Я сел на скамейку и уронил голову на руки. Я был ошеломлен, поражен, раздавлен. За те десять минут мир для меня перевернулся вверх дном. Мимо меня проходили люди — они смеялись, шутили, сплетничали. Мне казалось, что я смотрю на них, на живых, глазами мертвеца. Я не испытывал ни интереса, ни сочувствия к их стремлениям, маленьким радостям и горестям.
— Я уйду прочь от этого людского стада, — сказал я вслух, вставая со скамейки. — Женщины лживы, мужчины глупы, а все вокруг — сплошная корысть, подлость, гнусность и низость.
Несчастная любовь, к сожалению, превратила меня в циника, глупого и безрассудного. Впрочем, так случалось со многими до меня и со многими после.
Многие месяцы я путешествовал, изо всех сил стараясь новыми впечатлениями и ощущениями навсегда вытравить из памяти красивый, но лживый образ. В Венеции я услышал, что она помолвлена с молодым Шоулфилдом.
— У него куча денег, — сказал мне турист-соотечественник за обедом в отеле «Европа». — Для нее он прекрасная пара.
Для нее!
Вернувшись в Англию, я переезжал с места на место, стараясь избегать прежних друзей и знакомых и ведя замкнутый образ жизни. Примерно тогда мне в голову впервые пришла мысль отделиться от человечества в пространстве, так сказать, физически в той же мере, в коей мои мысли и чувства отличались от общепринятых взглядов стада. Мне кажется, что я от природы обладал меланхолическим темпераментом, и все мои невзгоды превратили меня в законченного мизантропа. Для меня, всегда жившего одиноко, без родителей, родственников и друзей, Люси была всем. И теперь, когда я лишился и ее, любое человеческое лицо вызывало у меня ненависть. Я пришел к заключению, что одиночество в пустыне куда лучше, чем одиночество в толпе. В каком-нибудь диком уголке я окажусь наедине с природой и продолжу свои занятия, не боясь быть потревоженным.
В то время когда я все больше укреплялся в своем решении, на память мне пришел островок Ардвоу, о котором, по странному стечению обстоятельств, мне как-то рассказал Шоулфилд в один из редких вечеров, когда нам вместе с ним довелось быть в доме Форестеров. Он рассказывал о его отдаленном и уединенном расположении и о красоте его природы, поскольку его отец владел землями на острове Скай, откуда он летом обычно совершал путешествия на яхте и во время одного из них посетил этот Ардвоу. Шоулфилд вскользь заметил, что зачастую туда годами не ступает нога человека, поскольку овец там не пасли из-за отсутствия травы, а для рыбаков остров не представлял никакого интереса. Вот это, подумал я, и есть самое подходящее для меня место.
Одержимый своей новой идеей, я отправился на Скай, а оттуда в Уист. Там я нанял рыбацкую барку у человека по имени Макдейрмид и вместе с ним и его сыном добрался до острова. Он выглядел в точности так, как я его себе представлял: хмурый и безлюдный, с огромными мрачными скалами, уходящими ввысь прямо из песчаного берега. По словам Макдейрмида, здесь некогда располагалась перевалочная база контрабандистов, откуда они доставляли свои грузы на побережье Шотландии. Он показал мне несколько «складских» пещер, одна из которых мне особенно приглянулась, так что я решил, что она и станет моим пристанищем. К ней вела запутанная не хуже лабиринта каменистая тропка, что защищало ее от вторжения извне. Внутри пещера оказалась достаточно просторной, а свет проникал в нее через скальный проем вверху, который в сырую погоду можно было чем-нибудь закрыть.
Моряк рассказал мне, что это место показывал ему еще его отец, но о нем ничего не знали те, кто изредка наведывался на остров. Неподалеку от пещеры был родник с пресной водой, а рыба в море ловилась в неограниченном количестве.
Я остался настолько доволен результатами своей экспедиции, что вернулся в Шотландию, полный решимости реализовать свой сумасбродный мизантропический план.
В Глазго я закупил большую часть предметов первой необходимости, которые я хотел взять с собой. В их число входили утепленный спальный мешок, наподобие тех, что используются в арктических широтах, набор вычислительных, геодезических и астрономических инструментов, обширная «походная» библиотека, включавшая все современные труды по химии и физике, двуствольное ружье, рыболовные снасти, лампы, свечи, керосин и масло. В Обане и Сторновэе я приобрел два мешка картофеля, мешок муки и большой запас мясных консервов, а также переносную печку. Все это я перевез на барке Макдейрмида, взяв с него и его сына клятву хранить молчание, которую, насколько мне известно, они сдержали. Мы также доставили на остров стол, стул и запас бумаги, перьев и чернил.
Все это мы сложили в пещере, а затем я попросил Макдейрмида приезжать на остров первого числа каждого месяца или как можно скорее после него, если позволит погода, чтобы узнать, не нужно ли мне еще что-нибудь. Он обещал и, получив за свои услуги щедрое вознаграждение, отплыл восвояси, оставив меня на острове в полном одиночестве.
Меня охватило странное чувство, когда коричневый парус его лодки скрылся за горизонтом и передо мной остался лишь необъятный морской простор. Барка была последней нитью, связывавшей меня с остальным человечеством. Когда она исчезла, я вернулся в пещеру, осознавая то, что теперь никакие рукотворные видения или звуки не станут действовать мне на нервы. Впервые за много месяцев я почувствовал хоть какое-то удовлетворение. В печи ярко горел огонь, благо топлива для нее на острове было в избытке, а печная труба выводилась наружу сквозь проем вверху. Я сварил картошки и приготовил хороший ужин, после чего я читал и писал до самой темноты. Затем я залез в спальный мешок и крепко уснул.
Я рискую утомить читателей рассказами о своем житье-бытье на острове, хотя мелкие детали моего хозяйствования чрезвычайно интересуют мою обожаемую супругу, несмотря на то что с того времени прошло уже более десяти лет. Разумеется, я не стал полностью счастливым человеком. Надо признать, что временами я впадал в глубочайшее уныние и пребывал в нем долгие дни, будучи даже не в состоянии разжечь огонь и приготовить себе пищу. В подобных случаях я бесцельно бродил по берегу или по окрестным холмам до тех пор, пока с ног не валился от усталости. После этих приступов меланхолии я на некоторое время становился не то чтобы спокойным, а, скорее, апатичным. Иногда я посмеивался над своей жизнью анахорета и размышлял над тем, что если владелец острова — по моему разумению, он все-таки кому-то принадлежал — узнает о моем существовании, то как он поступит: то ли безжалостно прогонит меня прочь, то ли затребует арендную плату за мою маленькую пещеру.
Прошло три месяца. Это я знал по регулярным приездам моего верного моряка. Затем произошло событие, в корне изменившее всю мою жизнь и в конечном итоге послужившее причиной написания этого рассказа.
В тот день я обходил владения своего маленького «королевства» и вернулся в свое обиталище около четырех часов, после чего засел за книгу «Принципы политической экономии» Дэвида Рикардо, по которой я писал аналитическую статью. Я работал примерно три часа, и вскоре начало темнеть (стоял уже сентябрь), так что пора было заканчивать, как вдруг, к своему превеликому удивлению, я услышал человеческий голос. Сам Робинзон Крузо не смог бы испытать большего изумления, увидев след человеческой ноги. Первое, о чем я подумал, — какие-то непредвиденные обстоятельства заставили Макдейрмида прибыть сюда раньше времени, и он зовет меня. Но после недолгого раздумья я понял, что слышанный мной голос резко отличался от грубоватого гэльского говора моряка. Пока я сидел с пером в руке, прислушиваясь и теряясь в догадках, с берега раздался взрыв смеха. Меня охватило какое-то иррациональное и безрассудное возмущение, что кто-то осмелился нарушить мой покой, так что я выскочил из пещеры и начал осматривать окрестности в поисках незваных гостей.
Внизу, в бухточке, стояла на якоре небольшая изящная яхта водоизмещением примерно в двадцать пять тонн. На берегу два ее пассажира — один молодой, второй постарше — пытались с помощью матроса поставить палатку. Они забивали колышки в песок и привязывали к ним веревки. От яхты отвалила небольшая шлюпка с гребцом на веслах и закутанной в плед женщиной. Когда шлюпка пристала к берегу, один из яхтсменов, тот, что помоложе, ринулся к ней и подал пассажирке руку, помогая ей сойти. Как только она стала в полный рост, я тотчас же узнал ее. Даже спустя десять лет я вновь охвачен бурей эмоций, которые испытал тогда, когда на заброшенном острове снова увидел женщину, которую любил больше всего на свете.