Впереди лежала тропинка, но я тоже отчётливо ощутил, как что-то предостерегает меня от дальнейшего продвижения. Спешившись, я перекинул через плечо мешок с провизией:

— Благодарю тебя, быстроногий Шил. Передай, что ты доставил меня целым и невредимым.

Задрав голову, Шил осматривал возвышавшиеся над нами отвесные скалы, на поверхности которых негде было укрыться врагу, да и навряд ли в таком месте могло обитать воинство, которому мы дали отпор в Долине. Шил раздувая ноздри, бил копытом:

— Я всем нутром чую здесь присутствие Силы.

— Но это не злая Сила? — спросил я.

Его золотистые глаза встретились с моими:

— Есть силы, которые лежат за пределами наших представлений о плохом и хорошем. Тебе придётся идти наугад.

— У меня нет выбора…

Шил снова, раздувая ноздри, вскинул голову:

— Будь осторожен, смотри под ноги, по сторонам и вверх. Напряги зрение и слух…

Ему не хотелось оставлять меня одного, но он не мог преодолеть преграду, не пускавшую его дальше. Может быть, и на моём пути встанет такой же барьер. Я зашагал вперёд, ожидая, что через шаг-другой наткнусь на невидимую стену, вроде той, которая преградила нам с Кайланом путь, когда мы пришли за Каттеей в Обитель Мудрейших. Но ничего такого не произошло.

Оглянувшись, я увидел, что Шил всё ещё стоит на том же месте и смотрит мне вслед. Я махнул ему рукой, он кивнул в ответ, и, повернувшись, я пошёл, не оглядываясь больше, вперёд, запретив себе думать обо всём, что осталось позади.

Тропинка полого поднималась вверх, и сначала идти было легко. Вскоре расселина сузилась настолько, что, расставив руки, я мог касаться стен. Впереди начиналась вырубленная в скалах лестница. На ступенях виднелись глубоко вырезанные в камне знаки. Некоторые напоминали те, что оберегали Долину, другие я видел впервые.

Мне не хотелось ступать на эти знаки, но надо было подниматься, и я пошёл. Семь ступеней — площадка шириной в три ступени — ещё три ступени — следующая площадка — девять ступеней. Никакой естественной необходимости в таком расположении ступеней не было, и я подумал, что в нём может заключаться какой-то тайный смысл.

От площадки к площадке лестница постепенно сужалась. Последний ряд ступеней был так узок, что на одной едва помещались вплотную обе ноги. В этом последнем узком ряду было тринадцать ступенек — на ходу я шёпотом считал.

Здесь уже все знаки были мне незнакомы, и я обнаружил, что на них неприятно задерживать взгляд, хотя в них и не заключалось угрозы — я достаточно хорошо чувствовал проявления зла в Эскоре, чтобы это определить, — просто они не предназначались для человеческих глаз и ума.

Я испытывал непривычную усталость; в руках и ногах появилась какая-то тяжесть и приходилось переводить дух на каждой ступеньке. Нет, моя рана, полностью зажившая, не давала о себе знать, и всё-таки я ощущал странную тяжесть во всём теле и необъяснимую подавленность.

Наконец лестница осталась позади, и я оказался на вершине скалистой гряды, окружавшей Долину. По каменистой поверхности была проложена тропа. Если лестница сужалась, то эта тропа — наоборот, начинаясь от последней ступеньки, постепенно расширялась, уходя в лес каменных столбов.

Пока я поднимался сюда, стемнело; и, несмотря на то, что мне не терпелось идти вперёд, усталость была так велика, что, пройдя всего несколько шагов, я повалился на каменную тропу и, завернувшись в плащ, уснул. Это не было обычное погружение в сон: я мгновенно провалился в небытие, и ничто не заставило бы меня очнуться.

Проснулся я тоже мгновенно, с трудом сел и стал разминать онемевшие руки и ноги. Брезжил рассвет. Я немного поел и сделал несколько глотков из фляги. Собирая в дорогу съестные припасы, Дагона предупредила меня, что расходовать их надо очень бережливо: в тех местах, куда проникла Тьма, нельзя прикасаться ни к какой — даже самой соблазнительной — пище, что бы не попасть под воздействие злых сил.

Я отправился по расширявшейся дороге в каменный лес. Столбы стояли беспорядочно, я не заметил на них никаких следов обработки. Они походили на стволы окаменевших деревьев с обломанными верхушками и ветвями. Ощущение, что я в каменном лесу, было настолько сильно, что я огляделся по сторонам, ища у основания стволов упавшие ветки. Но на каменной поверхности ничего не было. Поднялся ветер, и послышался явственный шум листвы. Я зажмурился, мне почудилось, что я в зелёной роще, но, открыв глаза, увидел вокруг всё тот же камень. Шум невидимой листвы всё нарастал, хотя ветер ничуть не усилился. Раздались вопли и стоны, словно скорбящие всех времён оплакивали своих мертвецов. Потом всё стихло и послышались другие звуки — что-то вроде слов на неведомом языке. Но я не ответил, в отличие от Того, кто ответил мне в низине. Эти слова, казалось, были произнесены в мире, смежном с тем, в котором пребывал я.

Чьё-то зловещее присутствие ощущалось столь определённо, что я упал — или, вернее, был повержен на колени, боясь и подумать о том, с чьих уст могли слетать эти слова.

Затем всё умолкло — так внезапно, словно захлопнули дверь: ни шума ветра, ни воплей — полная тишина. Поднявшись с колен, я продолжил путь. Вскоре дорога оборвалась. Я остановился, оглядываясь вокруг.

Камни, ничего кроме камней… Но вдруг неподалеку мелькнуло яркое пятно. Я подошёл: передо мной лежал, словно только что оброненный, голубовато-зелёный шарф. Я поднял его — тонкий, шелковистый, он цеплялся за мои шершавые, покрытые рубцами пальцы. Такие шарфы носили по вечерам, набросив на плечи, женщины Долины. Такой шарф был и на Каттее в тот вечер, когда она смеялась с Динзилем на пиру.

— Каттея! — даже сознавая, что кричать здесь нельзя, я решил позвать сестру мысленно. — Каттея! Где ты? — я стоял, теребя лёгкую полоску шелковистой ткани.

Тишина… та мёртвая зловещая тишина, что воцарилась после того, как захлопнулась дверь. Я продолжал звать, но не почувствовал и намёка на ответ.

Свернув шарф, я сунул его за пазуху, почему-то будучи уверен, что это шарф сестры. С его помощью я надеялся установить с нею связь — он мог стать точкой притяжения для своей владелицы.

Но куда же она отправилась отсюда? Конечно, не обратно в Долину… Дорога, приведшая меня в это подозрительное место, здесь заканчивалась. Значит, Каттея пошла дальше между этих каменных столбов, и я отправлюсь следом.

Я двинулся вперёд, но, двигаясь без дороги, вскоре обнаружил, что попал в лабиринт. Я перестал ориентироваться, и, в какую бы сторону ни пошёл, снова выходил туда, где нашёл шарф.

Я сел и задумался. Что это место заколдованное, я уже не сомневался — всё здесь было странно и обманчиво. Я закрыл глаза, чтобы не видеть эту сбивающую с толку путаницу каменных стволов, и сосредоточился на мысли о днях, проведённых в Лормте. Считалось, что ни один мужчина не способен воспользоваться колдовской Силой, и поэтому древние рукописи не охранялись. Действительно, они настолько изобиловали иносказаниями и ссылками на неизвестные предметы, что были недоступны пониманию непосвященных. Я копался в них с единственной целью: узнать, где можно найти прибежище, и почти не обращал внимание на тайные сведения.

Однако кое-что из случайно попавшегося мне на глаза засело в памяти. Я запомнил слова, которые вызвали ответ, но снова использовать их не собирался. Что же ещё могли подсказать мне лормтские манускрипты?

Я вызвал из глубины памяти картину: пергаментная страница, испещрённая неразборчивыми архаическими письменами. Несколько строк мне удалось тогда прочитать. Может быть, попробовать? Сколько во мне Силы? Не унаследовал ли я от отца его способности? Что, если в отличие от других мужчин древней расы, я тоже наделён особым даром?

Я вынул из-за пазухи шарф, осторожно скатал тонкую податливую ткань в жгут, затем связал вместе два конца и получившееся кольцо положил перед собой, — оно резко выделялось на сером камне.

Устремив взгляд на это яркое кольцо, я призвал на помощь всю свою волю. В моём распоряжении была только память о нескольких строчках на пергаменте и неодолимое стремление к цели.