Салестер, возможно, был прав, но Редар и раньше был с ним не согласен. Теперь он мог доказать свою правоту. Все твари в пустыне охотятся поодиночке, никогда не собираются в стаи, пусть и на короткое время. Падальщики, вроде жуков-скарабеев или уховерток, привлеченные запахом разложения, сбегаются на гниющий труп со всех концов пустыни. Но даже они дерутся друг с другом над своей добычей, хотя не гонялись за ней, не рисковали жизнью ради куска мяса. В песках слишком мало дичи, чтобы хватило на всех, так что стаи невозможны: никто не захочет уступать тушу недавно убитого бегунка или хотя бы делиться ею. И уж тем более – продолжать охоту, когда сытое брюхо набито свежим, сочным мясом.
Рыскать в поисках новой добычи, даже добыв достаточно пищи для себя, могут только люди. Они способны думать о других – не заканчивать охоту, пока убитой дичи не хватит на всех. Только люди живут и охотятся стаями. А еще смертоносцы, которые, как говорят, с незапамятных времен переняли многое у Прежних людей, а уж потом их уничтожили.
Девять одинаковых следов могли оставить только смертоносцы.
Следы вели на северо-запад, не совсем в сторону паучьего города, но Редар не отчаивался. Поначалу он со страхом ждал, что след вот-вот оборвется: смертоносцы сядут на свои шары и улетят. Но цепочка отпечатков тянулась и тянулась, даже не собираясь кончаться. Удивительно! Как это не похоже на пауков. Впрочем, шары мог унести ветер, или они могли испортиться при посадке. А может, это охотничий отряд бураков… Может, даже те же самые, что убили Крегга.
К закату юноша окончательно выдохся. Он весь день шел по следу, даже не стал пережидать в тени убийственную дневную жару. Перед дождями она немного спала, на небе иногда появлялись редкие для пустыни гости – облака, и юноша подумал было, что сможет идти все время. Результат не замедлил сказаться: перед глазами плыли разноцветные тени, голова гудела, в горле пересохло, распухший язык еле ворочался во рту. Чудесная скорлупка мастера Ована, сохранявшая воду прохладной, даже под палящими лучами солнца, почти опустела. Но Редар не останавливался. Зато следы постепенно становились все свежее. Расстояние до смертоносцев сокращалось.
Он решил для себя, что начнет поиски воды только, когда солнце коснется горизонта. Тогда можно будет остановиться на короткое время, отдохнуть, вдоволь напиться воды. И снова идти. Всю ночь. Теперь уже близость дождей будет играть против пустынника – ночи становились нестерпимо холодными. На этот случай он припас мохнатую накидку да несколько самых жирных кусков убитой утром крысы, чтобы поддержать силы, согреть стынущую кровь.
Рядом не было опытных охотников, которые только рассмеялись бы, услышав его идею идти после заката солнца. Редару будто слышался голос Богвара: «Ночью пустыня безжалостна. В это время выходят самые опасные, самые стремительные хищники, и нет спасения от них. Одна фаланга чего стоит, быстрая, проворная, смертоносная. Не зря она так похожа на раскоряк – только ног побольше. Тех тоже смертоносцами не просто так прозвали».
Но Редар решил рискнуть. Так он быстрее настигнет пауков, которые, конечно же, будут вынуждены останавливаться на ночь.
Воды найти так и не удалось, по дороге попалось только небольшое пересохшее озерцо, усыпанное желтоватыми кристаллами соли. Отходить далеко от следа юноша не решился: а вдруг, пока он будет рыскать в округе в поисках воды, солнце окончательно сядет? Как тогда отыскать след в темноте? Но ему повезло – по краю озера росло несколько уродливых кактусов, похожих на скрюченные человеческие фигуры. Редар от радости был готов обняться с каждым из них – это были кактусы гувару. Мясистая сердцевина их хранила еще немало влаги.
Солнце скрылось за горизонтом, и на пустыню упала ночь. Небо усыпали звезды, в другое время юноша с удовольствием поглазел бы на них, но сейчас он боялся оторвать взгляд от следа. Холод пока не особенно его донимал, от песка, отдающего накопленный за день жар, поднималось тепло. На ходу одинокий пустынник жевал мясо, выжимал в рот сок кактуса, но усталость все равно разливалась по телу, заставляя двигаться все медленнее и медленнее. Хотелось спать.
Чтобы хоть как-то взбодриться, Редар стал считал про себя шаги. На четвертой сотне сбился, попробовал снова и понял, что стучит зубами от холода: пустынная ночь, наконец, вступила в свои права. Он закутался в шкуру, это помогло ненадолго. Тогда он набросил на плечи походное одеяло-паутину. Стало теплее, но намного тяжелее было идти – каждый шаг давался с трудом. Редар почти перестал замечать окружающее, он просто бездумно переставлял ноги, вцепившись глазами в след.
Долгое время за ним кралась сольпуга, а он так и не заметил. Чудовище все примеривалось к прыжку, но каждый раз замирало в нерешительности: запах паутины отпугивал ее. Сольпуга отстала, решив поискать добычу полегче.
Еще через две тысячи шагов он в первый раз упал. Поднялся с трудом, стряхнул с одеяла песок, побрел дальше. И через триста шагов упал снова. Дальше он уже не считал. Спустя некоторое время он упал и, не в состоянии больше встать, пополз вперед на четвереньках.
Ночь тянулась бесконечно. Казалось, что новый день никогда не наступит. И когда на восходе забрезжил слабый свет, Редар готов был подскочить вверх от радости, хотя сил на это уже не осталось. Он в изнеможении прилег на песок, решил дать себе небольшой отдых. От ночного холода совсем одеревенело лицо, пришлось растирать жестким краем меховой накидки.
Зарево на горизонте все разрасталось, вот уже полнеба окрасилось в розовой цвет. Казалось, где-то там, на востоке, за краем земли пылает гигантский костер. Тьма отступала, пески, будто подсвеченные изнутри, заискрились, заиграли мириадами песчинок. Становилось все светлее. Редар бросил взгляд на след и вздрогнул: за ночь он подобрался совсем близко, ровные, отчетливые отпечатки были оставлены не позже вчерашнего захода. Что-то в них его насторожило, но сразу же вниманием охотника завладела другая мысль: если учесть, что ночью пауки не двигались, то…
Редар – и откуда только силы взялись – быстро вскарабкался на гребень ближайшего бархана, огляделся. В полусотне перестрелов он приметил какие-то песчаные бугорки, весьма подозрительные на вид. Доходит ли до них след или сворачивает в сторону, было, конечно, не разглядеть, но тянулся он в ту сторону, это точно.
Догнал! От этой мысли юноше стало радостно и жутко. Радостно оттого, что он оказался отличным пустынным следопытом, сумел выследить врагов и догнать их. А жутко… Ну, это понятно. Кому из людей не станет страшно от близости смертоносцев? Пусть даже это и бураки, почти не владеющие ментальной мощью.
Он решил дождаться на гребне, пока твари вылезут из своих ночных пристанищ – ничем иным эти странные бугорки не могли быть. Надо только спуститься вниз к брошенной перевязи за водой и мясом. Ожидание будет долгим, можно отдохнуть и подкрепить силы.
Теперь в пылающем зареве приближающегося восхода отчетливые следы можно было рассмотреть внимательнее. Сохранились они отлично. Редар осмотрел их еще раз, с трудом гоня от себя наваливающуюся усталость. Чем-то они ему не нравились… Что не так?
Внезапно он понял. У того, кто оставил эти следы – три пары, шесть ног, а не восемь, как у всех пауков! Может, ему попался какой-то калека… Ну-ка, а другой? То же самое! У всех… восьмерых?! Один куда-то за ночь подевался. То есть, за ночь для Редара, а для них самих – за длинный дневной переход. Итак, восемь пауков-калек. Охотник хмыкнул. Что за глупость!
Есть другой ответ, очень простой. Его первым дал еще Салестер. Это не пауки.
Чтобы не пропустить момент, когда из нутра ночевок вылезут на свет неизвестные твари, юноша перебрался на следующий бархан, поближе – отсюда было все видно, как на ладони. А сам он останется незамеченным, ни одно насекомое его не разглядит. Куда им соревноваться с глазами людей! Теперь, когда он убедился, что преследовал вовсе не смертоносцев, страха почти не осталось. Какое чудовище пустыни, даже само опасное, может сравниться со смертоносцами?!