— Что будем делать? — обеспокоенно спросил Кайсаров.

— Как что? Брать! Давай-ка сюда офицера, что разумеет по-французски! — потребовал Платов.

Прибыл поручик из артиллерийской батареи.

— Поезжай к воротам, потребуй, чтоб тебя приняли, — напутствовал атаман офицера. — Скажи коменданту, что ждать нам некогда и если через два часа крепость не сдаст, милости пусть не ждет.

Наблюдательный пункт Матвей Иванович выбрал на опушке леса, у большого камня на пологом спуске. Казаки приволокли вывороченный пень, установили у камня с подветренной стороны, и Матвей Иванович, завернувшись в бурку, устроился в ожидании возвращения парламентера. Чувствовал он себя неважно: знобило, ныло в пояснице.

Парламентер возвратился возбужденный.

— Отказался комендант от сдачи. Сказал, что рвы наполнятся трупами, река обагрится кровью, но крепость не сдаст. И еще сказал, что храбрость французов известна всем.

— А бумагу никакую не дал?

— Никак нет. Сказал, что письмом ответа не удостоит.

— Он кто же такой? В каком звании?

— Комендант у них — Баньи, а гарнизон возглавляет полковник Грушо.

— Груша, стало быть. Ну ладно! Придется эту грушу потрясти. Сзывайте командиров!

И пока командиры подходили, атаман подробно расспросил офицера о том, что тот видел в крепости и каковы там укрепления. Выслушав, сказал решительно:

— Ночью крепость взять! Будем предпринимать штурм!

— Хватит ли сил? — усомнился Шперберг.

— Нужно сделать так, чтоб неприятель поверил, будто бы сил у нас в избытке.

Вскоре артиллерия открыла по крепости огонь. Казаки тем временем подтянули в тыл полков вьючных и заводных[11] коней, расположили коши. С наступлением ночи жгли костры.

Огней было столько, что казалось, крепость окружена многочисленным войском, в десятки раз превышающим гарнизон. Одновременно формировалась ударная колонна из спешенных казаков всех полков. Начальником главной колонны назначили полковника Шперберга, под его начало дали Черноморский полк.

— Помни, Константин Павлович: черноморцы должны первыми ворваться в крепость.

Пешая колонна с двумя орудиями скрытно продвинулась к воротам, остальные полки пошли на сближение с противоположной стороны, отвлекая внимание неприятеля.

Приблизившись к воротам, казаки Черноморского полка открыли по ним огонь из орудий. Несколько ядер угодили в цель, но проломы оказались невелики. А тут и кончился запас ядер.

— Жги ворота! — распорядился Платов.

Поднесли мазут, подпалили, и пламя жадно охватило дерево. В полыхавшую арку бросились казаки. Бой завязался внутри крепости…

К рассвету все было кончено. Выстроенные на площади французские солдаты подходили и бросали оружие: росла гора мушкетов, пистолетов, сабель, палашей. А вокруг площади — на конях казаки.

Прибыл Платов. К нему приблизился полковник Грушо: лицо решительное, мужественное.

— Гарнизон крепости сдался на милость победителей, — отрапортовал он, протянул шпагу и осмотрелся. — А где же пехота, генерал?

— А вот она, на конях!..

Фонтенбло они достигли на рассвете. Жители небольшого уютного городка еще спали, когда застучали копыта передового отряда. Миновав на рысях площадь с собором, казаки устремились ко дворцу.

Огромный дворец с обширным парком составлял не только достопримечательность городка, но и Франции. Построенный несколько веков назад, он в дальнейшем разрастался, в многочисленных его помещениях сосредоточились бесценные произведения искусства.

Накануне Платов предупредил Кайсарова:

— Потребуй, чтобы начальники не очень дозволяли казакам хозяйничать во дворце. А то ведь они любят пошарить в чужом. — Кайсаров хотел возразить, но атаман упредил его мысль: — Глазами пусть смотрят, а волю рукам не давать! — Хотя сам не очень был уверен, что казаки выполнят его приказ. — Главное, взять под защиту папу, доставить его к императору.

Занятие Фонтенбло свелось к перестрелке с охраной, которая вскоре скрылась в примыкавшем к парку лесу. Нашли мажордома — управляющего дворцом, представили Платову.

— Где папа?

— Нет его, — отвечал импозантный француз. — Неделю назад как увезли, в карете, под охраной.

— Куда?

— По всей вероятности, в Париж.

Направленные к Парижу казачьи разъезды вызвали немалую панику среди местного населения и в самой столице, оттеснили на дорогах французские заставы, однако дальше продвигаться не посмели: силы отряда были слишком неравны, чтобы рассчитывать на успех.

В Париже

В старинный особняк богатого имения, где располагался штаб казачьего отряда, Матвей Иванович приехал затемно. В помещении было тепло, сухо, сияла люстра.

Весь день генерал пробыл под дождем, промок и озяб. Сбросив отяжелевшую бурку, стряхнув с папахи капли дождя, он приказал денщику:

— Неси валенки!

— А они тута, — Степан Пупков, цыганского вида казак с серьгой, проворно стащил с Платова сапоги, натянул на жилистые ноги шерстяные носки. — Теперя к столу. Жакуша, тащи борщ, да не забудь лафитник!

Выглядывавший из-за портьеры слуга-француз понятливо кивнул, вышел с подносом.

После еды генерал сел к камину. Огонь жарко пылал, языки пламени жадно лизали сухие поленья, и они звонко трещали, постреливая искрами.

Матвей Иванович любил смотреть на огонь. В такие минуты мысль уносила его чаще в прошлое, на родной Дон, но теперь стародавняя боль в пояснице заставила думать о себе. Да, годы сказываются, берут свое.

На днях его опять наведал доктор Виллие. Все расспрашивал о здоровье, озабоченно вздыхал.

— Что это вы обо мне печетесь? — не выдержал Матвей Иванович. — О здоровье ли сейчас думать!

— Как же не печься! Оно вам богом дадено, от него зависят все ваши деяния.

Виллие — авторитет, лейб-хирург, президент российской медицинской академии, он непременное лицо во всех поездках императора. Платов, конечно, догадался, что доктор прибыл неспроста, не иначе как по велению императора. После рейда в Фонтенбло Александр к нему охладел. Когда докладывал о неудаче с освобождением папы, заметил, как на широкий лоб Александра легли недовольные складки.

— Опоздали, упустили удачу, — вымолвил с упреком. — Не тяжко ли в походе, атаман?

— Никак нет, — ответил Матвей Иванович и для вящей убедительности добавил: — Еще есть запас в пороховнице.

— Цвет лица мне ваш не нравится, — и подсладил горечь слов скуповатой улыбкой…

Матвей Иванович пошуровал в камине кочергой.

— Дайте-ка я, — подскочил денщик и бросил в огонь поленья.

— Полковник Шперберг на месте? — спросил генерал.

— Здеся, он уж заглядывал, справлялся о вас.

Шперберг прибыл с привычной синей папкой, доложил:

— В ваше отсутствие был офицер из корпуса Раевского, передал просьбу генерала ожидать его завтра поутру. Еще просил, чтобы при этом непременно были генералы Кайсаров и Греков. Паисию Сергеевичу я уже сообщил, а к Грекову послал нарочного.

— Не сказывал ли офицер, зачем приедет Раевский?

— Справлялся, но он не ведал. Донесение надобно подписать, ваше сиятельство.

— Читай. — Платов откинулся в кресле, прикрыл глаза.

В донесении сообщалось, что полки отряда сосредоточены в районе Арси, взятого казаками накануне, и в полной готовности к наступлению на Париж. Город Арси находился в долине Сены, выводящей к французской столице: никак ее не минуешь. Скрипя пером, генерал вывел свою подпись.

«Видно, наступать придется вместе с корпусом Раевского, — вспомнил он сообщение. — Только зачем же ему приезжать?»

Раевского Матвей Иванович знал с давней поры, когда еще формировал под Чугуевым Новодонское казачье войско. Это было в 1787 году. Тогда к нему прибыл совсем еще по виду мальчик, гвардейский поручик: неширокие плечи, тонкая шея, румянец на щеках. Представился, подал письмо от самого Потемкина. Грозный начальник повелевал прикомандировать своего дальнего родственника на выучку в казачий полк и требовал, чтобы его употребляли в службе прежде всего как простого казака, а уж потом по чину. Указывал, чтоб казачью службу офицер испытал сполна, без всяких послаблений, познал бы тяготы и лишения, столь необходимые для дальнейшего опыта.