Характерно, что именно в эти годы он особепно часто останавливается в своих рассказах и публицистике на миссии писателя, на роли и значении печатного слова. Автобиографический набросок «Когда кончаешь книгу…» — своего рода стихотворение в прозе — с большой силой сдержанного и глубокого лиризма воссоздает ту атмосферу творческого волнения и подъема, в какой жил и работал Твен. Недаром так часты и полемические, пародийные мотивы в поздней новеллистике писателя: он сводит счеты с враждебными ему антиреалистическими направлениями. Так, «Детектив с двойным прицелом» высмеивает сенсационные уголовные сюжеты «боевиков» конан — дойлевской школы; а статья «Литературные грехи Фенимора Купера», уличающая создателя эпопеи Кожаного Чулка в многословии, неправдоподобии и ложной выспренности стиля, метит не только в самого автора «Зверобоя» и «Последнего из могикан», но и в тех реакционных американских неоромантиков конца XIX века, которые, подражая Куперу, создавали накануне американо — испанской войны свои псевдоисторические романы, полные кровавых авантюр и лжепатриотического пафоса.

«Я бы не мог теперь жить без работы, — писал Твен Гоуэлсу в конце 1890–х годов. — Я зарываюсь в нее по уши. Пишу подолгу — иногда по 8–9 часов подряд. Отнюдь не все это предназначается для печати, так как многое меня не удовлетворяет…» Это письмо дает представление о той духовной собранности, какая была характерна для Твена в годы создания «Человека, который совратил Гедлиберг» и замечательных антиимпериалистических памфлетов «Китай и Филиппины», «Соединенные Линчующие Штаты», «Человеку, Ходящему во Тьме», «Моим критикам — миссионерам», «В защиту генерала Фанстона», «Монолог короля Леопольда», «Военная молитва» и другие. В этих произведениях Твен говорит со своими читателями как подлинный писатель — трибун, сознающий, что в словах его звучит голос совести американского народа.

Американо — испанская война 1898 года была важным рубежом в развитии политического сознания Твена. Как и миллионы рядовых американцев, он поддался на первых порах демагогии правителей США, твердивших о праведных целях войны, начатой якобы лишь для того, чтобы бескорыстно поддержать национально — освободительную борьбу народа Кубы. Когда после захвата Филиппин недвусмысленно обнаружились подлинные агрессивные цели международной политики США, Твен был глубоко потрясен. Захват Филиппин нанес, пожалуй, последний и решающий удар по тем иллюзиям относительно «особых» демократических путей развития США в противоположность «феодальному» Старому Свету, которыми Твен тешил себя не только в ранних «Простаках за границей», но и позже, в «Принце и нищем» и в «Янки при дворе короля Артура». Тем более бурным и гневным был протест писателя против империалистической агрессии его страны. Памфлеты Твена, написанные по живым следам событий, как непосредственный отклик на них, сохраняют поныне все свое значение и как обличительные антиимпериалистические документы, и как великолепные образцы американской прозы. Это объясняется той глубиной, с какою Твен проник здесь в существо исторических конфликтов своего времени.

Памфлеты последнего десятилетия жизни Твена как и лучшие из его поздних рассказов наглядно опровергают концепцию тех его критиков, которые хотели бы свести социально — политическую сатиру писателя к беспредметному стариковскому брюзжанию «пессимиста», изверившегося будто бы в равной степени во всех ценностях бытия. Памфлеты Твена, наперекор этой концепции, имеют свой совершенно определенный, конкретный адрес. Твен знает своих противников, он называет их по именам — будь это коронованные убийцы, как Леопольд бельгийский или Николай II, самодержец всероссийский, или хозяева американских монополий (как Рокфеллер, высмеянный в «Добром слове Сатаны»), или генералы «победоносной» американской армии, запятнавшие себя, подобно Фанстопу, расправой с малочисленными и доверчивыми филиппинскими патриотами, или, наконец, церковники — миссионеры, которых Твен заклеймил публично как вымогателей и насильников.

Взятые в совокупности политические памфлеты Твена, относящиеся к 1900–м годам, составляют грандиозный обвинительный акт против вершителей империалистической политики. С фактами в руках Твен воссоздает потрясающую картину нечеловеческих страданий, унижений и мук, которые терпят народы, угнетаемые и истребляемые трестом «Дары Цивилизации», — как саркастически именует он империализм. В самой страстности обвинений, какие писатель предъявляет международному империализму, слышны отзвуки накопляющегося народного гнева. Не пацифистской сентиментальной жалостью, а негодованием и возмущением дышат эти памфлеты, автор их смотрит на происходящее не со стороны, а с позиций самих угнетаемых масс, терпение которых уже истощается. В памфлете «Человеку, Ходящему во Тьме» ироническая издевка над «цивилизаторскими» претензиями колонизаторов усиливается другим многозначительным лейтмотивом. «Людей, Ходящих во Тьме, становится все меньше, и уж очень они нас дичатся. Тьма же все редеет и редеет, — для наших целей ей не хватает густоты. Большинство людей, Ходящих во Тьме, стало видеть теперь настолько яснее, чем прежде, что это уже… не выгодно для нас». Это прозорливое предчувствие нарастающего возмущения угнетаемых империализмом народов колониальных стран против своих поработителей составляет важную особенность публицистики Твена.

Не удивительно, что судьба этой части творческого наследия Твена оказалась особенно сложной и трудной. Сам писатель не всегда отваживался дать в печать то, что было им написано. Заботясь о душевном покое своих близких, Твен, например, долгое время держал под спудом свое вольнодумное «Путешествие капитана Стормфилда в рай». Некоторые главы этой юмористической повести были исключены из прижизненного издания 1907 года и изданы в США только в 1952 году; в настоящем собрании они впервые публикуются в русском переводе. По — видимому, по тем же причинам, учитывая особое засилье религиозного ханжества в буржуазной Америке, Твен не решался публиковать и забавные философско — сатирические диалоги маленькой Бесси с ее ортодоксально — мыслящей мамой, где простодушие ясного детского сознания одерживает верх над ханжескими доводами религии. Печатая свои политические памфлеты, писатель наталкивался на яростное сопротивление своих противников. Далеко не все написанное Твеном — обличителем империализма — смогло увидеть свет при жизни писателя. Так, например, читателям до сих пор известен только в отрывках замечательный антиимпериалистический памфлет Твена «Великая международная процессия». Комментируя сатирический «Монолог царя», биограф Твена, Пейн, хорошо знавший рукописное наследие художника, замечает, что «на подобные темы Твен обычно писал и оставлял ненапечатанным втрое больше того, что печатал».

Но и то из антиимпериалистических памфлетов, что было напечатано самим Твеном, вызывало и вызывает поныне со стороны издателей и литературной критики в буржуазной Америке ожесточенное сопротивление. Характерно, что ни памфлет «В защиту генерала Фанстона» (напечатанный в журнале «Норс Америкен ревыо»), ни опубликованный там же «Монолог царя», ни «Монолог короля Леопольда» (который Твен напечатал отдельной брошюрой), поныне не входят ни в одно из американских собраний сочинений Твена, хотя и представляют собой шедевры американской сатиры. Страх и ненависть, вызываемые антиимпериалистической публицистикой Твена в лагере американской реакции даже через полвека после смерти писателя, служат свидетельством того, насколько жизненны и актуальны до сих пор лучшие из его произведений, созданных в последние годы его деятельности.

А. Елистратова

РАССКАЗЫ. ОЧЕРКИ

Кроме особо оговоренных случаев, переводы в этом томе сделаны по собранию сочинений Марка Твена, неоднократно выпускавшемуся издательством «Харпер».

Внутри каждого из двух разделов рассказы, очерки и статьи расположены в порядке их опубликования. Если то или иное произведение опубликовано посмертно, оно занимает в томе место, соответствующее дате его написания (кроме двух случаев, когда дата написания не установлена).