Сергей Жемайтис

Клипер «Орион»

На рейде

Которую неделю день и ночь над плоскогорьями Корнуэлла полз серый поток тумана, медленно стекая с обрывистых скал в Ла-Манш. В заливе Плимут-Саунд туман был так густ, что корабли, истошно завывая и звоня в рынды, расходились в опасной близости, не видя друг друга.

В Корнуэлле обычно стоит мягкая зима — «медленная весна» называют ее местные жители. Но в 1918 году настоящая весна задержалась где-то по ту сторону Ла-Манша, на полях последних ожесточенных битв, хотя исход мировой войны был уже давно предрешен, как и приход солнечных дней в Корнуэлл.

С юго-запада подул ветер. Туман заклубился, потрескался. Ослепительный поток солнечных лучей хлынул на воды залива.

Медленно отодвинулась влажная завеса с берегов залива Плимут-Саунд, открыв удивительную панораму гигантского морского порта с сотнями кораблей всех классов, от огромных линкоров, многопалубных лайнеров и громоздких «торгашей» до грациозных парусников, буксиров, катеров, рыбацких шхун и яхт. Над портом стоял гул машин, иногда прорезаемый ревом сирен и гудками паровых катеров. Отходили от причалов низко осевшие морские гиганты с палубой, заставленной пушками и танками, у борта розовели лица солдат в грязно-зеленой форме. А неутомимые буксиры волокли к освободившимся причалам только что пришедшие суда, влажные, точно покрытые потом. От мостовых приморского города поднимался пар. Весело разбрызгивали лужи по брусчатке колеса кэбов и копыта лошадей, кэбмены распрямили спины, согнутые непогодой. Невесть откуда взявшиеся воробьи горланили в ветвях деревьев. Еще недавно пустынные улицы ожили, особенно близ порта, где в многочисленных пабах (пивных) коротали недолгий отпуск торговые и военные моряки. Солнце выманило их из-за дубовых столов и высоких стоек, заставило на время оставить кружки с пивом.

У пивной «Счастливый ветер» с закопченными, вросшими в землю стенами и вывеской, на которой был изображен фрегат, идущий фордевинд, то есть подгоняемый ветром, дующим в корму, собралась толпа моряков и с интересом наблюдала за парусными учениями на клипере, стоявшем на рейде недалеко от норвежца-десятитысячника.

Для моряков парусные учения в порту, где тысячи знатоков следят за каждой эволюцией и ставят свои оценки, были своеобразным цирковым представлением. Зрители понимали, что сейчас этим ребятам на реях, пожалуй, не легче, чем при свежем ветре, и старались по заслугам оценить их акробатическую работу.

— Не так уж плохо работают эти русские, — сказал приземистый матрос с военного корабля, не выпуская изо рта фарфоровую трубку в виде причудливо изогнувшейся сирены. — Как они ловко управились с верхним грот-марселем! Боюсь, что даже я со своими ребятами не намного бы перекрыл их, когда ходил на «Дублине».

— У каждого был свой «Дублин», — грустно заметил пожилой моряк с сизым носом. — Да не все плавали на «Фермопилах». — Упомянув знаменитый клипер, он настороженно умолк, тщетно ожидая вопросов.

— Что-то долго копаются с грот-трюмселем, — небрежно проронил молодой щеголеватый матрос с торгового корабля, явно стараясь показать, что и он понимает толк в парусном деле.

— Да-а, грот-трюмсель — это не стул в пабе, — опять заметил грустный моряк, но и на этот раз никто не обратил внимания на его слова, наверное, потому, что в них было явное стремление найти сочувствие к его особе, в результате которого он мог бы выпить сегодня лишнюю кружку.

Грот-трюмсель — верхний парус на грот-мачте — самой высокой на клипере. Человек, скользивший по грот-трюм-рее, на сорокаметровой высоте казался темной черточкой. Прошло еще с десяток секунд, и грот-трюмсель затрепетал под легким бризом.

— Тебя бы туда проветриться, — сказал моряк с сиреной в зубах, обращаясь к щеголеватому моряку, — ты бы скорей управился, конечно, если бы голова не закружилась.

Вокруг засмеялись. Молодой моряк презрительно повел плечами, а пожилой, вздохнув, проворчал:

— Посмотрел бы я, как вы удержался там в шторм, когда кажется, что мачта с тобой имеете летит прямо к дьяволу и никогда не выпрямится. — Старый моряк насмешливо посмотрел на щеголеватого матроса. — Вот тогда у некоторых штаны мокнут не только от морской воды.

Моряки опять засмеялись. Когда смех утих, матрос с фарфоровой трубкой сказал:

— Русские не только могут с парусами управляться, они и с царями неплохо управляются — своего сбросили, а он у них сидел, как принайтованный, и говорят еще, к тому же родственник нашему Джорджу.

— Георгу Пятому, — поправил матрос с торгового судна. — У нас о короле надо говорить почтительно, здесь не Россия.

— Я с полным почтением отношусь к Джорджу, а вот тебя хочется почему-то трахнуть под нижнюю челюсть.

Их помирили без особого труда, и разговор продолжался, но теперь уже о судьбе русского царя и его родственных отношениях с Георгом V,

Щеголь с торгового корабля сказал:

— Наш король не может допустить, чтобы так обращались с его родственниками.

— Ну конечно, — матрос с трубкой подмигнул. — Плохой пример для королей. Боится, как бы мы что-нибудь не предприняли в этом роде.

В толпе послышались голоса:

— Нам не впервой.

— Однажды срубили голову одному королю.

— Они еще не срубили.

— Судя по всему, голова плохо держится у русского царя.

— Это вы не о революции во времена Кромвеля? — морщась, спросил молодой моряк и боязливо оглянулся.

— Кромвеля? — спросил старый моряк.

— Ну да. Ты что, не слыхал о Кромвеле?

— Как не слыхал! Был такой барк, я еще чуть было не нанялся на него, и хорошо сделал: бедняга налетел на рифы в Коралловом море… Почти никто не спасся…

— Кромвель — это… — начал было молодой, но моряк с трубкой перебил:

— Слыхали и про Кромвеля! Так ведь тогда вместо одного короля другой сел! И до сих пор у нас королевская власть. — И, подмигнув, добавил, кивнув на вывеску пивной, где красовалось изображение фрегата: — Наш король как этот фрегат — для красоты. Настоящие короли, у кого вон те пароходы, линкоры, земли и деньги. Что, не правда?

Кто понимающе усмехнулся в ответ, кто кивнул, вздохнув, а молодой матрос сказал:

— Я уже говорил, что короля не следует задевать.

— Кто его задевает, просто жаль беднягу. Незавидное у него положение. Сидит как сыч в своем Букингемском дворце, в паб ему пойти нельзя, с девочками потанцевать тоже не разрешается. Кислое дело. А тут еще с родственниками неприятности.

Вокруг засмеялись и, тут же забыв о короле, несколько минут смотрели молча, как вспыхивали на солнце и свертывались паруса на реях русского клипера.

— Все! Просушили парусину, — сказал матрос с трубкой.

Никто не расходился, так как вскоре от борта клипера отчалил вельбот и, дружно подгоняемый на диво тренированной командой гребцов, помчался к берегу. Подошли еще моряки и несколько рабочих из доков и принесли свежие новости о русском клипере. Каким-то путем стало известно, что «Ориону» запрещен выход из порта.

Эта весть вызвала общее возмущение.

— Как! Не пускать корабль на родину, когда там революция! — воскликнул моряк с трубкой. — Между прочим, кое с кем я встречался из этих русских, — доверительно сообщил он, — парни так и рвутся домой.

— А груз-то у них знаете какой? — с отчаянием в голосе спросил старый моряк и был наконец вознагражден всеобщим вниманием. — Оружие у них в трюмах. Мне говорили знакомые грузчики. Вначале клипер намеревались направить во Францию, да раздумали. Сейчас изменили курс, говорят, целая эскадра готовится к походу в Россию.