Грабы, посаженные в Лабиринте, в высоту достигали более семи метров. В белой сорочке и французской куртке, с волосами, завязанными в узел на затылке, со шпагой и пистолетом на боку, Пьетро стоял как будто на пороге опасного и обманчивого царства, как Улисс на пороге мира, в котором он не мог отличить тень от света.

Именно здесь он когда-то гнался за первым Баснописцем.

Нить Ариадны… ведущая в Лабиринт!

Черная Орхидея положил ладонь на эфес шпаги.

Входит он в ад или в рай?

В садах стояло великое безмолвие.

Мир затаился.

Пьетро медленно переступил порог.

Он углубился в Лабиринт.

Созданный в прошлом веке, этот четырехугольник густого леса, украшенный разноцветными свинцовыми статуями, уже утратил былой блеск. Однако сами его истоки были овеяны поэзией; Лабиринт был детищем Ленотра и Шарля Перро, суперинтенданта королевских строений, тоже сочинителя. Когда-то он рассказал, как Амур, сделав комплимент Аполлону по поводу красоты версальских садов, попросил разрешения обустроить этот боскет. Сам Амур, воплощавший любовь, тоже представлял собой лабиринт, в котором легко было затеряться… Пьетро прищурился. На решетке у входа виднелись изображения Амура, автора нравоучений, державшего в руках нить Ариадны, и Эзопа, автора античных басен. Этот загадочный контраст между стариком Эзопом, уродливым заикой, который мог быть олицетворением мудрости, и молодым красавцем, носителем той же идеи, добавлял лесу пущей таинственности.

На пьедестале Эзопа была выгравирована следующая формула:

А со своего пьедестала ему вторил Амур:

Пьетро еще раз посмотрел на них.

Тут было еще что-то, что-то другое…

Венецианец закусил губу и двинулся вперед.

Подул холодный ветерок.

Крылатый Амур пальцем указывал на вход в Лабиринт; в другой руке статуя держала нить Ариадны… и еще записку, свернутую трубочкой, которая покачивалась на ветру. Казалось, она поджидала его.

Пьетро подошел поближе. Действительно, это была записочка.

С минуту он рассматривал безмолвное лицо статуи с застывшей загадочной улыбкой.

Затем он вновь посмотрел на записку, трепетавшую между пальцами Амура.

«Игра в прятки продолжается. По крайней мере, я не ошибся… Я оказался там, где ему хотелось».

Он медленно взял записку и развернул ее.

Пьетро тряхнул головой и еще раз осмотрел вход в Лабиринт. «Вольно ж ему водить нас за нос. Ну что ж! Войдем и поглядим».

Тут же на его пути попался первый фонтан. В центре бассейна находилась сова, а с обеих сторон от нее две птицы, похожие на аистов; этот искусственный птичник напоминал своего рода водный фейерверк, окруженный проволочной сеткой, похожей на веер из камыша. Это сооружение вызывало в памяти отдаленное воспоминание о знаменитой машине «Басни Эзопа», созданной в свое время Меркаде и Балленом. Весь боскет, казалось, представлял собой книгу басен. У Пьетро пересохло во рту. Он двинулся дальше.

Он шел по Лабиринту. Внутри него на каждом перекрестке находился фонтан. Грабы бросали тень на аллеи, которые пересекались в тридцати девяти местах. У каждого фонтана был особый бассейн, выложенный изящным рокайлем[26] и редкими ракушками; и все были украшены различными фигурами животных, олицетворяющими сюжет какой-либо из сказок Эзопа, в том порядке, который установили Перро и Ленотр.

Басни эти были отобраны исключительно по желанию художников, просто потому что они показались им подходящим предлогом для фантазий. Разные фонтаны иллюстрировали изречения, представленные поэтом Исааком де Бенсерадом в виде четверостиший и выгравированные золотыми буквами; в свое время они предназначались для обучения наследника.

Пьетро проскользнул под трельяжную решетку. Вокруг него резвились представители бестиария, переговариваясь внутри непроницаемой зеленой изгороди. Венецианец проходил мимо птиц, обезьян и петухов, мимо курицы и дракона, крысы и лисы, журавля и соловья. Звери подражали людям, чтобы лучше обнажить их характер, их недостатки, их слабости. Они были всего лишь мертвой материей, и все же – вопреки разъедающему их мху и ползающим по ним ящерицам – они были выполнены так, что казались живыми, застывшими в соответствующей их действию позе. Их речь передавали водные струи, испускаемые ими в определенное время и придающие им видимость движения.

Стены зелени никогда не заканчивались свободным пространством.

Пьетро приближался к центру боскета – и все вокруг внезапно стало темным и таинственным, так как он думал о виршах Баснописца. У него было жуткое чувство, что за ним наблюдают и что сам Баснописец направляет течение его жизни. Сам себе он казался лишь куклой, заблудившейся в болезненной фантазии своего врага. А кем он был среди этих зверей? Пьетро Виравольта, Черная Орхидея, персонаж какой-то сказки, какой-то басни? Где его нить Ариадны? Какие трагедии, какие мистерии здесь изображены? Что хотели сказать эти басни, эти существа? Был ли в этом подлинный и окончательный смысл? Разложение? Бег времени? Продвижение к небытию? Баснописец наблюдал за своей пойманной крысой и говорил: «Со мной ты пропадешь». Пьетро углубился в Лабиринт, в узкие грабовые аллеи… Аллеи чар и колдовства.

Да, он был почти у цели, он…

Он застыл.

Он находился теперь в самом центре Лабиринта, в боскете, называемом Безымянным. К этому зеленому кабинету сходилось пять аллей: приглашение найти в себе стройное целое. Боскет был подобен золотому сечению этой удивительной геометрии, замковому камню свода, точке равновесия, без которой рухнет вся обманчивая структура.

Посреди пятиугольной комнаты на полу его ждала очередная записка, повязанная красной ленточкой.

Дрожа как в лихорадке, Пьетро поднял ее и развернул.