— Я уже все решил. А когда я что-нибудь решил, уж не отступлюсь! — сурово говорит Дик. — Я устал, сэр, от такой жизни. Что ни день, то одно и то же: где добыть еду? Я хочу учиться в школе, но… — Дик отворачивается, завертывает монету в тряпицу, прячет ее на полке. Соскакивает со стула. Он опять весел. — И потом, я люблю путешествовать! Вот мы и будем плыть, плыть, плыть! Пойдемте, покажу вам свое хозяйство, а потом мы отправимся на риф.

Возле дома растет несколько кокосовых пальм. Дик хлопает ладонью по стволу то одну, то другую и рассказывает:

— Эти пальмы дают орехи и вкусное кокосовое молоко. И листья — для крыши. А там растут бананы. Жаль, что они еще зеленые. Их можно есть сырыми и жареными, из них можно варить суп, а из молодых побегов делать салаты. А вот та пальма — сахарная. Видите, из нее в бутыль стекает сок? За день два литра набегает сладкого-сладкого сока. Да вы попробуйте! Вкусно?.. Конечно, конфеты вкуснее, но все же… Идемте.

До чего же сегодня жаркий, душный день!

В кронах пальм порхают, перекликаются звучными голосами ярко-красные птицы. Их возле дома Дика много, как воробьев. Захватив маску с треснутым и замазанным варом стеклом, трубку (ластов у него нет), Дик ведет меня к океану. Он с завистью трогает мягкую резину моих ластов, ощупывает великолепную дыхательную трубку. «Да, с таким снаряжением ему было бы легче вести свои поиски… — думаю я. — Однако побыстрей бы в воду, невозможно как жарко».

— Плывите все время за мной, — говорит мальчик, когда мы входим в воду. — Только я знаю, как пройти через риф к глубинам.

— Только не слишком быстро, — прошу я, — а то отстану и заблужусь!

Ныряю. Вода теплая и необыкновенно прозрачная. Кажется, что можно разглядеть любую песчинку, лежащую на дне, и кораллы. Отдельными ветками и большими кустами они растут на песке. А это что?.. Змея?.. Испуганно шарахаюсь в сторону, всплываю и, лежа на поверхности воды, гляжу вниз: на песке едва приметно извивается толстая и длинная, вся в бурых полосах, метровая змея. Оглянувшись, мальчик возвращается, смотрит на змею, ныряет и хватает ее. Мне кажется, что сейчас она резко обернется и вонзит ядовитые зубы в руку Дика, но змея не оказывает никакого сопротивления, вяло болтается, как грязная, толстая веревка. Мальчик протягивает ее мне: вместо головы у «змеи» пучок тонких, будто нити, усиков. А, это же голотурия, безобидный подводный обитатель, сосущий этими жгутиками-нитями всякую мелкую придонную живность.

— Поплыли дальше! — зовет меня мальчик.

Кораллов становится больше, кусты их поднимаются выше, это уже не кусты, а небольшие деревья, дотянувшиеся вершинками до самой поверхности воды. Сколько тут всевозможных рыб! Мелкие пестрые рыбы-бабочки и громадные, до метра, рыбищи стаями кружат возле кораллов. Я слышу несущийся со всех сторон звонкий хруст, а приглядевшись, понимаю, в чем дело: рыбы грызут отростки кораллов. Если присмотреться, то каменные тела коралловых деревьев как бы покрыты прозрачными трепещущими лепестками, это и есть животные: коралловые полипы. У них тончайшие жабры, через которые они фильтруют воду, добывая себе пищу.

— Осторожно! — машет рукой мне мальчик.

Он показывает пальцем вниз, и я вижу несколько пестрых, красивых рыб. Шоколадно-голубые пятна, прозрачные грудные плавники похожи на легкие кисточки ковыля. Это крылатки. В легких ковыльных крыльях-плавничках крылатки скрыты ядовитые шипы. Человек, уколовшийся о шипы крылатки, умирает мгновенно. Поэтому у этой рыбы в океане нет врагов. Любая рыба, будь она хоть в десять раз крупнее, уступает ей дорогу.

Все дремучее коралловый лес, проходы в нем все у́же. Мы отплыли далеко от берега и углубились метров на восемьдесят в заросли кораллов. Не запутается ли мальчик в этом лабиринте? Будто поняв мое беспокойство, Дик машет рукой — плывите смелее, со мной не пропадете! И я плыву следом по узким коридорам-просекам в коралловом лесу, любуясь удивительными картинами подводного царства. Чем дальше в коралловые лабиринты, тем обильнее жизнь, тем больше всевозможных рыб. Вот из-за поворота неторопливо, будто в полусне, выплывают черно-фиолетовые помакантусы, которых за их красоту еще называют ангелами. Широкие, как черные тарелки, плывущие торчком, помакантусы оглядывают нас желтыми глазами и вдруг становятся… зелеными. Они меняют свой цвет! Теперь это не черные, траурные рыбы, а драгоценные камни, переливающиеся зеленым цветом. Дик плывет рядом со мной, заглядывает мне в лицо, глаза его за стеклом маски весело щурятся: видел ли я когда-нибудь такое? Нет, никогда не видел! А помакантусы опять становятся черными. Шевеля толстыми губами, будто неслышно спрашивая: «Эй, Дик, кого ты сюда привел?», они плотной, дружной стаей проплывают мимо и исчезают за нашими спинами.

На белом песке лежит большая глыба. Вся она покрыта веерами мягких оранжевых кораллов — горгонарий, среди которых желтовато светятся глубокие извивы кораллов-мозговиков. Вокруг глыбы, будто бабочки над цветущим лугом, порхают мелкие, величиной с мизинец, ярко-синие рыбки. Они резво поворачиваются, и чешуя их вспыхивает пронзительным синим пламенем. Дик становится на глыбу, подзывает меня. Стягивает маску и говорит:

— Бриллиантовые рыбки. Тут я их ловлю. Все это — мое владение. Я король кораллового рифа! — Он смеется. — Да-да, не улыбайтесь. И знаете, почему все это принадлежит именно мне?

— Почему же?

— А вы поглядите вокруг!

Осматриваюсь. До берега с полкилометра. И добрую половину этого простора занимает риф. Он беловато просматривается через воду. Когда волна прокатывается через него, из воды выскальзывают острые, как ножи, отростки кораллов. И в сторону моря метров на сто простирался риф. Я все понял и с уважением поглядел на моего отважного приятеля, нищего мальчугана, короля кораллового рифа: он завел меня в самую середину! Не выберешься теперь отсюда, разве можно разобраться в подводном лабиринте? А по верху рифа не пройти. Волны швырнут тебя на острейшие штыки-отростки, и через несколько часов ты станешь вкусным блюдом рыб и крабов. Я невольно поежился: а ну как и он заблудился?

— Вы все поняли? — торжествуя, спрашивает мальчик. — Лишь один я да отец знаем этот лабиринт. Тут мое государство, оно кормит меня, спасает от нужды… И вы еще многого не видели. Поплыли!

— Слушаюсь!

Я натягиваю на лицо маску, и мы плывем дальше. Проходы порой расширяются, и мы оказываемся на живописных подводных лужайках. Одна из них была сплошь покрыта мелкими и крупными моллюсками, известными у собирателей раковин как кассисы. Раковины этих моллюсков очень живописны: светло-оранжевые, с узкой зубовидной щелью-отверстием, в которое моллюск высовывается. Встречались нам и другие моллюски, с не менее красивыми раковинами. То были «пауки». Раковины у них покрыты многочисленными длинными отростками. Глаза разбегаются! Сколько же их тут?

Дик высовывает голову из воды и говорит:

— Если я не нахожу раковин в других местах побережья, плыву сюда. Знали бы вы, сколько раз меня выслеживали другие ныряльщики! — Мальчик смеется. — Они подглядывают с берега в бинокль. Плывут за мной… Однажды трое заблудились в коралловом лесу. Бултыхаются, кричат: «Дик! Выведи к берегу. Спаси! Мы больше не поплывем за тобой следом!»

— Выведешь меня?

— …Вывел я их. Спас. Да и вы не бойтесь, я тут с закрытыми глазами могу плавать.

— С закрытыми?

— Конечно! Знаете, я боюсь: а вдруг и с моими глазами случится то же, что и с глазами отца? Что тогда делать? Вот и тренируюсь. Закрою глаза и плыву, плыву… И выбираюсь назад.

Он ныряет. Поднимает одного моллюска, другого. Показывает мне: «Нравится?» Я киваю: «Да, очень нравится». И Дик кладет одну из раковин в свою сумку. Плывем дальше. Минуем совсем узкий проход и видим длинную полянку, испещренную полосами и множеством чьих-то следов. Кто живет тут? Дик манит меня: «Ныряйте за мной», плывет над самым дном: «Глядите!» В основаниях коралловых деревьев темнеют отверстия. Из многих торчат какие-то тонкие длинные хлыстики. Шевелящиеся хлыстики. Э, так ведь это усы! Мальчик опускается на дно, хватается за основание мощного кораллового дерева, стучит по нему рукояткой ножа, и из норы вдруг выскакивает крупный рак-лангуст. Дик ловко ловит его и сует в сумку. Потом он поймал еще одного лангуста. Вынырнул, отдышался.