— Как знаешь. Но только...— Никий прервался, и Теренций спросил:

— Да, мой господин.

— Нет, ничего, поезжай. Я распоряжусь, чтобы тебе предоставили все необходимое.

Теренцию не трудно было догадаться, о чем хотел говорить Никий и чего он не сказал. Конечно, Никия волновала возможная встреча Теренция и Сенеки. По обрывкам разговоров, которые вел Никий с гостями и даже с императором, довольно часто посещавшим дом Никия, он понимал, что Сенека беспокоит власть, все еще беспокоит. Несмотря на старость, несмотря на абсолютную уединенность. Вряд ли они страшились заговора или чего-то в этом роде. Их раздражало, что Сенека все еще живет, смотрит на них из своего далека, видит те ужасные вещи, которые они проделывают в Риме и с Римом. Именно это, то, что старый философ видит все, по разумению Теренция, и не давало им покоя. То есть полного покоя.

Но Никий не сказал ему об этом, а Теренций не посчитал себя вправе спрашивать. В конце концов, кто он действительно такой есть, чтобы рассуждать о делах государственной важности, а тем более самому заговаривать о них! Он поблагодарил Никия и стал собираться в дорогу.

Два дня спустя, ранним утром, верхом, ведя на поводу запасную лошадь, Теренций выехал из города. Он уже и не помнил, когда путешествовал один. Обычно он сопровождал господ — сначала Сенеку, потом Никия. Впрочем, Никия всего один раз — в тот памятный день они отправились в Рим.

Утро было холодным. Укутавшись в теплый плащ и натянув на голову капюшон, Теренций дремал в седле, вспоминал те места, куда ехал. Воспоминания были теплыми. Теплыми в самом настоящем смысле. Теренцию представлялось, что там, на вилле Сенеки, всегда тепло, не то что в этом проклятом Риме, где если солнце, то обязательно духота, а если тучи, то собачий холод.

Вдруг чья-то рука схватила коня за повод — он заржал, пытаясь встать на дыбы, едва не сбросил на землю задремавшего Теренция. Теренций качнулся в седле, хотел вытащить меч, но запутался в полах плаща и только прихватил рукою платье у пояса. Тут он услышал:

— Ты не изменился, Теренций, такой же воинственный, как и прежде,— и, приглядевшись, узнал Симона из Эдессы.

Тот выпустил поводья, похлопал широкой ладонью по шее коня, все еще испуганно храпящего, протянул Теренцию руку:

— Сойди, Теренций, я давно ищу с тобой встречи. Честно говоря, я потерял надежду увидеть тебя, не думал, что ты вдруг так смело отправишься в далекий путь.

— Ты? — Теренций все еще глядел на Симона с испугом.

— Конечно, я,— ответил тот, усмехаясь,— или ты совсем забыл, как я выгляжу?

— Я задремал,— проговорил Теренций уже чуть смущенно и кряхтя слез с седла,— Зачем тебе нужно было пугать меня! — добавил он с укоризной.

— Пойдем туда,— указал Симон на кучку деревьев в низине,— не нужно, чтобы нас кто-нибудь видел вместе.

Теренций огляделся, в этот час дорога была совершенно пустынной. Симон, по-хозяйски ступая, повел лошадей вниз, Теренций, вздохнув, поплелся за ним.

Глядя в спину впереди идущего Симона, он не мог разобраться в своих чувствах — рад он встрече или не рад. С одной стороны, ему было приятно увидеться с Симоном: он остался единственным теперь человеком, с которым Теренций еще мог поговорить если не по душам, то, по крайней мере, дружески. С другой стороны, он почему-то чувствовал неловкость, будто был в чем-то перед Симоном виноват. Дело заключалось, наверное, не в нем, а в Никии, но Никий остался далеко, а неловкость Теренция все возрастала.

Они дошли до небольшой рощи, всего в несколько деревьев, Симон привязал лошадей, сел на траву. Трава была в росе, Теренция стал бить озноб, он потоптался в нерешительности, но все же сел, подвернув под себя полы плаща. Симон молчал, со странной улыбкой глядя на Теренция. Одежда на нем была ветхой и грязной, он не походил на того торговца, каким знал его Теренций, а смахивал на нищего странника, что во множестве собираются у ворот города, у торговых рядов или у храмов, заунывными голосами прося милостыни.

Симон, как видно, угадал мысли Теренция. Сказал, дернув себя за одежду у ворота:

— Я, наверное, плохо выгляжу, Теренций. Такой важный человек, как ты, и не посмотрел бы на меня, повстречайся мы на улице.

— Нет, что ты,— быстро возразил Теренций, опуская глаза,— я и не подумал ни о чем таком. Но разве ты уже не торгуешь, как раньше?

Симон вздохнул:

— Иногда мне кажется, что все это было в другой жизни, Теренций,— проговорил он с грустью.— С тех пор как убили Онисима, я скитаюсь в окрестностях Рима, будто голодный волк.

— Да-а,— протянул Теренций, поглядев на Симона с состраданием, и взялся за кошелек на поясе.— Я помогу тебе, у меня, правда, не очень много денег, но...

— Я не об этом,— поморщился Симон.— Я сказал о голодном волке не потому, что голоден, а потому, что одинок, Теренций. А пропитание я всегда могу добыть себе.

— Понятно,— кивнул Теренций с некоторой настороженностью .

Симон неожиданно рассмеялся:

— Не бойся, я не стал разбойником, хотя мог бы им стать.— Он показал на рукоять меча, торчащую из лохмотьев.— Разве ты забыл, что я принадлежу к общине христиан? Это только для защиты. Не скрою, иногда приходится украсть. Да, Теренций, да. Но это когда становится совсем невмоготу, чтобы только не умереть с голоду.

Теренций снова взялся рукой за кошель, но Симон опять остановил его:

— Я искал тебя не для этого,— сказал он раздраженно.— Мне нужно знать, как жить дальше, а никто, кроме тебя, не сможет мне ответить.

— Я? — удивленно пожал плечами Теренций.— Но как я...

— Да, ты,— перебил его Симон.— Потому что ты живешь в доме Никия. Или,— он презрительно усмехнулся,— в доме матери императора.— И он вдруг спросил, не делая паузы: — Это правда, что Никий убил Агриппину?

Теренций никак не ожидал такого вопроса, не был готов ответить.

Симон повторил:

— Так это Никий убил Агриппину?

— Я же не видел, Симон! — проговорил Теренций и, тут же почувствовав, что ответ вышел глупым, добавил: — Я ничего точно не знаю, откуда мне знать!

— Она, конечно, была не лучше своего сынка,— сказал Симон,— но все-таки убить женщину... А, Теренций, ты смог бы убить женщину?

— Я никого не убивал. Никогда,— с нескрываемой обидой отозвался Теренций.

— Ну, ладно,— Симон потянулся и дотронулся до колена Теренция,— я не хотел тебя обидеть. Прости. Помнишь тот день, когда ты приходил к Онисиму, накануне его смерти?

— Да, помню.

— Я попал в нехорошую историю, Теренций,— вздохнув, с грустью выговорил Симон.— Тогда я смог убежать от людей Онисима, но потом...

Он замолчал, неподвижно смотря вдаль. Теренций переждал некоторое время, потом решился спросить:

— Что? Что потом, Симон?

— Потом,— криво усмехнувшись, сказал Симон,— убили Онисима. Люди из римской общины христиан стали говорить, что это сделал Никий и что я помог ему в этом. Они охотились за мной, как за диким зверем. Каждый из членов общины считал за благо расправить-ся со мной. Мне пришлось бежать. Они охотились на меня, а римляне на них. Почти все они погибли. Ну, тебе это, наверное, известно. И я остался один. Совсем один, ты понимаешь это, Теренций?

— Я понимаю,— грустно заметил Теренций, подумав о своем.— Но почему ты не ушел из Рима совсем? Ты мог бы отправиться в Эдессу.

— Я мог бы возвратиться в Эдессу?! Я? — Симон постучал своим корявым пальцем по груди.— Как же я мог вернуться, Теренций, что ты говоришь?!

— Но почему же ты не мог вернуться? Там, наверное, остались твои родные.

— Да,— глядя на Теренция горящими глазами, вскричал Симон,— там остались мои родные, там остались мои друзья, там много чего осталось! Но как я мог уехать, если учитель Павел сказал, что я должен быть при Никии во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало, Теренций. Во что бы то ни стало! Я слышал это собственными ушами.— Симон дотронулся ладонью до уха,— Ты понимаешь это?!

— Да, да,— осторожно покивал Теренций,— я понимаю, но ведь обстоятельства могли измениться, неужели учитель Павел не мог отменить своего...