— Я сам их приготовлю, — объявил он. — Лучше съесть все сразу и нести мясо в животе, чем тащить всю дорогу в руках.

Мы ели рыбу, когда вернулся Янс. До того он по своему обыкновению скрылся в зарослях, а теперь опустился на землю рядом со мной, взяв себе кусок рыбы, запеченной в углях.

— Нашел тропу… довольно старая. Похоже, она идет с востока на юг.

— Думаешь, там можно пойти?

— Ага. Правда, кое-где буреломы, но мили две-три там можно было бы пройти… а может, и того больше.

С наступлением сумерек мы отправились в путь по едва различимой лесной тропе. Предоставив Янсу возглавлять шествие, я нарочно поотстал, намереваясь уйти последним. В лучах догоравшего заката я еще раз внимательно оглядел место нашей стоянки, затем принялся уничтожать следы, принадлежавшие двоим из нас.

У меня не было возможности разбираться, где чьи следы, поэтому я попросту решил взяться за те, которых было меньше всего. Керри очень мало переходила с места на место, и поэтому мне оказалось вполне достаточно просто замести их, а затем припорошить пылью и сухими листьями. Когда я уходил из лагеря, оставшиеся следы указывали на то, что в этом месте побывали лишь трое: Диана, Генри и я.

Действительно хороший следопыт, пожалуй, и смог бы восстановить реальную картину, но я не сомневался в том, что наши преследователи очень торопятся, и хотел направить их по ложному следу. В том, что к этому времени они нас потеряли, я был положительно уверен. Теперь же они снова выйдут на след, но только нас троих. А куда подевались остальные? Еще одна девчонка, Керри? И что это за незнакомец в мокасинах (то есть я)?

На подступах к тропе и дальше, на некотором ее протяжении, я уничтожил все признаки того, что здесь вообще кто-либо проходил, разбросав на земле веточки и кусочки коры. А потом я побежал, чтобы нагнать остальных, но к тому времени уже почти совсем стемнело. Когда мне показалось, что они должны быть где-то поблизости, я замедлил шаг, чтобы подойти к ним как можно тише. Они уже успели пройти почти две мили и ненадолго остановились у маленького ручья.

Мы отправились дальше, в ночь, делая в пути короткие остановки, чтобы девочки не так быстро уставали. Во время одной из остановок я сел рядом с Дианой.

— Мне понравился твой отец, — сказал я.

Она обернулась ко мне, и я обратил внимание, что даже темнота не могла скрыть бледности ее лица.

— Он хороший человек. Хотя мне кажется, что жизнь в этой стране не для него.

— Для того чтобы создать на этом месте великую страну, нужны разные люди. Он человек рассудительный, а без таких тут никак не обойтись. Он много читает, много думает. Слишком уж многие из нас заняты добыванием хлеба насущного, не имея времени ни на что другое.

Я обвел рукой лес вокруг нас.

— Человек должен мыслить, но здесь у него нет достаточно возможностей, чтобы развить свое мышление. С рассвета до заката все мы заняты тем, что добываем себе пищу, рубим лес, из которого строим свои дома и заготавливаем дрова, чтобы в этих домах было тепло. Наш мир суетен, в нем не остается времени на размышления.

— Я знаю… даже у отца. Бывали дни, когда у него не было времени открыть книгу. Здесь нет рынков, куда можно было бы пойти и купить все необходимое. Все приходится делать самому: ходить на охоту, выращивать урожай, мастерить.

— И к ночи, — добавил я, — уже попросту не остается сил. Иногда я засыпаю над книгами, но без чтения все равно не прожить. Я говорю об этом не только потому, что книги помогают избавиться от скуки; прежде всего они заставляют нас думать. Одними руками страну не создать, здесь и ум приложить надо.

Мы оба молчали. Она зачерпнула пригоршню воды из ручья и выпила ее, затем зачерпнула снова.

— Что будет, когда ты вернешься? — поинтересовался я.

Она на минуту задумалась, а затем сказала:

— Мне кажется, все останется по-прежнему. Разве что станет хуже. Если бы не отец, я ушла бы оттуда без оглядки, далеко-далеко.

— Но тогда почему бы тебе… — тут я осекся, не желая, чтобы она поняла меня превратно, — вместе с отцом не поселиться вместе с нами, у Стреляющего ручья. Тебе бы там понравилось, к тому же и место есть. Одного из наших фермеров убили индейцы, после него осталась хорошая хижина. Она пустует.

— Спасибо.

Она ничем не выдала, что эта идея пришлась ей по душе, и потому я не стал развивать свою мысль дальше. Вскоре мы продолжили свой путь. Янс нес Керри больше мили, после чего мы снова устроили передышку.

Терпение Генри иссякало.

— Зря все это. Так мы далеко не уйдем. Они нас поймают.

— Предлагаешь бросить их здесь? — спросил у него я.

Он презрительно взглянул в мою сторону.

— Конечно нет, но мы все пропадем. — И, помолчав, добавил: — Ты не знаешь, что это за люди. Они жестоки и не знают жалости.

— А чьим рабом ты был?

— Капитана корабля. Он часто подходил к этому побережью, время от времени его люди нападали на индейские деревни, и тех, кого им удавалось захватить, он увозил и продавал в рабство. Я был его слугой.

Повернув голову, он пристально поглядел на меня.

— Сидеть в корабельном трюме не слишком-то приятно, к тому же сбежать оттуда не было никакой возможности. И тогда я специально заговорил по-английски так, чтобы они услышали: я рассказывал другому рабу, что в свое время был в услужении у одного англичанина. Это было неправдой, но все получилось так, как я и надеялся, и капитан прислал за мной. Я стал прислуживать капитану, и с того времени у меня появилась возможность бывать на палубе. Я сделал все, чтобы завоевать его доверие.

— А как ты оказался на берегу?

— Лашану нужен был человек, а на примете у них никого не было, поэтому на этот раз меня отправили на берег ему в помощь. Я же только этого и ждал.

— Если нам удастся выпутаться из этой истории, ты вернешься обратно, в Африку?

Он глубоко задумался.

— Еще не знаю, — пробормотал он наконец. — Слишком уж много мне довелось пережить. Может быть, здесь я найду лучшую долю.

— Но рабы есть и в этой стране.

— Рабы есть повсюду. Многие так или иначе становятся рабами, сами того не зная, только я уже никогда им не буду. А устроиться можно даже среди белых.

— Ты не боишься, что цвет кожи может тебе помешать?

— Боюсь? Нет. Конечно, в каком-то смысле это может обернуться против меня, а в чем-то и наоборот, будет мне на пользу. Тебе, наверное, хочется знать, откуда я знаю английский? Я выучился вашему языку у одного англичанина, который в моей стране был рабом. Его захватили, когда их люди сошли на берег с корабля. Он начинал с самой грязной работы, но скоро выяснилось, что он немного разбирался во врачевании и мог лечить болезни, хотя лекарем не был. Затем он стал моим учителем. Вскоре он стал советником и ближайшим другом моего отца. Когда отец умер, он вернулся в свою страну, и не с пустыми руками, а с золотом и бриллиантами, подаренными ему за службу.

Перед тем как его корабль готовился отчалить, мы с ним стояли на берегу, и тогда он сказал мне одну вещь, которую я запомнил на всю жизнь. Он сказал, что любой человек может стать рабом, но вот королем даже при очень большом желании может стать далеко не каждый. Тогда он положил мне руку на плечо и сказал, что во всем мире существует только два типа людей: те, которые умеют только хотеть и желать, и те, которые стремятся к тому, чтобы их желания осуществились. И что мир и все его богатства будут всегда принадлежать тем, у кого помимо желаний есть еще и воля.

«Когда я попал в твою страну, я был рабом. Но я сносил любые тяготы. Я не бежал от трудностей, их у меня было предостаточно. В конце концов, я как-то помог твоему отцу, потому что ему стало трудно в одиночку справляться с грузом своих проблем, и он дважды вознаградил меня за это, даровав мне сначала свободу, а затем и богатство».

Подумав, что пришло время идти дальше, я поднялся с земли.

— Генри, — сказал я, — мне кажется, у тебя был очень хороший учитель.