— Малыш нам не помешает, — сказала Клеопатра позже, в кругу друзей. — В сущности, он еще ребенок.

— Он не всегда им останется, — задумчиво заметил Протарх, — через два-три года он превратится в молодого мужчину.

— Некоторые умирают очень рано, не правда ли, мой Гиппо, смерть не обращает внимания на возраст.

— Да, это так, моя царица.

Царица дала понять, что совместное путешествие с Птолемеем — это хорошо обдуманный ход. Сторонники ее утонувшего брата с нетерпением ждали совершеннолетия ее теперешнего супруга. И если бы он в это время остался в Александрии, вполне возможно, что вокруг него образовалась бы оппозиция. Поэтому Клеопатра сочла за лучшее не выпускать брата из поля зрения.

В последующие недели все было охвачено подготовкой к путешествию. Брухейон гудел, как улей перед вылетом. Однако во дворце Птолемеев уже в течение нескольких столетий все было превосходно организовано, и слуги прекрасно справлялись со своими обязанностями. Так что еще до того, как задули свирепые осенние ветры, средиземноморский флот египетских фараонов поднял свои якоря.

Мы вместе с еще двумя врачами, одним фармацевтом и двумя помощниками, а также с сундуком различных медицинских препаратов шли в кильватере царского корабля, так сказать, на расстоянии голоса. Плавание проходило спокойно, погода была хорошей. Недалеко от Сицилии на нас чуть было не напали пираты, но, увидев множество судов на горизонте, поспешно скрылись.

В самом Риме, как известно, нет гавани, и морские суда не могут пройти по Тибру. Поэтому в устье Тибра нас ожидало около сотни лодок. Гавань в Остии тогда уже стала довольно мелкой и годилась только для небольших кораблей.

Я потерял царицу из виду и узнал позднее, что Цезарь ожидал ее с носилками, переодетый простым центурионом. То, что это приглашение выражало лишь его волю, а послушный сенат только служил отговоркой, стало ясно уже из того, как нас разместили. Как важные государственные гости Клеопатра и Птолемей должны были бы занять покои в резиденции для высокопоставленных гостей на Палатине. Однако нас буквально спрятали — я не могу подобрать другого слова — на окраине Рима, в уединенных и обширных Садах Цезаря. Они находились на другой стороне Тибра, и посторонним туда не было доступа. В этом громадном парке было множество вилл, похожих на дворцы. И именно на этой стороне Тибра жили простолюдины: портовые рабочие, поденщики, лодочники, мелкие торговцы и разные темные личности. Но их район был расположен намного выше по Тибру, примерно на высоте Авентинского холма.

Вскоре после этого, в ноябре, Цезарю снова пришлось выступить в поход. Сторонники Помпея собрали новое войско в Испании и предприняли последнюю попытку захватить власть. Никто не сомневался в том, что Цезарь разобьет і их и в начале следующего года вернется в Рим.

Спустя несколько дней после прибытия Протарх собрал всех нас в большом триклинии[27]. Кто-то может спросить, как это царица отважилась оставить египтян, уехав вместе со своим соправителем-супругом и верховным визирем, и это в тот момент, когда она еще не очень утвердилась на троне и опасалась переворота. Однако ответ прост: главный повод для переворота, а именно своего брата Птолемея, она специально взяла с собой, а верховного визиря заменял в ее отсутствие евнух Мардион. Он был абсолютно неподкупен и в высшей степени достоин доверия. Позднее ему часто приходилось исполнять такие поручения. А когда однажды Клеопатра хотела щедро наградить его, он отказался и сказал, что имеет все, что нужно, а самой хорошей наградой были бы любовь и доверие его царицы. Такие люди, как он, встречаются очень редко, и любой правитель счастлив, если в его окружении есть такой человек.

Итак, Протарх по поручению царицы обрисовал нам в общих чертах наше положение.

— В апреле этого года Юлий Цезарь был провозглашен диктатором на десять лет, так что наша царица будет вести переговоры только с ним. При этом речь пойдет прежде всего о том, чтобы возобновить союз, который был заключен тридцать лет назад между покойным отцом нашей великой царицы и Цезарем — тогда еще консулом. Ее величество хочет воспрепятствовать тому, чтобы здесь победили те силы, которые хотели бы считать Египет римской провинцией. Само собой понятно, что Цезарь хочет также увидеть своего сына. Он официально признает Птолемея Цезаря своим сыном. И наконец, я должен вам сказать, что египтян — так называют здесь нас всех, даже если мы греки, — не очень приветствуют в Риме. Прошел слух, что Цезарь хочет жениться на нашей царице и вместе с ней управлять обеими странами и всеми провинциями, которые им принадлежат. И поговаривают, что он даже собирается объявить себя полновластным правителем — в глазах республиканцев это худшее из подозрений, которые только могут пасть на государственного деятеля. Даже попытка подобного считается самым тяжким преступлением и карается смертью. Поэтому будьте осторожны и никогда не выходите в город поодиночке, а только группами не менее четырех человек. Как только Цезарь вернется из Испании, раздоры вспыхнут с новой силой.

Трапезная опустела, но меня Протарх попросил остаться.

— Еще несколько слов, Гиппо. Для тебя у царицы есть особое поручение. Ты ведь уже неплохо знаешь латынь, поэтому можешь незаметно подслушать, какие разговоры ходят в городе. Оденься как римлянин и походи по баням, трактирам, библиотекам, посещай театральные представления — все, что доступно обычному гражданину. Я дам тебе также письменное разрешение посещать заседания сената. Оно действительно до конца нашего пребывания здесь.

Я взял этот небольшой документ, на котором стояла личная печать Цезаря.

Протарх положил руку мне на плечо.

— Ты молодой, умный, ловкий и сделаешь все как надо. Однако будь осторожен. Навостри глаза и уши. И если ты вдруг заметишь в Риме какую-нибудь перемену в настроениях, сразу же сообщи об этом. Слышишь — сразу же!

А я-то испугался было, что мое пребывание в Риме ограничится тем, что я буду лечить придворных от комариных укусов или гулять по Садам Цезаря.

С этого времени я почти каждый день отправлялся на своем муле до Понса Субликия — старейшего моста в Риме — и дальше пешком до древнего рынка Форум Боариум. Вокруг этой шумной площади стояло несколько небольших храмов, в том числе и храм Геркулесу Победителю. Перед ним возвышалась громадная позолоченная статуя славного Геракла. Здесь я завтракал в одном из многочисленных трактиров и шел дальше, через Викус Тускус или Кливус Вик-ториае к Форуму Романорум, где я регулярно бывал на заседаниях сената. Однако люди там вели себя осторожно, и я вряд ли мог услышать что-нибудь полезное. Когда входил Юлий Цезарь, сенат превращался в согласную с ним толпу. Даже если кто-нибудь выражал сомнение или несогласие, то говорил такими намеками, что ничего нельзя было понять. Моя латынь, конечно, становилась лучше с каждым днем, но все же я еще не мог вникать во все тонкости.

Впрочем, моей латыни было вполне достаточно для того, чтобы понимать выкрики толпы на боях гладиаторов. Однако там я тоже не мог услышать ничего по поводу политики. Собравшаяся публика жаждала только увидеть потоки крови — в этом она не изменилась и по сей день.

Театральные представления устраивались на каждом углу. Здесь можно было увидеть все: от импровизированной сатиры до классических комедий и трагедий. Сатира — это было как раз то, что могло бы мне пригодиться. О тех, кто управлял государством, здесь говорили такое, что в Александрии это сразу бы сочли оскорблением власти. Мне стоило большого труда сдержаться, когда упоминалась «одна египетская распутница», которая так вскружила голову одному римлянину, что он не может больше отличить черное от белого, горячее от холодного. Конечно, имен при этом не называли, но все понимали, о ком и о чем идет речь.

Я принимал также участие в народных праздниках, которые следовали в декабре один за другим: Агонии, Консуалии, Сатурналии, Опалии[28] и, наконец, 23 декабря Ларенталии — день умерших.