– Привет с того света, солнышко! – я титаническим усилием воли заставил себя улыбнуться как можно шире. – Ты думала, что я уже мертв, не правда ли? Что мой бездыханный, перепачканный запекшейся кровью труп сейчас валяется со свернутой шеей на дне сухого колодца неподалеку от Пскова? О, смею тебя заверить – ты глубоко заблуждаешься!.. Я жив, можно сказать – почти здоров и перелетел сюда, за океан, лишь за тем, чтобы окончательно прояснить ситуацию, а также раздать и получить накопившиеся за время нашей разлуки долги. Вдруг я случайно ошибся? И на самом деле не было никакого ограбления, никаких денег, никакого электрошокера, не было ударов ногами по голове? А вдруг я сам, случайно, ушел с бензозаправки, два часа шагал вдоль обочины шоссе, а затем, углубившись в лес на несколько километров от трассы Киев – Санкт-Петербург, поскользнулся на ровном месте, да так неудачно, что перелетел через метровую бетонную стену и рухнул на дно сухого колодца?!

Я перевел взгляд на копошащегося на полу курьера:

– А-а, и вы тоже здесь, мистер Пердунофф! Какая неожиданная и приятная встреча! Что ж, вас, вероятно, можно было бы поздравить с блестящей идеей, если бы не нелепая случайность, благодаря которой я сейчас стою перед вами, а не кормлю крыс в сырой темной яме глубиной в восемь метров. Какой облом! Вот что значит трусость и чистоплюйство. А ведь стоило вам всего лишь слегка унять дрожь в коленках, поднапрячься, взять еще один грех на душу, саданув меня хорошенько монтировочкой по затылку – и больше никаких проблем! Но теперь, увы, слишком поздно…

Блондин посмотрел на меня исподлобья, полным ненависти и лютой злобы взглядом, и мне это так не понравилось, что я уже собрался, не сходя с места, поучить его правилам хорошего тона, но меня опередил Борис. Он, не церемонясь, заехал курьеру ногой в ухо, причем настолько удачно, что бедняга сделал кувырок и растянулся плашмя, уткнувшись лицом в носок моего пыльного ботинка. Я, нагнулся, сгреб его за отвороты халата и рывком прислонил к спинке кровати. Катя гортанно взвыла, словно получившая пинка брехливая шавка, вздумавшая помочиться в неположенном месте. Я перевел взгляд на девчонку и укоризненно покачал головой:

– Бедняжка. Как же тебя угораздило вляпаться в такую скверную историю? А как все красиво начиналось! Помнишь, малыш, какие ласковые и красивые слова ты мне шептала на ухо, рыдая на моей груди и размазывая тушь по щекам?! Ты говорила, что любишь меня, что хочешь покончить со своим куртизанским прошлым, выйти за меня замуж и родить парочку очаровательных детишек, которые не будут ни в чем нуждаться, потому что у папы и мамы к тому времени уже будет все, что необходимо для тихого семейного счастья. Роскошный дом на западном побережье, где-нибудь в пригороде Лос-Анджелеса, солидный счет в банке, прибыльный налаженный бизнес?! Выходит – обманывала?! Нехорошо, очень нехорошо. С близкими людьми так не поступают, солнышко…

– Я… Денис… Так получилось… Я не хотела! – почти закричала, рванувшись вперед, Катя, и мне пришлось еще раз ударить ее по щеке. Не очень сильно, а так, чтобы почувствовала и прониклась всей сложностью текущего момента. Пощечина в таких ситуациях действует гораздо эффективней, чем яростные угрозы порезать на куски или традиционный, подходящий для мужика, удар снизу в челюсть. Все-таки дама, как-никак.

– Если кто-то из вас попробует еще раз крикнуть, дабы привлечь внимание соседей или персонала, пеняйте на себя! Мне терять нечего, у меня и так три покойника на шее. – Борис, помахивающий зажатым в волосатой лапе «тридцать восьмым», был самовоплощение мести, и его грозное предупреждение получилось вполне доходчивым. Никто из наших «оппонентов» даже не пикнул.

– Да, не хотелось бы, чтобы нас отвлекали в такой щекотливый момент, как раздача долгов, – подтвердил я, не сводя глаз с Кати и блондина. Сейчас они выглядели не такими довольными, как пять минут назад, когда я стоял снаружи и, прислонившись ухом к двери номера, слушал издаваемые ими вопли блаженства.

– А знаешь, ты, падла, о чем я сейчас жалею больше всего? – я схватил блондина за волосы и запрокинул ему голову. – Не знаешь… Куда тебе, убогому. Ну, так я не гордый, сам отвечу. Я жалею о том, что не взял из дома ту простынь, на которой ты, пидорюга, оставил свои спуски!!! Сейчас бы я порвал ее на части и затолкал бы их, любовнички вы мои ненаглядные, в жадные ваши хавальники!!!… – Я сжал кулак и без замаха, но – от всей души засветил курьеру в нос. Что-то хрустнуло. Блондин взвыл было белугой, но, услышав недовольное кряхтенье Бориса и покосившись на черный вороненый ствол, тут же заткнулся. Я продолжал держать его за волосы.

– Где мои баксы, гнида?! Уж не думаешь ли ты, что я, по доброте душевной, решил отказаться от своей доли – а теперь она составляет ровно сто процентов – в фонд помощи голодающим в джунглях повстанцам Зимбабве?! А х… й на серебряном блюде под соусом из хрена ты не хочешь, мразь?!! Я считаю до трех. Если не скажешь, где деньги, – пеняй на себя, сука. Раз!..

Курьер молчал, продолжая следить за моими движениями взглядом, мутным от злости, отчаяния и сознания полного поражения. А потом, после счета «два с половиной», произошло неожиданное. Почти не открывая рта, он хрипло выдавил: – Чтоб ты сдох, ур-р-род! – и вдруг, шмыгнув носом, смачно харкнул мне в лицо липкой кровавой слюной.

Я до сих пор не понимаю, как мне удалось в тот момент не сорваться и оставить его в живых. Видимо, причина крылась в деньгах – я до сих пор не знал, где они. Поэтому в ответ на плевок я, утерев лицо рукавом, тремя подряд быстрыми, словно пулеметная очередь, ударами кулака превратил его и без того сломанный, распухающий прямо на глазах нос в сизую давленую сливу. Прошипел: – Ладно, чуть позже еще поговорим, – и оттолкнул его от себя, швырнув на пол. Посмотрел на Катю, чувствуя, как начинает дергаться нерв на виске:

– Давай, бэби, колись по-быстрому! А то у Бориса сдадут нервы и он сделает с тобой то, на что я не способен в принципе, даже после всего хорошего, что ты для меня сделала!

В знак согласия таксист так злорадно ухмыльнулся, что Катя даже всхлипнула, видимо представив во всех красках свою дальнейшую участь, в которой на первом плане отчетливо виднелись клиника пластической хирургии и инвалидная коляска.

– Ключ от сейфа в моей сумочке. – Зайка как-то сразу обмякла и пустыми глазами следила за тем, как я взял с туалетного столика элегантную зеленую сумочку из змеиной кожи, вытряхнул содержимое на кровать. Помимо двух видов помады, пудреницы, зеркальца, косметического карандаша и упаковки бумажных салфеток я обнаружил похищенные у меня ключи от квартиры, перстень-печатку, часы и подаренные родителями запонки. Ключа от сейфа в «Кэмикл-банке» не было.

– Ошибочка вышла, – я забрал по праву принадлежащие мне вещи. Надел часы и перстень, запонки положил в карман. – Или ты, глупышка, решила поиграть со мной? Это зря. Сегодня я не в настроении… Однако было очень похоже, что Катя не меньше меня удивлена отсутствием среди безделушек заветного «золотого» ключика… Она перевела растерянный взгляд на блондина, уже слегка очухавшегося после моей примочки и вновь привалившегося спиной к кровати. Борис внимательно следил за курьером, демонстрируя свое грозное оружие для колки орехов и недобро кривя губы, словно говоря тем самым: «Только дай мне повод, засранец – и я наделаю в твоей шкуре столько отверстий, что ты будешь похож на голландский сыр!»

– Знаешь что, Боря, обшмонай-ка ты все вокруг, включая унитазный бачок и подкладку на одежде, – обратился я к таксисту, мысленно уже прикидывая, куда бы я сам спрятал ключ, если бы в этом существовала необходимость. – А Катя нам сейчас подробно, не пропуская ни одной детали, расскажет об их едва не закончившемся успешно гениальном плане по похищению чемоданчика с деньгами… Впрочем… а давай-ка я сам начну, а ты, Зайка, если что, меня поправишь. Договорились?! Вот и ладушки.

Взяв у Бориса «тридцать восьмой» и отойдя на пару шагов от полулежащего на полу курьера, дабы не вводить бедолагу в искушение попытаться в порыве отчаяния прыгнуть на меня и вцепиться в горло, я прислонился плечом к дверному косяку, закурил сигарету и начал излагать свое видение комбинации: