— Всякий может ошибиться, верно?
Мегрэ сделал вид, что не заметил протянутой руки, и пять минут спустя с головой погрузился в текущие дела.
В последующие недели полиция произвела нелегкую работу, проверив все обстоятельства дела как в районе набережной Берси, так и у моста Мари. Допросили множество людей. Бельгийская полиция прислала запрошенный материал, который подкололи к остальным материалам расследования.
Что же касается комиссара, то в течение трех месяцев его часто видели у причала на набережной Селестэн. Сунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он, словно бездельник, прохаживался мимо моста Мари. Тубиб выписался из больницы и снова вернулся в свое убежище под сводом моста. Вещи ему возвратили.
Иногда Мегрэ как бы случайно останавливался возле бродяги. Разговор их бывал недолог:
— Живем?
— Живем!
— Рана вас больше не беспокоит?
— Временами немного кружится голова… Они избегали говорить о случившемся, но Келлер прекрасно понимал, зачем приходит сюда комиссар. И Мегрэ тоже знал, что тот все понимает. Это превратилось уже в своеобразную игру. Невинную игру, которая длилась до наступления летней жары.
Однажды утром комиссар остановился перед бродягой, который жевал краюху хлеба, запивая ее красным вином.
— Живем?
— Живем!
Быть может, Франсуа Келлер решил, что его собеседник достаточно ждал? Посмотрев на стоявшую на приколе бельгийскую баржу, очень похожую на «Зваарте Зваан», он заметил:
— Хорошо живется этим людям. И, указав на двух белокурых детей, игравших на палубе, добавил:
— В особенности малышам…
Мегрэ внимательно посмотрел ему в глаза, инстинктивно чувствуя: сейчас за этим что-то последует.
— Но жизнь никому не дается легко, — продолжал бродяга.
— Так же, как и смерть…
— И судить никому не дано.
Они поняли друг друга.
— Спасибо, — прошептал комиссар. Наконец-то он узнал то, что хотел узнать.
— Не за что. Я же ничего не сказал. — И, подражая фламандцу, Тубиб добавил: — Верно?
Он и вправду ничего не сказал. Он отказывался судить. Он не пожелал давать свидетельских показаний.
Тем не менее за завтраком Мегрэ не удержался и как бы мимоходом спросил жену:
— Ты помнишь историю с баржей и бродягой?
— Конечно. Есть что-нибудь новое?
— Я тогда не ошибся…
— Значит, ты его арестовал?
Он отрицательно покачал головой.
— Нет! Пока фламандец не допустит какого-либо промаха — а это вряд ли случится, — его не арестуешь.
— Тубиб что-нибудь сказал?
— В известном смысле — да…
Больше взглядом, чем словами. Они поняли друг друга, и Мегрэ улыбнулся, вспоминая то удивительное сообщничество, которое на мгновение возникло между ними под мостом Мари.
Повести и рассказы
ТРУБКА МЕГРЭ
Глава 1
ДОМ, ГДЕ ВЕЩИ ДВИГАЮТСЯ САМИ
Мегрэ вздохнул. Он был в кабинете шефа, и в его вздохе прозвучали усталость и удовлетворение: так вздыхают грузные мужчины на исходе жаркого июльского дня. Привычным жестом он вытащил часы из жилетного кармана: половина восьмого; взял свои папки со стола красного дерева. Обитая кожей дверь закрылась за ним, и он прошел через приемную. Все здесь было знакомо: и пустые красные кресла для посетителей, и старый привратник за стеклянной перегородкой, и длинный коридор Сыскной полиции, освещенный лучами заходящего солнца.
Он вошел в свой кабинет и сразу же почувствовал устоявшийся запах табака, хотя окна, выходившие на Набережную Орфевр, были раскрыты настежь. Положив бумаги на край стола, он выбил еще теплую трубку о подоконник и сел за стол; рука его машинально потянулась за другой трубкой, которая обычно лежала справа от него.
Но трубки на месте не оказалось.
Всегда у него было три трубки. Одна из них, пенковая, лежала у пепельницы. А самая любимая, та, которую он выкуривал охотнее всего, — большая, чуть изогнутая вересковая трубка, подаренная ему женой десять лет назад ко дню рождения, — исчезла.
Удивившись, он пошарил по карманам. Поискал на камине из черного мрамора. Он не тревожился. Ничего особенного не было в том, что ему не сразу удалось найти одну из своих трубок. Снова оглядел кабинет, открыл дверцу стенного шкафа, куда был втиснут старомодный умывальник с эмалированной раковиной.
Искал он, как и все мужчины, бестолково: ведь после обеда он уже не открывал этот шкаф, а когда ему позвонил судья Комельо, было шесть часов и во рту он держал ту самую трубку.
Он позвонил привратнику:
— Скажите, Эмиль, кто-нибудь входил в мой кабинет, пока я был у шефа?
— Никто не входил, господин комиссар.
Снова похлопал по карманам пиджака и брюк. Его раздражало это бессмысленное топтание на месте, он даже вспотел от досады, как это бывает с толстяками.
Он заглянул в комнату инспекторов — там никого не было. Ему уже приходилось терять свои трубки. Опустевшее помещение Сыскной полиции на Набережной Орфевр выглядело необычно и, если так можно сказать, уютно, будто наступило время отпусков. Постучал к шефу. Тот только что вышел. Он все же заглянул к нему, хотя знал заранее, что трубки там нет, ибо около шести, когда он зашел поговорить о делах и своем предстоящем отъезде в деревню, курил другую трубку.
Без двадцати восемь. А в восемь он обещал быть дома, на бульваре Ришар-Ленуар: сегодня они пригласили свояченицу с мужем. Дай бог памяти, что же он должен купить по дороге?.. Кажется, фрукты. Совершенно верно. Жена просила принести персики.
Вечер был душный, и, шагая по улице, он продолжал думать о трубке. Странное дело: это пустяковое, но необъяснимое происшествие помимо воли беспокоило его.
Он купил персики. Придя домой, чмокнул в щеку свояченицу, которая располнела еще больше. Налил гостям аперитив. Именно сейчас ему особенно захотелось подержать во рту свою любимую трубку.
— Много работы?
— Да нет, все спокойно.
Такие времена бывали и раньше. Двое его коллег находились в отпуске. Третий позвонил утром и сказал, что два дня не будет на службе: к нему нагрянули родственники из провинции.
— Ты чем-то озабочен, Мегрэ? — заметила жена за ужином.
У него не хватило духу признаться, что его беспокоит исчезновение трубки. Действительно, ерунда какая-то. Не могло же это всерьез волновать его…
Да, тогда было около двух часов. Он сидел у себя в кабинете, к нему зашел Люка и доложил о недавнем ограблении. После этого, сняв пиджак и ослабив галстук, Мегрэ неторопливо написал рапорт по поводу одного самоубийства, которое приняли было за убийство. Он курил свою большую трубку. Затем привели Жежена, мелкого сутенера с Монмартра…
Разлили по рюмкам ликер. Женщины болтали о кулинарии. Свояк рассеянно слушал, покуривая сигару. Из раскрытого окна доносился шум с бульвара Ришар-Ленуар…
После обеда Мегрэ не выходил из кабинета, даже не выпил обычную кружку пива в ресторане на площади Дофин.
Впрочем, позвольте-ка, приходила ведь какая-то женщина… Как же ее звали? Руа или Леруа. Она явилась сама, без вызова.
Эмиль тогда доложил:
— К вам женщина с сыном.
— Что там у нее?
— Не желает говорить. Требует пропустить ее к шефу.
— Впусти ее.
Совершенно случайно у него выдалось свободное время, иначе бы он ее не принял. Да и разговору с ней он придал так мало значения, что сейчас с трудом припоминал детали…
Свояченица и свояк распрощались. Прибирая квартиру, жена заметила ему:
— Ты был не слишком-то разговорчив сегодня. Что-нибудь случилось?
Нет, как раз напротив. Все было в порядке, за исключением разве трубки. Смеркалось. Сняв пиджак, Мегрэ облокотился о подоконник.