— Верь Никию, Нерон,— сказала она строго,— он один может спасти империю.

Некоторое время Нерон недоуменно смотрел на Никия, словно позабыв тему разговора. Потом проговорил, вспомнив:

— Да, центурион... Палибий... Хорошо, делай, как знаешь. А эта старая ворона, Анней Сенека, мой благословенный учитель, он что, тоже замышлял против меня? У тебя есть доказательства?

— Мой слуга Теренций ездил к нему. Тот открылся ему и передал письма для Гая Пизона.

Нерон был непритворно удивлен:

— Открылся? Слуге? Я не понимаю.

— Теренций был когда-то управляющим в его имении, Сенека ему доверял всецело.

— Управляющим у Аннея? А как он попал к тебе? — Нерон подался вперед так сильно, что руки, которыми он держался за подлокотники кресла, вывернулись как под пыткой.— Как он попал к тебе? Отвечай!

— Случайно, принцепс, об этом долго рассказывать.

— Значит, ты знал Сенеку еще до того, как попал ко мне? — с угрозой произнес Нерон.

— Знал,— неожиданно для самого себя ответил Никий.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы не вступила Поппея:

— Мы теряем время, Нерон,— выговорила она раздраженно,— Ты всегда сумеешь удовлетворить свое любопытство, если мы останемся живы.

— Ты считаешь это любопытством! — зло отмахнулся Нерон.

— Я считаю, что мы теряем время,— в тон ему ответила Поппея.— Убей Никия, если ты не доверяешь ему, но разве у тебя есть кто-то, кому ты можешь доверять больше?! Никий не римлянин, он будет убивать патрициев с удовольствием. С удовольствием плебея — разве не этого ты хочешь, Нерон?

Некоторое время Нерон оцепенело смотрел на нее, потом тихо и как-то особенно спокойно выговорил:

— Да, я хочу видеть их всех мертвыми.

— Ты увидишь их такими,— усмехнулась Поппея и, обращаясь Никию, добавила: — Ведь ты тоже этого хочешь, Никий?

Никий промолчал, а Нерон сказал:

— Ладно. Пусть Палибия срочно пригласят ко мне. А ты,— он ткнул указательным пальцем в грудь Никия (в какое-то мгновенье ему показалось, что пухлый палец Нерона легко пройдет насквозь),— ты поедешь к моему учителю. Напомни ему, что он зажился на свете и что пора уходить. Он так много писал о необходимости бесстрашия человека перед лицом смерти, что, надеюсь, с любопытством заглянет в это лицо.— И, повелительно взмахнув рукой, бросил: — Беги, Никий, беги!

Глава тринадцатая

Эти последние слова Нерона — «беги, Никий, беги!» — продолжали звучать в ушах Никия и тогда, когда ехал в носилках, и тогда, когда он вернулся домой. Вряд ли император вкладывал в них то значение, какое Никий теперь имел в виду, но — кто знает!

Как бы там ни было, а необходимость бежать сделалась манией. Он уже не думал, как и куда, думал только: «Сейчас, сию же минуту!»

Скорее случайно, чем осмысленно, он сразу направился в дальнее помещение дома, где теперь тайно жил Симон из Эдессы. Когда Никий вошел, Симон лежал на подстилке у окна (подстилка служила ему ложем — какое-то грязное и скомканное тряпье), лежал, закинув руки за голову. Увидев Никия, он рывком поднялся, настороженно спросил:

— Что?

— Все,— сказал Никий, вздохнув, и устало провел ладонями по лицу.

— Ты говорил с ним?

— Да, говорил.

— Ты не решился убить его? — Симон подошел совсем близко; почувствовал тяжелый запах его дыхания, Никий опустил голову. Симон тронул его за плечо.— Ты боялся?

Никий отрицательно покачал головой:

— Не в этом дело.

— А в чем? Тебе помешала стража?

Никий поднял глаза, внимательно, как никогда прежде, вгляделся в грубое лицо Симона, казалось, вырезанное из куска старого дерева — глубокие морщины, неровная кожа, похожая на кору, чуть приплюснутый нос с торчащими из ноздрей кустиками черных жестких волос. Почему-то вспомнил лицо Нерона — гладкая кожа, чуть припухшие веки, капризно изогнутые губы (у Симона рот походил на грубо прорезанную щель),— вспомнил и, вздохнув, ответил:

— Еще не время,— а про себя подумал: «Бежать. Немедленно». И сразу же, встретив пронзительный взгляд Симона: «Разве они позволят!»

Ему ничего не хотелось объяснять, и он, глядя в сторону, глухо проговорил:

— Он еще может убить много влиятельных римлян. Никто не сможет сделать это кроме него. Ты понимаешь, Симон?

Последнее прозвучало как извинение. Симон недовольно фыркнул, отошел к окну и сел на свое тряпье, обхватив руками колени.

— Ты обманываешь меня,— сказал он,— ты не хочешь его убивать.

«Не хочу»,— хотелось ответить Никию, но он, подойдя и присев перед Симоном, ответил:

— Не в этом дело. Чем больше он убьет влиятельных римлян, тем быстрее...

— Я не верю,— перебил его Симон.— Ты уже говорил, но я не верю.

— Но почему же? Разве учитель Павел не объяснил тебе...

Симон опять перебил:

— Учитель Павел умер.

— Да, конечно,— примирительно выговорил Никий.— Но учитель Павел знал все и обо всем лучше нас с тобой. Или ты сомневаешься в этом и уже не веришь тому, что говорил учитель?

— Учитель Павел умер,— упрямо повторил Симон,— А я не могу верить тебе так же, как учителю. Я вижу, что ты не хочешь сделать то, для чего тебя послали в Рим,— убить чудовище, отомстить за кровь наших братьев. Тебе понравилось жить в роскоши, есть хорошую пищу, жить в этом дворце,.. Ты предал нашу веру, Никий, и заслуживаешь смерти даже больше, чем это чудовище, потому что он не знает, что творит, а ты предал.

Никий резко поднялся:

— Что ты мелешь, опомнись!

Симон медленно поднял голову, взгляды их встретились. В черных, блестевших ненавистью глазах Симона Никий увидел смерть — так близко он никогда ее не видел. Симон, не сводя взгляда с Никия, подсунул руку под тряпье и медленно вытащил меч. Никий стоял, не в силах пошевелиться, словно завороженный взглядом Симона. Он видел, как тот достает меч, понял, что еще несколько мгновений, и он будет лежать на полу в луже крови — как Агриппина, как Октавия. Симон оперся свободной рукой о пол, привстал — и вдруг тряпье под ногой скользнуло, он неловко дернул рукой, меч ударил о плитки пола с тупым скрежетом. Этот звук вывел Никия из оцепенения — он бросился к двери и, толкнув ее, выскочил наружу.

— Ко мне! Ко мне! — закричал он сдавленно, ткнул рукой в грудь выбежавшего навстречу слугу, услышал топот и, задыхаясь, побежал на него.

Кто-то встал у него на пути. Он кинулся было в сторону, но чьи-то сильные руки обхватили его, сжали и оторвали от пола. Он дернулся, пытаясь освободиться, но вдруг услышал у самого уха:

— Это же я, Палибий! Ты что, не узнаешь меня?

Никий поднял голову, чуть отстранился, разглядывая расплывавшееся перед глазами лицо, болезненно улыбнулся, узнав центуриона. Палибий осторожно поставил его на пол, а Никий, лишь только почувствовав ногами твердь, вытянул руку и, указывая в конец коридора, прошептал (силы покидали его):

— Там, там... он хотел убить меня!

Лицо центуриона сделалось каменным, он махнул вбежавшим за ним солдатам охраны, приказывая идти туда, куда указал Никий, и, осторожно обойдя его, зашагал следом.

— Никого,— сказал он, вернувшись через некоторое время.— Наверное, бежал через окно. Не беспокойся, я прикажу усилить охрану. Ты не знаешь, кто это был? Ты успел разглядеть его?

— Не-е-т,— почти простонал Никий.

— Наверное, это люди Гая Пизона,— предположил Палибий, с едва заметным снисхождением глядя на Никия,— Стоило только сунуть палку в этот муравейник...

— Уже? — перебил его Никий.

Палибий помотал головой, не понимая.

— Разве их... Разве их уже взяли?

— Всех! — самодовольно отрезал Палибий.— Кое-какая мелочь ускользнула, но от центуриона Палибия все равно не уйдет никто. Не представляешь, как эти трусы тут же все стали валить друг на друга.— Он упер руки в бока и, откинув голову, захохотал,— Как только сдерешь с патриция тогу с синей полосой, так он тут же превращается в плебея.

— Но так быстро, прошло всего...— Никий не договорил, удивленно глядя на Палибия.