— Напротив, — улыбнулся Картье, — только благодаря тебе я освободился из Эль-Гиара! В живой жизни соотношение причин и следствий куда сложнее, чем тебе представляется, Робер. Если бы Брокар не завладел моей рукописью, не было бы на свете и компании «Ураниум-Буала», заинтересованной в моем освобождении. А если так — я по-прежнему находился бы в лагере Эль-Гиар и едва ли вышел бы оттуда живым. Разве не так, Робер?

— Да, но они захватили урановое месторождение, которое ты вовсе не собирался им отдавать!

— Нет, они не захватили его, сын мой, — сказал Картье. — И я твердо верю, что открытое мной урановое месторождение достанется тем, кто единственно имеет на него право… Ну, хватит об этом. Скажи, Робер, как здоровье тети Мари?

— Хорошо, отец. А когда тетя Мари узнала, что ты на свободе, то и вовсе забыла, что у нее есть печень.

— Это радует меня. Возможно, тете Мари придется долго жить в Париже одной.

— Почему же? Разве я…

— Ты отправишься со мной в Экваториальную Африку, и трудно сказать, когда мы сможем вернуться во Францию.

— Ты берешь меня с собой, отец? — просиял Робер. — О, я не мог даже мечтать об этом!

— Это не увеселительная поездка, Робер, нас ждут большие испытания. Я охотно отправил бы тебя обратно в Париж, если бы ты не подвергался там еще бо́льшей опасности.

— Какой же опасности, отец?

— Они могут захватить тебя, чтобы заставить меня вернуться, сломить мою волю. Это беспощадные люди, Робер!..

— Куда вернуться? Ты же…

— Ты потом все поймешь, сейчас не время и не место говорить об этом… А вот и Мадлен!

В маленькую палату, ярко освещенную золотыми лучами полуденного солнца, стремительным шагом вошла та самая молодая женщина, которую Барзак накануне отрекомендовал Жюлю как подругу Картье.

— Робер!

— Мадлен!

Два радостных возгласа слились в один.

— Когда ты приехал, мальчик? — Молодая женщина ласково провела рукой по волосам Робера. — Я так рада видеть тебя!

— А я… — Робер, чуть покраснев, поцеловал руку молодой женщины. — Я просто счастлив, Мадлен…

— Не Мадлен, нет, — улыбнулась она Роберу, — а мама. Назови меня мамой, мальчик, порадуй мое старое сердце!

— Мама… — произнес Робер со сложным выражением детской нежности и юношеского преклонения. — Мама…

— Дорогая Мадлен, — рассмеялся Картье, — ты так усердно занята усыновлением Робера, что не обращаешь на нас с Луи никакого внимания. Мало того, ты с нами даже не поздоровалась!

— В самом деле, Мадлен, — печальным голосом сказал Барзак, — ваша холодность убивает меня.

— Это все от радости, дорогие мои! Могла ли я думать два дня назад…

— А знаете, Мадлен… нет, нет, мама… Знаете ли вы, что отец берет меня с собой в Экваториальную Африку?

— Знаю, мальчик, и одобряю, хотя очень тревожусь за вас обоих.

— А вы разве не поедете с нами?

— Увы, нет, Робер, я сегодня вылетаю обратно в Париж, а оттуда… оттуда… Это пока тайна, мальчик, папина тайна!

— Боже, сколько тайн! Меня начинает не на шутку увлекать этот детективный роман!

— Это не детективный, а политический роман, — подчеркнуто сказал Картье. — И совсем неплохо, Робер, что тебе с юных лет привелось быть в нем действующим лицом. Кто знает, — добавил он с доброй улыбкой, — быть может, тебе еще суждено стать его героем.

9. СДЕЛКА НА ЧЕРНЫЙ ТОВАР

Две недели истекли, и у Картье не оставалось более никакого предлога откладывать вылет в Буала. Впрочем, это и не входило теперь в его расчеты. И вот ранним утром семнадцатого августа с алжирского аэродрома поднялся в воздух небольшой самолет, специально зафрахтованный Стампом, неся на борту шесть пассажиров: Картье, Робера, Барзака, Стампа, Жюля и Питера. Все они были одеты одинаково, и на первый взгляд их было нелегко отличить друг от друга: тропические пробковые шлемы, надвинутые чуть не по самые плечи, темные очки, белые рубашки, белые шорты, легкая плетеная обувь. Поначалу Стамп возражал против включения Барзака в состав экспедиции, но затем решил, что присутствие этого человека в случае каких-либо осложнений облегчит ему сношения с Картье, которого он ненавидел теперь до потери самообладания.

Самолет держал курс в глубь африканского континента, в город Бакстон, столицу английской колонии Буала. Путь был недолгий, и уже через три часа беспосадочного полета пассажиры сошли по трапу на маленький, сожженный солнцем бакстонский аэродром. Навстречу прибывшим из крохотного, похожего на газетный киоск здания аэровокзала вышел невысокий, худой человек, также в пробковом шлеме и темных очках, которые, подобно маске, закрывали его лицо, в такой же снежно-белой рубашке и таких же шортах.

— Кто из вас мистер Стамп? — Он оглядел новоприбывших сквозь свои темные очки.

— Мистер Беннет? — отозвался Стамп.

— Да, это я, Беннет, управляющий рудниками «Ураниум-Буала». А вы мистер Стамп, назначенный моим помощником?

— Да, я Стамп, назначенный вашим помощником, — не без вызова ответил Стамп, как бы подчеркивая, что значение человека определяется не должностью, а предоставленными ему полномочиями. — Прошу знакомиться: Анри Картье, геолог…

— Мы ждем вас с нетерпением, мистер Картье! — приветливо произнес мистер Беннет, и Картье понял, что управляющий рудником уже поставлен в известность о цели его прибытия.

К знакомству с Барзаком управляющий отнесся равнодушно, а остальных своих спутников Стамп не нашел нужным представить. За аэровокзалом прибывших ожидали два «шевроле» старого выпуска, у руля сидели негры-водители.

Над маленькой столицей колонии Буала, стоявшей на границе африканской саванны, нависло безоблачное, как бы выцветшее, серо-голубое небо, посреди которого, словно навечно, застыл раскаленный, в мглистой дымке, красный круг солнца. На улицах и площадях городка не видно было ни живой души, все жители попрятались в своих домах, домишках, хижинах, под навесами — словом, всюду, куда не могли проникнуть обжигающие солнечные лучи. Период дождей кончился не так давно, и в немногих каменных домах, принадлежащих местным богачам и крупным администраторам, еще держалась сырая прохлада, казавшаяся сейчас истинным раем.

В этот безмолвный час, когда Бакстон казался начисто вымершим, на его пустынные улицы вынеслись два черных «шевроле», взвизгнули всеми тормозами и, окутавшись густым облаком пыли, недвижно застыли перед двухэтажным кирпичным домом губернатора колонии.

Пассажиры, выждав, пока рассеялась пыль, вышли из машины. В вестибюле губернаторского дома, или, вернее, дворца, как именовали в Бакстоне это скромное кирпичное здание, было прохладно, и все облегченно вздохнули. Черный полицейский сержант, мирно дремавший на своем стуле, испуганно вскочил при виде белых господ.

— Сэр Роберт у себя? — спросил Беннет.

— У себя, сэр. Как прикажете доложить?

— Управляющий рудниками «Ураниум-Буала» Леонард Беннет. Запомнишь?

— Запомню, сэр!

Не прошло и двух минут, как сержант возвратился.

— Господин губернатор просит вас пройти в приемный зал.

Беннет предложил Стампу и Картье пройти на прием вместе с ним.

— Вам следует знать, в какой обстановке приходится тут работать…

— Я хорошо знаком с этой обстановкой, — сказал Стамп. — Я почти три года работал на рудниках в Катанге. Картье, как вам известно, также не новичок здесь.

— Катанга? — с уважением повторил Беннет. — О, это серьезная школа!..

В большой полутемной комнате с двумя окнами, завешанными камышовыми жалюзи местного изделия, посетители стянули с себя шлемы и отерли потные лбы.

— Имейте в виду, господа, — понизив голос до шепота, обратился Беннет к Стампу и Картье, — что с этой проклятой бабой надо держаться настороже, она хитра, как лисица, и жадна, как шакал!

— Меня предупреждали о миссис Шарп в Вашингтоне, — отозвался Стамп, — и советовали не скупиться…

— Не скупиться, — ворчливо повторил Беннет. — Если не скупиться, она сожрет нас вместе со всеми потрохами…