ГЛАВА 21

КАТИНО ПРОБУЖДЕНИЕ от ласковой неги сна было медленным и превратилось в ленивое скольжение сознания от одной приятной мысли к другой. Ее расслабленное тело было переполнено комфортным ощущением покоя и благополучия. Прошло очень много времени с тех пор, как она в последний раз просыпалась с таким же прекрасным ощущением гармонии в мире.

Вероятно, ей стоит чаще пить перед сном двойной шоколадный латте. Она всегда опасалась, что кофеин не даст ей уснуть, но, может, тройная порция взбитых сливок…

Ее глаза распахнулись, когда мозг пронзила неожиданная вспышка реальности, каждая клеточка тела проснулась, когда действительность обрушилась на нее с поразительной ясностью. Это не взбитые сливки в латте выкрутили ее до состояния полнейшего изнеможения, а потом высушили насухо. Это был Хокинс. Кристиан Хокинс.

О Господи, что же она натворила?

Или скорее: чего она не натворила?

Очень осторожно, задержав дыхание, она скосила глаза направо.

В самом деле, что она натворила и не натворила?

Как вопрос эти слова лежали за гранью разумного. Что она натворила было так же очевидно, как и шесть футов совершеннейшей наготы, совершеннейшей мужественности, татуированного изящества, лежащего рядом с ней; так же очевидно, как и жар, исходивший от него и согревавший ее этим серым, дождливым утром.

Именно таким она его и помнила. Он всегда был горячим. Даже тем далеким летом она любила лежать рядом с ним, ощущая тепло и силу, которые так естественно излучало его тело, ощущая скрытую энергию его мускулистых объятий. Он был самым красивым мальчиком из всех, кого она видела.

А теперь он стал самым красивым мужчиной. Даже Никки МакКинни не смогла бы улучшить его красоту. Суровые линии его лица разгладились во сне и тусклом свете утра. Его волосы были густыми и шелковистыми, цветом полночи контрастируя с подушкой. Скулы потемнели от щетины.

Простыни съехали вниз по его бедрам, открывая почти всю татуировку, а она — она взглянула на себя — была абсолютно голой.

Румянец разлился по ее телу. Она почувствовала, как он раскрашивает ее щеки и ползет вниз по коленям к пальцам ног. Ее одежда потерялась где-то в машине, задолго до того, как они добрались до постели. Насколько она помнила, она надела его рубашку, чтобы добраться до лофта — и, может быть, всего этого и невозможно было избежать.

Существовала причина, по которой они были неразрывны все эти годы. Это было больше, чем секс, хотя эта штука, похожая на медленную смерть от нескончаемого оргазма, которую они переживали, была сильной мотивацией, чтобы остаться — навсегда. Но она влюбилась в него с первого взгляда, еще когда о сексе даже речи не шло. Она так быстро убегала от Джонатана и других парней, бежала из последних сил, напуганная до смерти. Она ничего не слышала — так сильно стучало ее сердце — но видела, как машина появилась словно ниоткуда, сопровождаемая огромным облаком дыма, заполнившим переулок. А потом она увидела его, выходящего из дыма, словно ангела, темного ангела, и в тот же момент поняла: что бы не произошло дальше, это будет не та жестокость, которой она так боялась. Она знала, что он не позволит другим парням причинить ей боль.

Он поймал ее в объятья, и в ту секунду, когда он посмотрел на нее и она увидела его лицо, она влюбилась.

Она позволила взгляду скользить по его телу, пока гадала, что же ей делать теперь. Обычно она убегала, так она поступала на протяжении тринадцати лет, и это по-прежнему казалось единственным логичным ответом, но по какой-то причине она больше не хотела убегать. Столько лет беготни, и она все равно оказалась там, где начинала — так, может, на этот раз стоит подумать.

Она глубоко вздохнула. Окей, на это она согласится, но ей совсем не обязательно делать это голой. Разговор — вот, что им нужно. А не то, чем они занимались — о Боже.

ХОКИНС ЛЕЖАЛ совершенно неподвижно на своей стороне кровати. Он был абсолютно доволен — пока периодические волны напряжения не начали накатывать на него слева.

Она там слишком усиленно думает.

Сейчас не следовало думать, не следовало думать ни о чем. Ему действительно нужно было взять все в свои руки и спасти ее от самой себя. Он должен проявить самоотверженность.

Он должен снова заполучить ее.

О да. Еще разок тряхнуть стариной — отличный стратегический шаг ленивым воскресным утром, когда за окном идет дождь. Небо затянуто серыми тучами, а мир вокруг затих — лишь занятие любовью имеет смысл.

Прекратив раздумывать, он перекатился на бок, обхватил ее талию ладонями и перетащил ее по матрасу, подмяв под себя. Одним плавным движением. Она начала говорить что-то, но он заглушил слова поцелуем. Через пять секунд она уже приняла его сторону, пять секунд нежных поцелуев на ее губах и ласк рук, скользящих к ее груди.

Его тело обезумело рядом с ней. Ей нужно было просто дышать, а он уже заводился. Как он мог забыть, насколько легко это было — быть с ней, быть внутри нее? Не было ни капли напряжения в их занятиях любовью. Была лишь ленивая чувственность, расплавление внутри нее, которого он не чувствовал ни с кем другим. Много лет назад он решил, что это означает настоящую любовь. Сейчас он уже не был в этом уверен. Знал лишь, что хочет этого, нуждается как в воздухе.

Обвив ее ноги вокруг своей талии, он прижался к ней, дразня, а потом скользнул внутрь, просто чтобы почувствовать, как она окружает его по всей длине. Ничего похожего на это не существовало на всей земле. Влажное, жаркое тепло, просачивающееся в него, проникающее сначала в плоть, а потом в самые темные глубины мозга. Боже, с ней невозможно было думать.

Он раскрыл губы шире, притянул ее ближе, почувствовал, как ее мягкость охватывает его, и поцеловал ее — долго, влажно, глубоко, снова и снова, занимаясь любовью с ее ртом, языком, губами и зубами. Он просто хотел ее, ее влажную мягкость, вздохи капитуляции. Он хотел ее запах и вкус, ощущение ее тела — все это выходило за грань обычного наслаждения. Он знал это, но все равно продолжал потакать своим желаниям, выходя из нее и снова проникая внутрь так медленно, как только мог, просто чтобы чувствовать волшебство ее тела, словно волной омывающего его — снова, и снова, и снова.

Так можно и умереть. И тебе будет просто наплевать на смерть. Так хорошо это было.

— Ммммм, Кэт, — простонал он, скользнув губами к ее щеке, покусывая зубами скулу.

Ее руки были повсюду, скользили по бокам, по торсу, лаская его кожу в одном ритме с его толчками. Пальцы двинулись вниз, к бедрам.

Он развел ноги шире и зашептал ей на ухо, потом почувствовал, как ее рука скользнула чуть дальше, ладонь обхватила яички, осторожно потирая их, потягивая — так нежно, так ласково.

Укусив ее в шею, он пососал кожу. О да, вот так. Совершенство — и они снова без малейших усилий погрузились в него.

Он даже не хотел кончать. Он хотел, чтобы это длилось вечно, чтобы они навсегда остались в этом ленивом, эротичном коконе, где его разум затуманен жаром ее тела, где наслаждение прокатывается по нему, где она нежно покусывает его плечи, где ее язык медленно скользит по его коже, а ее бедра ритмично движутся ему навстречу.

Нет, он не хотел кончать. Он хотел вот так вот трахаться — так долго, как они смогут выдержать, погружаясь в совершенное отсутствие мыслей. Это был так сладко, так жарко — это было место вне времени, место исцеления. Он лизнул ее щеку изнутри и осторожно прикусил губу, потом снова прижался к ней ртом, скрепляя их одним дыханием.

КАТЕ КАЗАЛОСЬ, что она попала в лихорадочную фантазию. Ее мир стал таким маленьким, что почти исчез. Там был лишь он один, его тело, прижимающее ее к постели, толчки, делающие ее его частью, растущая жажда, которую она отрицала с тех пор, как последний раз оказалась в точно такой же ситуации — обнаженная в его объятьях, поглощенная им. Он наполнял ее, не только своим телом, но и своим удовольствием, первобытной силой своего желания. Его руки были повсюду, скользили по ее телу, обнимая ее, крепко и уверенно, не оставляя без прикосновения ни одной клеточки. Он точно знал, куда направляется, и вел ее за собой.