лишь простонать из под горы подушек, которые положил себе на голову:

– Обязательно так орать?

– Уходите отсюда, – резко сказала Пэйтон. – Мы должны быть в церкви через час.

– Так нечестно. Твоя постель лучше моей, – возмущенно засопел Рэли. – Моя кровать твердая, как камни.

– Это и были камни, ты, тупица, – рявкнул Хадсон, все еще продолжая щуриться от света. – Ты же заснул на подъездной дороге.

– И проснулся чертовски промокшим. – Под подушками и простынями Рэли совсем не было видно, не считая носков сапог, торчащих с края кровати. – Это все из-за проклятой росы. Ненавижу ее. А эти мерзкие птицы со своим адским пением. У меня голова раскалывается от их треклятого чириканья. Они начали вопить в два часа ночи, и по мере приближения рассвета орали все громче и громче. Боже, не могу дождаться, как мы снова будем в море. Жизнь в порту сродни пытке.

В дверь постучали в третий раз. На этот раз с порога на нее смотрел жених, которого едва можно было узнать. Его торс был обнаженным, а сам Дрейк стоял в коридоре и опирался одной рукой о стену, пытаясь удержать равновесие. В другой руке была зажата рубашка, жилет и пиджак, рукава которого волочились за Дрейком по полу. Щеки и подбородок жениха покрывала темная щетина, а голубые глаза казались более яркими, чем обычно, из-за красных кругов, свидетельствовавших о бессонной ночи.

Эти глаза притягивали взгляд Пэйтон, не позволяя отвести глаза. Если она и ожидала от Дрейка предложения сбежать с ним в последнюю минуту, то была жестоко разочарована. Вместо этого он с трудом разлепил сухие губы и прохрипел:

– Помоги мне.

Пэйтон едва не задохнулась от ярости. Нет. Это уже слишком. Разве Дрейку мало, что она будет сидеть здесь и смотреть, как ее брат передает этому человеку ее корабль; что через час ей придется придти в часовню и смотреть, как он берет в жены другую? Неужели он думает, что она должна еще и помочь ему одеться?

Она не станет этого делать.

Она не может.

У нее за спиной послышался смех Хадсона.

– Эге, – засмеялся он. – Эге-гей!Взгляни-ка на Дрейка, Рэл. Он выглядит, как будто его вытащили со дна Темзы.

– Это Дрейк? – Рэли откинул простыни и сел на кровати. – Может он сказать своей чертовой кухарке, чтобы нам дали поесть? Она говорит, что мы должны ждать завтрака, который будет после венчания, но если я сейчас же не заполню чем-нибудь желудок, то протяну ноги раньше, чем закончится эта проклятая свадьба.

Пэйтон по-прежнему стояла в дверном проеме, держась руками за дверной наличник и не давая Дрейку зайти в комнату, и внимательно разглядывала его лицо. Если вчера за обедом она решила, что на нем запечатлена боль, то теперь его лицо превратилось в мученическую маску. Глубокие морщины прорезали лицо от опущенных уголков губ к ноздрям. А красные круги под глазами были следствием ночи, проведенной без сна, а вовсе не результатом знакомства с опухшими пальцами Хадсона.

Тем не менее, с утверждением Хадсона, что его старинный приятель выглядел так, будто его достали со дна Темзы, Пэйтон согласиться не могла. Даже страдая от похмелья, Дрейк был слишком хорош, чтобы Пэйтон могла смотреть на него, сохраняя при этом спокойствие духа. Сотни бессонных ночей не смогли бы ослабить его твердые мышцы рук или живота, по которому спускалась вниз дорожка из белокурых волос, исчезавшая за поясом брюк. Он мог бы выпить целый ящик виски, но его кожа все равно будет сиять, словно бронза, а зубы – сверкать белизной, как слоновая кость.

Это несправедливо. Нечестно, что он выглядит таким красивым. Как же она заставит себя презирать Дрейка, если от одного взгляда на этого мужчину, на его мягкие светлые волосы, поблескивающие в тусклом утреннем свете, у нее слабеют коленки?

– Что ж, – сказала она как можно резче, – полагаю, ты тоже можешь войти. Кажется, здесь все считают меня своим личным камердинером. Почему же тебе думать иначе?

Она шагнула в сторону, и Дрейк вошел в комнату, приподнимая одежду, которую держал в руке.

– Не могу это надеть, – с трудом произнес он. – Мои пальцы меня не слушаются.

Пэйтон посмотрела на Хадсона, который выглядел очень довольным тем, что кто-то еще страдает так же, как и он.

– У меня такая же проблема! Не могу сжать пальцы в кулак. – Он вытянул свою руку и сунул кулак прямо под нос Дрейку. – Видишь? Слаб, как котенок. Пэйтон говорит, будто я кого-то избил, поэтому у меня и рука болит, но я не помню, чтобы кого-то трогал. Ты не помнишь, бил ли я кого-то?

– Не могу сказать, что помню, дружище. – Дрейк смотрел куда угодно, но только не на Пэйтон. – Я сам выпил вчера чуть больше своей нормы.

Пэй не сводила с него сердитого взгляда. Если он думает использовать алкоголь, как оправдание для того, что произошло между ними в саду, то ему придется придумать что-то другое.