Морские волки были весьма озадачены. Они разглядывали меня с тупым любопытством. Ведь они, безусловно, ожидали от меня непокорности, гнева, протеста, ругани и драки. А я стоял и дружески улыбался им.

— Вы научите меня ремеслу моряка? Я всю жизнь мечтал о море!

— Научим, научим как следует!

Боцман не знал, как ему себя вести: то ли радоваться, то ли огорчаться. Наконец он скомандовал:

— А ну пошел!

Я безропотно повиновался, а когда все свободные матросы начали натягивать фок-мачту, я бросился им помогать.

Люк трюма оставался открытым, и это волновало меня. Что, если они вздумают осмотреть мои вещи? Но они не стали этого делать, а через некоторое время люк был снова задраен.

Все здесь противоречило моим жизненным принципам; мне было просто не по нутру, когда меня то и дело награждали подзатыльниками и зуботычинами, и я никогда не слыхал, чтобы с кем-то из Сэкеттов когда-нибудь поступали подобным образом. Когда я присмотрелся к членам команды, то понял, что в основном это были отпетые негодяи и темные личности, на помощь которых мне не приходилось рассчитывать.

Но в любом случае я устрою бунт на корабле. И это будет именно бунт, настоящий мятеж или нечто в этом роде.

Мне приходилось делать вид, что я ничего не понимаю в кораблях и не разбираюсь в морском деле, хотя со всем этим я был уже знаком раньше. Из своих болот мы часто выходили под парусом в открытое море. Желая заставить их понять необходимость и целесообразность сохранения мне жизни, я стремился исправно все исполнять и работал за двоих.

На третий день я случайно подслушал разговор между боцманом, которого звали Берримен, и капитаном Бардлом.

— Не следует торопиться, капитан. Этот Сэкетт стоит любых двоих лучших матросов на корабле. Должно быть, у него не все в порядке с головой, он только и твердит о том, что всю жизнь мечтал стать моряком. Однако он действительно работает как дьявол, и от него есть большая польза.

После этого разговора Бардл начал присматриваться ко мне. Он беседовал обо мне с Беррименом еще несколько раз. Однажды Берримен завел со мной разговор:

— Так ты занимался сельским хозяйством и был земледельцем?

— Да, я жил в болотном крае. Мы часто плавали на лодках.

На некоторое время они, по-видимому, удовлетворились этой информацией, но вскоре Берримен снова приступил ко мне с расспросами:

— А каким это образом у землевладельца, такого, как ты, оказались враги из высшего общества?

«Вот теперь у меня возник реальный шанс, — подумал я, — и постараюсь его не упустить». Я хотел, чтобы они, в соответствии со здравым смыслом, пришли к выводу о необходимости сохранения мне жизни.

— Действительно есть некоторые, желающие лишить меня жизни, — сказал я, — но… есть и другие, которые готовы заплатить в два раза больше, чтобы сохранить мне жизнь.

Ник Бардл получил сполна от Руперта Дженестера за все, что ему предстояло содеять, но теперь в его голове зародилась новая мысль: на этом деле можно еще больше заработать!

— Ты меня не проведешь! — критически оглядывая меня, сказал Берримен. — Так кто же это заинтересован в сохранности твоей жизни?

— Подумай сам, — отвечал я. — Если один человек платит деньги за то, чтобы лишить меня жизни, то делает он это ради собственной выгоды. Но если человек выигрывает от моей смерти, то обязательно имеется некто другой, кто от этого пострадает, и этот некто крайне заинтересован в том, чтобы я остался в живых. Кстати, тот человек, который желает моей смерти, не так уж и богат. А в том случае, если я вернусь живым, он всего лишится.

После этого разговора на протяжении двух недель жизнь моя протекала нормально. Я по-прежнему усердно и много работал, но при этом заметил, что они частенько освобождали меня от каких-то путаных дел и не принуждали, как прежде, выполнять тяжелые и связанные с риском для жизни работы. Но я никому из них не доверял. Это были воры и убийцы, поэтому моя жизнь постоянно была под угрозой. Если они решат, что я должен умереть, то им ничего не стоит осуществить это. Но все же и для них существовала реальная угроза того, что я смогу расквитаться с ними, если мне удастся каким-то образом вернуться в Англию.

Стояла хорошая погода, и море было спокойно. Я часто всматривался в даль в надежде увидеть на горизонте паруса других кораблей и втайне надеялся, что одним из них окажется корабль капитана Темпани, который в скором времени должен где-то здесь проплывать. Однако я отнюдь не был уверен в том, что он сумеет догнать и подвергнуть тщательному досмотру «Веселого Джека», ведь на его борту находилось двенадцать пушек, причем намного большего калибра, чем те, которыми был вооружен «Тигр». И кроме того, команда «Веселого Джека» состояла из пиратов и всякого бандитского сброда.

Через некоторое время погода ухудшилась, ветер переменился и задул в противоположном направлении, делая жизнь на корабле все труднее и невыносимее с каждым днем. Многие члены команды начали терять самообладание и все чаще проявляли раздражительность и горячность. Я старался не попадать на глаза Берримену или Бардлу, которые при случае охотно сорвут зло именно на мне. Однажды, на пятый день полнейшего штиля, я заметил парус. Однако тот корабль шел на значительном удалении от нас и при сильном попутном ветре, о чем можно было судить по туго надутым парусам и пенящимся бурунам за кормой.

Один парень из команды приглянулся мне — с хорошо развитыми мускулами атлет, среднего роста, с темным цветом кожи, но не негр. Он, по его собственным словам, был мавром, но я об этом народе не имел ни малейшего представления. Позже он объяснил мне, что мавр — это человек, в жилах которого течет мусульманская кровь, хотя и родившийся в Африке, точнее, на севере Африки, где проживает незначительное количество темнокожего населения, если не считать рабов… белых и темнокожих. Его звали Саким.

Он был умелым моряком и вообще толковым человеком. Мы обменивались время от времени взглядами, но в разговор не вступали. Лишь в тот памятный пятый день, когда мы смотрели на проплывавший вдали парусник, он тихо сказал:

— Не знаю, кому принадлежит тот корабль, но я предпочел бы оказаться там, а не быть здесь.

— И я тоже, — искренне согласился я.

Немного помедлив, я спросил у него:

— А есть еще такие, которые думают так же?

— Знаю одного, это неаполитанец по имени Руфиско.

Я на него уже обратил внимание — это был очень юркий, энергичный коротышка, который чем-то напоминал мне Карвино, что-то похожее было в их походке и манерах.

— Можем вместе кое-что предпринять, — сказал я Сакиму, — если желаешь рискнуть.

Он недоверчиво посмотрел на меня:

— В открытом море?

— Близ берега, — ответил я. — Совсем недалеко отсюда находится остров.

— А дикари? — недоверчиво поинтересовался он.

— Лучше очертя голову ринуться в неизвестность, чем сидеть, зная наперед, что тебя здесь ожидает. Они вовсе не намерены отпустить меня подобру-поздорову, — добавил я. — Так что мне терять нечего. А ты как?

— Мне тоже терять нечего. Я переговорю с Руфиско, — пообещал Саким.

Однако продолжения разговора не последовало — нам было не до этого. Поднявшийся внезапно шквалистый ветер нагнал высокие волны, и наше судно то резко кренилось назад, то, выровнявшись на несколько минут, зарывалось в волны носом. А мы тем временем пытались вывести судно под ветер. Этот «Веселый Джек» все же оказался неплохим морячком и оправдал надежды своего владельца.

Саким сохранил наш разговор в тайне, значит, он, по крайней мере, серьезно отнесся к моему предложению.

Наконец нам удалось «поймать ветер», и «Веселый Джек» устремился на юго-запад. И хотя порой на нас обрушивался сильный ливень, все-таки нам все время помогал попутный ветер. Наконец, на шестьдесят седьмой день плавания в открытом море, мы снова увидели землю. Земля была еще очень далеко и едва виднелась на горизонте, но Бардл слегка изменил румб и направил наше судно южнее, не пожелав приближаться к берегу.