Феллоус, должно быть, начал волноваться в течение следующих десяти минут, когда высунулся из окна своей спальни, ожидая появления Стрикленда в окне миссис Терстон: внизу и слева от него. И страшно было представить, что же могло вызвать эту задержку и что происходило в плохо освещённой комнате ниже. И затем, когда Феллоус услышал те крики, даже человек покрепче него мог потерять голову. Но с ним такого не произошло. Он ждал, и почти тут же Стрикленд схватил канат, опустил окно, качнулся к собственному окну и исчез. Через мгновение канат был втянут и уложен в резервуар, где, вероятно, уже был спрятан другой, оказавшийся ненужным. Теперь Стрикленда и Феллоуса отделяла от миссис Терстон запертая дверь — так же, как всех вас.

Возможно, только после той ночи они поняли свою самую грубую ошибку. Они подумали обо всём: отпечатках пальцев, алиби и свидетелях, но они были не в состоянии предусмотреть удаление канатов. Это было глупой и элементарной ошибкой, но был ли на свете убийца, который не совершал глупой и элементарной ошибки? А Феллоуса вдобавок начало мучить раскаяние — когда он обнаружил, что участвовал в убийстве. Но по очевидным причинам он хранил молчание.

Однако он хотел сделать две вещи. Нужно было избавиться от этих канатов. Надежды на это рухнули, когда на следующее утро я вытащил одну из этих поганых штуковин, а монсеньор Смит — другую. Вторым желанием шофёра было встретиться со Стриклендом наедине и посчитаться с ним. Он не знал и всё ещё не знает, что его сознательно одурачили. Он понятия не имеет, что Стрикленд ожидает извлечь пользу из смерти миссис Терстон. Он, вероятно, думает, что маскировка Стрикленда не удалась, и что Стрикленд был вынужден убить миссис Терстон, чтобы скрыть свою личность. В это время Стрикленд проявил немалые усилия, чтобы не оставаться с Феллоусом наедине. Даже когда он попросил у доктора Терстона разрешения воспользоваться его автомобилем и выяснил, что шофёром непременно будет Феллоус, у него хватило присутствие духа, чтобы убедить Алека Норриса сопровождать их. Итак, до настоящего времени он успешно избегал встречи с сообщником, и по крайней мере с этим, я думаю, мы должны его поздравить. Потому что, хотя Феллоус и производит впечатление рискового парня, я не думаю, что он стал бы связываться с убийством, если бы чётко понимал, что делает, и не думаю, что он легко простит человека, который его в это дело втянул.

Что касается этой девушки, Энид, я совершенно уверен, она тогда она ничего не знала об этом замысле, и не думаю, что она подозревает о связи её возлюбленного с преступлением. Когда мы задавали ей вопросы, она говорила правду, кроме того случая, когда мы спросили, была ли она тем днём с Феллоусом в автомобиле — и эта ложь в ответе была достаточно естественной. Возможно, кто-нибудь ещё, — он поглядел на отца Смита, — имеет основания думать, что она знала всё. Я склонен полагать, что нет.

Что касается Майлза, всё, что он знал, — это аккуратный план небольшого весёленького карнавала...

— Он подразумевает кражу драгоценностей, — вставил сержант Биф, видя моё удивление от использования лордом Саймоном этого странного слова.

— Да, он, возможно, знал даже способ, как всё должно быть проделано. Но он не имел к этому никакого отношения. Только не он. И мистер Майлз занялся самым лучшим и качественным алиби, как вы видите. Он пригласил сержанта покидать дротики с ним на пару.

«А что относительно Столла», — спросите вы. «А что относительно него?» — скажу я, вспоминая Бена Ганна[76] и подобных ему парней. Столл был гадким вымогателем, но он сожалеет об этом преступлении так же, как и вы, хотя и по другим причинам. Ещё через две недели его бы здесь и след простыл. Старая и опытная птичка, этот Столл. Набрал пёрышек для гнёздышка. Птицы ведь обкладывают гнёзда перьями? Будем надеяться, что да, звучит хорошо. И вот теперь случилось это проклятое убийство, и целая стая кошек стала рыскать вокруг, и он оказался перед невесёлой перспективой. Ну хорошо, может быть лучше обратиться для иллюстрации к мышам и людям. Баттерфилд, как ты считаешь, мы не слишком ударились в зоологию?

— Фразеология вашей светлости, конечно, приняла практически биологическое направление, — серьёзно согласился Баттерфилд со своего места около двери.

— Теперь викарий. Из уважения к Баттерфилду я не буду говорить, что у него были летучие мыши в голове. Но по сути что-то вроде этого. Непорочность, чистота, безгрешность стали для него абсолютом. И когда тем вечером миссис Терстон, совершенно не подозревая в нём ищейку, сказала ему, что очень любит молодого Феллоуса, это заставило его мозг буквально закипеть. Неудивительно, что Райдер потом полчаса метался по саду. Если бы он не услышал криков, то, возможно, ходил бы там всю ночь.

— И наконец, Норрис. Нам нет причин сомневаться относительно его довольно простого рассказа. Небольшая истерика, из которой вы пытаетесь извлечь так много, достаточно естественна для парня его типа. Он, должно быть, оказался совершенно сбит с толку, когда его прервали посреди написания одного из его жутко напряженных романов чем-то вульгарным вроде убийства. И мы должны искренне ему посочувствовать

— Ну вот и всё, джентльмены — картина завершена. Я надеюсь, что месье Пико ещё нанесёт на неё некоторые яркие мазки, и с нетерпением жду его выступления. Тем временем... да, Баттерфилд. Ещё коньяк, я думаю.

ГЛАВА 28

Я предполагал, что один из «мазков», который месье Пико добавит к блестящей реконструкции преступления, проведённой лордом Саймоном, коснётся горничной Энид, к перемещениям которой он выказал такой по-сыщицки острый и глубокий интерес. Но я и предположить не мог, что же ещё можно добавить к общей картине. Картина лорда Саймона была столь полна и закончена — не был забыт ни один даже самый тривиальный пункт и был объяснён каждый известный факт, — что месье Пико просто было негде разгуляться. Однако маленький человечек, казалось, рвался высказаться и был так возбуждён тем, что он собирался нам сообщить, что мы откинулись на своих стульях и приготовились слушать.

— Это, — обратился он к лорду Саймону, — очень интересная теория. Очень изобретательная, mon ami. Я слушал с большим plaisir[77] каждое слово. Однако, к сожалению, она неверна, неверна с самого начала. Джентльмен по имени Стрикленд, такой приветливый и такой спортсмен, как поведал нам наш добрый Бёф, столь же неповинен в убийстве, как вы или я.

Я не могу даже выразить эффект от этого потрясающего заявления. Лорд Саймон, конечно же, выглядел наименее заинтересованным и невозмутимо потягивал коньяк. Но его слуга, Баттерфилд, был явно потрясён и заметно побледнел. Было очевидно, что никогда прежде не слышал он, чтобы теория его хозяина подвергалась сомнению кем-либо, кроме инспекторов полиции, невежественных зрителей или преступников. То, что такую грубую ошибку совершает знаменитый месье Пико, казалось ему совершенно невероятным. Уильямс и я напряглись, и даже отец Смит проявил некоторый слабый интерес.

— Но не бойтесь, — продолжал иностранный детектив, — я, Амер Пико, покажу вам всё. Всё. Вы готовы? Allez . . . hoop![78]

— Я уже говорил вам, не так ли, что, когда мозг бессилен, следует обратиться к сердцу. Это было вовсе не преступление рассудка — хотя из-за простоты его было трудно раскрыть, — но преступление страсти. Вы удивлены, не так ли? А bien[79], мои друзья, меня тоже поджидали сюрпризы в этом деле.

Давайте рассмотрим уклад этого дома перед печальным событием. У нас есть дружелюбный доктор Терстон, английский джентльмен, который, как и многие из ваших английских джентльменов, не видит дальше своего носа. У нас есть мадам Терстон — очень любезная, очень добродушная и, нужно признать, немного глуповатая. У нас есть дворецкий, Столл, то, что вы называете по-английски «хитрой лисой», да? И весьма искусная кухарка. Затем у нас есть молодой человек, Феллоус, который знает, каково это — побывать в тюрьме, и Энид — девушка смешанной крови и с довольно неудачной наследственностью. Voila — действующие лица.